- Ладно. Одно другому не мешает.

- А плечо дергает, трясця его матери, - почти равнодушно сказал Пилипенко. - Как перевязала, так и пошло. Перевязывать бы не надо.

- Пиль. Время от времени пускай очередь. Для острастки.

Андрей снова вышел в коридор. Темнота, прочная, густая, заполняла все, и он медленно пробирался сквозь нее. Он услышал голос Петруся Бульбы:

- Патроны кончились. Сянский! Мотай за патронами.

- А у кого взять?

- А все равно. У кого возьмешь, у того и взять.

Сянский уже в конце коридора, возле Данилы.

- Патроны? - по привычке проворчал Данила. - Кому? Бульбе? А! вспомнил, что у Петруся Бульбы автомат, тот, что Пилипенко и Вано отобрали у гауптмана возле домика дорожного мастера. - На! Бери. Рассыпные. Сам магазин набьешь. Мне б, голуба, за патроны подымить принес. Махры... Данила чуть высунул кончик языка и, жмурясь, мысленно склеивал свернутую цигарку. - Одну б затяжку... А то, хоч пуля, хоч бомба, а усну.

И верно, сколько люди уже без сна. - Андрей не двигался с места. Короткая передышка минувшей ночью в лесной сторожке, и только. Он и сам чувствовал, что тело наполовину убито, оно не в состоянии выполнить то, что приказывает сознание, оно требует воды, требует хлеба, требует сна, особенно сна.

Глаза Андрея смежились, на несколько секунд все выключилось, школа тоже, он рухнул в пустоту. Он открыл глаза, и понял, что спал несколько секунд. Его разбудила жажда. Ему давно хотелось пить. Очень хотелось пить. Все в нем высохло. Он знал, жажда терзала всех. Оба бачка - в коридоре и в комнате Романа Харитоновича - пусты. И фляги пусты. Он вспомнил, пуля пробила флягу на боку Петруся Бульбы, и Петрусь жадно приложил ее к губам, пальцами прижал дырки, чтоб и капля не стекла на пол. Андрей опять прикрыл глаза, вместе с Петрусем высасывал сейчас из пробитой пулей фляги каплю за каплей. Он ощутил прохладный, живительный вкус воды и втягивал, втягивал ее в себя, она не утоляла жажды - пить бы, пить, без передышки, без конца. Очень хотелось пить. Он чуть не застонал.

Он стал думать о том, как будет выбираться отсюда. Ясности не было. Сильное желание, чтоб это произошло, вызывало надежды, и он видел себя уже за пределами школы. В голове был лес, тот, что за школой, большой, спасительный лес, и родники, прежде всего родники, родники, полные булькающей воды, и огороды у околиц селения, где можно выбрать картошку, свеклу, морковь, петрушку, что угодно, лишь бы грызть...

Легкий стон Вано вывел Андрея из состояния какой-то отрешенности от реального. Он стоял у колонны, позади Петруся Бульбы и Вано.

- Вано, дружище, - нашел Андрей в темноте его плечо. - Держись, а?

- Хочешь - не хочешь, слушай, а держись. - Голос Вано рваный, осекающийся.

- Вано, дружище... - Что еще сказать? Андрей не знал, что сказать. Что можно в его положении сказать? - Вано, мне очень тяжело, - вырвалось. И странно, сказав это, он почувствовал небольшое облегчение, будто именно эти слова и мешали ему, и угнетали, и лишали сил, и он освободился от них. - Не все потеряно, Вано. Обведем немцев, выберемся отсюда.

- Лейтенант! Андрей! - Андрей повернулся на зов. Семен искал его.

- Я!

Андрей услышал, Семен подошел.

- Ни черта не видно, - негромко сердился Семен. - Послушай, Андрей, немцы притихли, наверное, укрылись где-нибудь, дрыхнут.

- Дрыхнут? Возможно. Так работа какая же была у них! Измотались. Сил-то надо набраться на утро.

- Нам не о них заботиться, - о себе.

- Забочусь, Семен: стреляю. Пока есть чем стрелять. А когда не будет, тогда...

- Тогда будет поздно. Надо что-то предпринимать.

Если б знал Андрей, что предпринять!

И, словно отвечая на мысль Андрея, Семен сказал:

- В нашем положении - вечер утра мудреней. Пока немцы дрыхнут или что, будем выбираться. Давай так: я выхожу первым. Вместе с кем? С Данилой, скажем. Ждете минут десять. Если обойдется спокойно, осторожно выбираетесь. И - к лесу. Ничего другого не вижу. Надо рискнуть. Может, и получится.

