Шаман протянул мне ладонь с часами, а потом сомкнул её и спросил.
– Что это, Пита?
– Амулет. Можно не видеть солнце и знать, что оно уже взошло.
Шаман вздрогнул.
– Ты живёшь там, где нет солнца?
– Бывает, что и нет.
Я протянул руку за часами. Шаман не очень охотно их отдал, а я расстегнул браслет и надел его на правую руку. Я вспомнил, что часы лежали в кошеле, а кошель висел у меня на шее и был заправлен за пазуху в район левой подмышки. Что я сейчас с ним и сделал: повесил на шею через плечо, завязал ремешок и спрятал под рубашкой.
Я начинал что-то вспоминать. Я вспомнил, что корабль, действительно был реальностью, как и мой груз на нём, а именно льняное и хлопковое тонкое полотно. И я, действительно был Пит, но не араби, а вроде как – ингл, и судно у нас было голландское.
Я помнил, что наша каракка, чтобы не встречаться с португальцами в Малакке, прошла проливом мимо Джакарты и всё было прекрасно, но вдруг налетевший встречный шквал встретил нас уже на подходе к островам Банда и меня, вероятно, выбросило за борт. Этот момент в моей памяти был стёрт. Как и многое другое. Особенно, как я выгреб на остров в ботфортах.
– Мне надо в Банданейро, – сказал я. – У меня там ткани. Тонкие и красивые. Вам всем хватит. Отдам в пол цены.
Шаман блеснул белыми зубами и что-то приказал на незнакомом мне наречии. Все мужчины племени радостно, и слегка приплясывая, побежали к морю готовить каноэ.
– Есть хочешь? – Спросил шаман и что-то сорвал с бечёвки, натянутой между опорных свай хижины и передал мне.
Ответить я не успел, поэтому взял нечто и понюхал. Лучше бы я этого не делал. Я думал, что это водоросли, а это оказалась вяленная рыба. На верёвках под хижинами висели и вялились маленькие скаты-манту.
Переборов первую реакцию организма, я начал рвать зубами мясо, которое постепенно принимало вполне съедобный вкус.
Со стороны берега что-то прокричали на том же наречии.
– Непонятные слова, – сказал я. – Что это?
– Так говорят наши люди, – шаман показал на себя. – Ты говоришь, как люди Махмуд Шаха.
Понял, подумал я, не дурак. Малайский – разговорный язык общения на Индонезийском архипелаге. Язык торговли. А индонезийский потом когда-нибудь станет литературным.
– Пошли, – сказал шаман, вылезая из-под хижины и раскрывая жёлтый, порванный в нескольких местах китайский зонтик, признак его статуса правителя общины.
Уже через час пироги входили в бухту Банданейро, оказавшимся средним городком-портом, по размерам чуть меньше «того» Банданейро, где я жил почти месяц, правда наездами, делая вид, что блуждаю по джунглям и ближайшим островам. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году.
У длинного, далеко уходящего в море, деревянного пирса стояло несколько парусников. В одном из них я «узнал» «мою» каракку «Санта Люсия» и показал на неё пальцем. Она стояла крайней, пришвартованная к пирсу третьим бортом. Шаман продублировал мой жест, и флотилия из шести пирог, срезав угол, ускорилась.
Команда каракки наш манёвр не пропустила и когда наше каноэ прижались к её борту, я увидел с удивлением разглядывающего меня капитана Людвига.
– Вы ли это, уважаемый Питер? – Спросил он, разводя руками.
– Я, господин Ван Дейк. Собственной персоной. Не ждали?
– Уже не чаяли вас видеть.
– Груз мой ещё не пропили?
– Как можно? Не прошло ещё и суток, как мы вас потеряли. Сбросить трап с правого борта! – Крикнул он матросам.
Штормтрап прикрепили и сбросили. Я поднялся на борт.
– Как вам удалось выбраться? – Спросил капитан, подавая мне руку и помогая спрыгнуть на палубу.
– Сам не знаю. Очнулся уже на берегу. На голове шишак.
– Это вас блоком. Сверху. – Капитан показал на стеньгу. – Канат лопнул.
«В касках ходить надо», – подумал я.
– Вы как раз у борта стояли. Свесившись. С Нептуном обедом делились. Тут вас и волной, и блоком… Накрыло.
– Вещи мои…
– Вещи мои… Извините… Ваши вещи у меня, – не дал договорить капитан. – карты, инструменты, всё в сохранности.
В голосе капитана послышалось чуть заметное сожаление.
