Но что уж теперь?

С такими мыслями обвожу сонным взглядом, творящийся вокруг меня развеселый п*здец, и понять не могу, за каким вообще хреном позволил этому зверинцу кобелировать у меня в самолете?!

А вот же…  заскочил на свою голову, чтоб время потом не тратить, в соседние медвежьи углы, и конечно же, каким-то чудесным образом набились попутчики, причем такие, что не откажешь. Мне в принципе и не жалко, пусть летят, все равно без Настьки скучно, но как-то так повелось, что если летишь компанией в бизнес – джете, то тяжелая пьянка с элементами цыганщины и бл*дства обеспечена. И ладно бы, нажрались да заснули, так нет же, все это сопровождается невыносимым воем на все лады под караоке, плясками до упаду, и, конечно же, похабенью.

Стандартных объектов паскудного вожделения два – стюардессы и секретутки. Только, если девки из команды вышколены и умело отбиваются, то пьяных дур второй древнейшей регулярно еб*т.  Опять же, хрен бы с ними со всеми. Я и сам часто бывал среди этого зверинца. Но то ли старею, то ли, правда, любовь. Хочется просто отоспаться перед встречей с моей девочкой, поэтому выставляю охрану возле первого салона, чтобы парочки не ломились прелюбодействовать в носовой туалет.

Правда, все равно выспаться не удаётся. В Москву прилетаю злой, как черт и сразу же еду сначала на встречу с правительственными говножуями, а после – за моей Настькой.

По дороге покупаю ей цветы, с удивлением осознав, что ещё ни разу ничего не дарил. Честно говоря, я вообще забыл, когда бабам делал подарки. Ну, так чтоб от души, а не на отвяжись. А тут вдруг настолько захотелось, что сам бродил растерянным додиком по цветочному магазину, не зная, что моей Сластенке может понравится.

От консультанши, как оказалось, толку тоже ноль: стоило ей только услышать «художница», как она начала грузить меня стереотипной дичью про ромашки, одуванчики и какую-то экзотическую по*боту типа плюмерий, стрелиций, альстромерий…

В итоге: из магазина вышел с букетом нежно-розовых роз в оформлении эвкалипта с повеселившим меня названием «Серебристый доллар».

Банально? Да и похер. Главное, что красиво и подходит моей Сластенке.

Подъехав к сталинке Настькиной бабки в Лефортово, выхожу из машины, и тут же из подъезда вылетает моя девочка с чемоданом наперевес. Даю охране знак, чтоб забрали багаж, а сам подхватываю эту светящуюся от счастья егозу. Наверное, со стороны кажусь тем ещё придурком: с букетом цветов, в дорогущем костюме и пальто, кружа молоденькую девчонку в кислотно-розовой крутке и рваных джинсах. Но мне плевать.

Сжимаю её в объятиях с такой силой, что она судорожно втягивает воздух, я же вдыхаю цветочный аромат её волос и едва сдерживаю горячую дрожь.

Хочу её. До ломоты хочу.

– Серёж, ты меня раздавишь, – шепчет она, нежно коснувшись губами моей щеки.

– Соскучился по тебе, маленькая, – сжав её напоследок ещё сильнее, позволяю соскользнуть на землю. Настька с улыбкой целует меня в кончик носа и, отстранившись, замечает, наконец, букет.

– Это мне? – ахает она восторженно и сложив ручки домиком прикрывает рот, словно не верит.

Смотрю на неё такую и отвешиваю себе мысленного леща. Все-таки придурок я: мог бы и раньше сообразить что-то. У неё ведь все впервые. Ей красиво хочется, с цветами, конфетками и походами в кино, а не шкериться где-то по квартирам.

Кивнув не столько ей, сколько самому себе, протягиваю букет. Настя нежно обнимает его, с улыбкой зарываясь лицом в лепестки, и так смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц, что я вдруг, как пацан, смущаюсь.

– Нравится? А то не знал, какие ты любишь, – откашлявшись, неловко отвожу взгляд, отчего она, будто поняв все, улыбается ещё шире.

– Те, которые от тебя люблю, – погладив меня по щеке, заверяет тихо.

– Вот как…

– Угу, – втягивает с шумом запах роз и подмигнув, добавляет. – Но эти теперь самые любимые.

– Буду знать, – ухмыляюсь в ответ.

Без понятия, сколько мы так стоит, но, наконец, заметив, что на нас пялится весь двор и охрана, садимся в машину.