Андрей молчал, думал.

- Уж дозор немцы непременно оставили, - произнес наконец. Наткнешься на него, и - переполох. Опять начнется пальба.

- Дозор! Ну да. Дозор оставили. Не взвод, не отделение же. А у Данилы кинжал. Одного если, уберем запросто. А если двое, свалим и второго.

- Гладко, - вздохнул Андрей.

- Какое там - гладко!

- А если отвлечь немцев огнем с другой, противоположной стороны школы?

- Давай втихую.

- Попробуем. Роман Харитонович!

Неторопливые, шаркающие шаги.

- Слушаю вас.

- Будем уходить, - сказал Андрей.

- Надеюсь, и я с вами?

- Да.

- Слушаю вас.

- Посоветуйте, через какой ход? Правый? Левый? И куда подаваться, когда выйдем за порог.

В тишине слышалось дыхание Романа Харитоновича.

- Левая дверь, - сказал он наконец. - Несколько шагов, и по тропинке вниз, под взгорье. Потом не прямо, как вы шли сюда из рощи, а влево. Сельский базар, я говорил вам, останется в стороне, сразу выйдем в овражистую долину. А там и лес.

Все молчали.

- Быстро и тихо разбирать парты у левого входа, - приказал Андрей. Собраться здесь. Оружие, боеприпасы с собой. Бульба, поможешь Вано. Саша, быстро за Полянцевым! Никакой возни. Полная тишина. Все ясно?

У двери разбирали парты. Потом вытащили из ручки лом.

Выход свободен.

- Я пошел, - твердый голос Семена. - Через десять минут, когда станет вам ясно, что мы прошли, трогаетесь. Данила?

- Тут.

Никто не услышал, как открылась дверь, как выбрались Семен и Данила. Все учащенно дышали, и каждый слышал дыхание другого.

Андрей почувствовал боль в висках - перед глазами поплыли круги. Он считал секунды, раз, два, три, четыре, пять, шесть... Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре... Тридцать девять, сорок, сорок один, сорок два, сорок три... Еще и минуты не прошло. Пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть... Сердце билось в тот же счет: пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять. Минута. Наконец, минута. Он взглянул на часы: минута. Начиналась вторая минута. Раз, два, три, четыре... Как медленно все, как долго!.. Девять, десять, одиннадцать... Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...

Слава богу, тихо. Неужели прошли? Прошли. Пока прошли. А не пройдут если?.. Переход от надежды к отчаянию и от отчаяния к надежде требует напряжения. Требует нервов. Он снова посмотрел на часы: еще две минуты, немного больше. Идут... Идут, идут... Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь... Оказывается, он продолжал считать секунды, уже не замечая этого. Шесть минут! Шесть минут. Прошли, прошли... Не хватало терпения прожить эти четыре оставшиеся минуты. Андрей был на краю жизни, на краю дыхания, на краю спасения.

- Приготовиться! - шепнул. Он знал, все ждали этого его слова. Он не отнимал часов от глаз: семь, восемь минут. Прошли! Теперь уж точно прошли! - Приготовиться!

Граната грохнула ужасающе отчетливо, ужасающе неожиданно. В мгновенном свете видно было, как пошатнулись тополя возле ограды, и ограда, и подсобные строения перед самыми оконными проемами, и колонны в коридоре, у главного входа. Сердце, почувствовал Андрей, остановилось, оно уже не отсчитывало секунды. Все у него опустилось внутри.

В темноте из-за тополей сверкнули огоньки выстрелов. С разных сторон затрещали автоматы.

- Пилипенко! Пулемет! Все на свои боевые места!

За дверью, из глубины ночного мрака послышался шорох и глухой, надсадный голос:

- Я... я... Данила...

Данила вполз в коридор, еле поднялся на колени, сказал:

- Накрылись...

- Семен? - Ни нотки надежды в сдавленном голосе Андрея.

- Подорвал себя. Гранатой. - Данила все еще стоял на коленях, не хватало сил встать на внезапно отяжелевшие ноги. Он трудно дышал. Дозорного я приколол. - Вобрал воздух. - Кинжал и остался в ем. - Выпустил воздух. - Крик, сволочь, поднял. - Опять перевел дыхание. - А тут фрицы!.. - Он задыхался. - Я было на помощь политруку, - остановился, умолк. - А политрук: "Назад! Предупреди!" И ахнул гранату там, где стоял. Он свалился. И гитлеровцев повалилось сколько! Вспых такой был, все я видел. Я отползать...