– Хорошо, – облегчённо вздохнул я.
Я не понимал своего поведения. Я толком ничего не помнил, но реагировал автоматически, словно мозг думал сам по себе. Я не знал, что за карты, что за инструменты, но искренне горевал бы, если бы их потерял.
– Всё в полной сохранности, господин Диаш, – повторил капитан.
Диаш, Диаш… Что за фамилия. И ни хрена не британская, а всё-таки португальская. Получается, я Питер Диаш? Нет, получается какая-то фигня.
– Я могу их забрать, господин Ван Дейк?
– Безусловно. Пройдёмте в мою каюту. Мы, кстати, скоро становимся под выгрузку. Вам надо бы быстрее сговориться с перекупщиками по вашему товару. Мы, честно говоря, весь мускат здесь уже скупили. Извините, сэр, но вас не было. Но у них ещё осталось много жемчуга и немного самородного золота. Думаю, вы окупитесь.
Пройдя на ют вслед за капитаном, я поднялся на самую верхнюю палубу и вошёл в тёмную душную каюту, воздух которой был пропитан кислыми производными винных и пивных продуктов, а также очень давно немытого мужского тела.
Вещей у меня было аж три сундука и два джутовых мешка.
– Мои документы? – Спросил я.
Капитан приподнял крышку одного из ящиков. Я, не вынимая их, пролистнул, потом взял, лежащий сверху замок и вставил его в петли, провернув ключ. Потом повторил эту процедуру с оставшимися двумя сундуками. Тем временем капитан крикнул матросов и приказал им снести мои сундуки палубой ниже в мою каюту, каюту штурмана.
На этом корабле я, оказывается, был штурманом, назначенным английским королём Генрихом Восьмым. Это я успел прочитать в удостоверении моих полномочий. И звали меня Педро Антониу Диаш. Я был вторым сыном португальского мореплавателя Бартоломеу Диаша, вспомнилось мне, который первым обошел Африку с юга. Пропавшим без вести в тысяча пятисотом году у берегов Бразилии. Оказывается, я всё же ингл, хотя и португалец. И корабль был английским. Вернее, под английским флагом.
– «А где же мой португальский язык»? – Подумал я, не чувствуя себя его обладателем.
– «Сам себе не принадлежу», – подумал я, морщась, и почесав шишку на затылке, заглянул в мешки.
В мешках лежали: пистолеты кремневые – два штуки, мешки с порохом и пулями, пара ножей, кольчужные перчатки, кираса и шлем. Мешки тоже были перенесены матросами в каюту ниже палубой.
– Выпьете, дон Педро?
– А что у вас есть? Что-то ещё разве осталось? Из приличного?
– Здесь есть местный спиритус. Весьма себе… Они его как лекарство употребляют. Только вода здесь… солоноватая. Но, в общем, получается прилично. На мой вкус.
Капитан вынул из сундука глиняную, примерно двухлитровую, бутыль и плеснул из него мутной жидкости в стоящий на столе серебряный кубок. Понюхав содержимое, я прикинул, что там не больше двадцати единиц алкоголя, но пахло оно, откровенно говоря, мерзко. Меня передёрнуло. Я, сделав вид, что отхлёбываю, отставил кубок.
– Устал сильно, капитан. Пойду чуть поправлю спину.
– А торговля?
– Куда она денется? Устал. Спасибо. Если засну, толкните!
Я вышел на палубу и подошёл к борту.
– Сейчас они переместят корабль, – сказал я шаману. – Вы пока отгребите и займитесь своими делами.
– У нас на рынке своё место есть. Можно там твой товар продать.
– Да, я думаю, он и с борта уйдёт. Зачем его таскать туда-сюда?
– У тебя много ткани?
– Тебе хватит. А что?
– Если тонкая, я бы всю купил. А то, порту плохую ткань привезли. Араби тонкую возили.
– А чем заплатишь? – Спросил я тихо.
– Перл, мускат, жёлтый камень «голд».
– Я тебе всё продам, но только по нормальной цене. Ткань дорогая. Мою рубаху и штаны видишь? Такая же, только красивая. С цветами. Я пойду делами займусь, а ты отгреби пока.
Я пошёл в свою каюту и прилёг на короткий узкий лежак. Каюта была узкой, в одно окно. Кроме кровати в ней стоял стол с табуретом и рундук для сундуков, которые уже были в нём установлены и даже принайтованы14. Чтобы прилечь мне пришлось убрать с кровати три длинные доски, стоявшие наискось, уперевшись в переборки.