Настька смущенно смеётся. А у меня башку от неё снова сносит: от запаха её охрененного, от глазок горящих, от губ этих сочных.

Кажется, будто не неделя прошла, а целая вечность. Соскучился так, что сил нет.

Не выдержав, сгребаю рукой горловину её куртки, дёргаю на себя и жадно впиваюсь в удивлённо- приоткрытый рот. Облизываю её сладко – липкие губы. Она тут же обхватывает мой язык ими и начинает сосать.

 Медленно, со вкусом и так ох*енно причмокивая, что я просто дурею от похоти.

Хочу трахнуть её в рот до глубоких горловых звуков, кончить на эти нежные, пухлые губы. Чтобы так же, причмокивая, слизывала с них мою сперму.

От промелькнувших фантазий член каменеет. Подминаю Настьку под себя и, распластав на сидении, вклиниваюсь между длиннющих ног.

Моя девочка всхлипывает, выгибаясь мне навстречу.

– Серёженька, – шепчет лихорадочно между поцелуями и шарит по моим плечам, пытаясь забраться под пальто и пиджак. Я и сам разве что не рычу. Слишком мало ее губ и шеи.

Хочу всю. Каждый миллиметр кожи.

Зацеловать. Вылизать.

Не в силах терпеть и разбираться с заевшей, как назло, молнией на куртке, просто задираю ее вместе с кофтой и начинаю покрывать живот быстрыми поцелуями. Сдвигаю полупрозрачное кружево лифчика, вскользь отмечая, что моя девочка подготовилась – подобрала сексуальное бельишко.

Выглядит бесспорно шикарно. Но мне сейчас абсолютно наплевать на все эти приблуды. Я ее так хочу, что трахнул бы, будь она даже в каких-нибудь бабкиных панталонах.

Усмехнувшись, сжимаю ее упругую, налитую грудь. Провожу языком по торчащим, ярко-розовым соскам, а ребром ладони между ее ног. Сластенка судорожно втягивает воздух и дрожит.

Я знаю, что ей это дико нравится. Знаю, что она уже потекла, и меня это до дрожи заводит.

Спускаюсь поцелуями ниже и расстегиваю пуговицу на джинсах, но Настька перехватывает мою руку.

– Сереж…

– Шш, просто чуть-чуть поласкаю, Настюш. Перегородка звуконепроницаемая, не волнуйся, никто не услышит, – пытаюсь притушить ее вдруг вспыхнувшую стыдливость и продолжаю расстегивать молнию. Однако Настька тут же отпихивает мои руки и, неуклюже одернув куртку, тараторит:

– Я пока не могу.

– В смысле? – нахмурившись в ожидании очередного мозговыноса, наблюдаю за тем, как она вся скукоживается, будто хочет провалиться сквозь землю.

– Ну, – покраснев, неловко опускает взгляд и на выдохе едва слышно признается. – У меня эти дни.

Можно ли обломать сильнее?

Вот уж вряд ли. Но в данную минуту меня это заботит в последнюю очередь, хоть я и возбужден так, что мозги плывут. Просто смотрю на Настьку, и глаза на лоб лезут, когда она начинает торопливо оправдываться.

– Они вообще должны были только через неделю начаться. У меня обычно нет сбоев и я не думала, что так получится, но… мы же можем как-то по-другому…

Она сглатывает тяжело и нервно прикусывает губу, разглядывая свои сцепленные в замок пальцы, а я просто не знаю, что сказать.

Господи, девочка, ты, блин, серьезно что ли? – крутится у меня в голове. Мне и смешно, и в то же время охрениваю.

Дичь какая-то.

Что вообще должно быть в голове, чтобы оправдываться за такие вещи? Тоже самое, если бы я начал извиняться за то, что у меня на нее стоит.

Ну, бред же!

И вот думаешь, этот бред продиктован смущением, низкой самооценкой или это очередной намёк на то, что я – мудак?

Впрочем, тупой вопрос. Конечно же, мудак, раз не развёлся в ту же секунду во имя большой и светлой. Но, мать ее за ногу, неужели она правда думает, что все теперь сводится исключительно к койке?

Судя по тому, как продолжает зажиматся, так и есть. Меня это, естественно, раздражает.

– Не, Насть. Возвращаемся. Че теперь с тобой делать – то?! – резюмирую едко, чтоб хоть немного встряхнуть. А то аж челюсть сводит от её ужимок. Ощущение, будто я её на раз потрахаться снял.