Если меня можно было довести чем-то до неконтролируемого состояния, то это была именно та самая тема. Тема сыгравшая, можно сказать, роковую роль в нашем браке.
– Та-ак, и чью же квартиру я продал? – тяну, едва сдерживая клокочущий в груди гнев.
– Не прикидывайся. Ты моей матери и её сёстрам за бабушкину квартиру копейки заплатил. Так что, да, мои! И не жалкие десять, а как минимум двадцать пять процентов!
– Да ты что?! – взрываюсь гомерическим хохотом и тут же, захлебнувшись многолетней злобой двадцатилетнего пацана, которого на*бывала собственная теща, ору. – Ты, тварь такая, охренела что ли совсем? Копейки я им заплатил…
– А что, не так что ли было? – орёт Ларка в ответ.
– Да откуда ты можешь знать?! Ты, бл*дь, всю молодость проспала на ходу, пока я ишачил, как проклятый! Похеру тебе было до всего! Лишь бы тебя не трогали.
– О, не волнуйся, из тебя такое говно лезло из-за этой квартиры, что спать на ходу, как ни старалась, не получалось. Ты же каждый день, сука, мне нервы мотал! Обманула его теща, понимаешь ли, бедненького. Да ты себя слышишь вообще? Кто тебя, морду беспредельную, мог обмануть?
– Ты – идиотка просто, поэтому ни черта понять и не можешь! Я к твоей матери относился, как к семье! Если бы знал, что она – такая алчная тварь, конечно, не церемонился бы, но мне было двадцать три года! Я ни черта не знал в этой жизни, кроме того, что чужие могут меня обмануть. Вот только оказалось, что свои делают это с особой наглостью, – усмехаюсь, вспоминая весь этот дурдом и себя – наивного дуралея.
Я ведь и правда верил их семейке. А история довольно банальная: я начал зарабатывать, но не столько, чтобы сразу купить квартиру. У тещи же, как раз, умерла мать, и оставила ей на троих с сестрами двушку. Подумав, я решил, что родня пойдет навстречу и согласится продать ее мне в рассрочку. Денег в стране ни у кого не было, купили бы ее не скоро, а жить на что-то надо было. За полгода, крутясь, как белка в колесе, я выплатил доли тещиным сестрам. Да, не всегда деньгами. Техникой, мебелью, машинами, шмотками… Что получалось урвать – тем и платил, но это были не «копейки», поэтому Ларкины тетки без претензий переписали свои доли. Казалось бы, можно выдохнуть. Уж с тещей -то проблем не возникнет. Все-таки, как- никак, родная дочь и внучка будут жить, но не тут-то было. Эта сука, впервые почувствовав запах денег, начала мутить воду и требовать каждый раз еще, и еще. Я бы послал ее на хер. В конце концов, никому бы она свою долю не втюхала, но именно в это время началась вся эта песня с приватизацией предприятий, и надо было рвать когти, покупать акции. Я чувствовал, что дело выгорит и должен был срочно продать квартиру. Очень удачно нашелся покупатель, но эта тварь, решив содрать с меня побольше денег, просто встала в позу – не продам и все тут. Сколько я потратил нервов, денег, времени – не описать. И после этого Ларка будет говорить, что я должен ее семейке? Похоже, мне в свое время не с лестницы надо было ее мамашу с папашей спустить, а пристрелить к чертям собачьим, может, тогда бы, наконец, до нее что-то дошло, и она не кривила бы передо мной лицо, язвя:
– Ой, боже ты мой, как же ты себя любишь, Долгов! Как же ты себя жалеешь! А ничего, что тогда инфляция за инфляцией была? Поэтому мама и назначала каждый раз новую сумму …
– Да неужели?! – иронизирую, заводясь с еще большей силой. – А ничего, что ты – ее дочь? Ты вообще представляешь, чтобы мы с тобой у Ольки какие-то деньги требовали и не за квартиру даже, а за сраный клочок, который нам в принципе не нужен?
– Не надо сравнивать наше положение с положением моих родителей! Они не обязаны были нам что-то дарить.
– А их никто и не просил. Я лишь хотел, чтобы мне продали эту чертову квартиру по рыночной цене. Но вместо этого твои суки-родители ободрали меня, как липку.
– Да потому что ты шлялся, как скотина! – взрывается Ларка. – Мама смотреть не могла, как я днями и ночами мечусь с ребенком, не зная, где ты, с кем и что вообще происходит: не убили ли тебя, не посадили…
– Ах, вот оно что?! – хохочу в голос, хотя самого трясет от бешенства. – Так с этого и надо было начинать!
– Что у вас тут происходит? Вы чего орете? – вклинивается Зойка, но я, не обращая внимания, продолжаю:
– А ты, значит, вспомнила мамашин успех и решила тоже так отыграться, да? Только вот перед тобой уже не двадцатилетний мальчик, ты учти…
– Так, я не поняла, что это значит? – возмущенно вскрикивает теща, действуя на меня, как красная тряпка. Оборачиваюсь к застывшей толпе родственников, смотрю на их раскормленные за мой счет, наглые рожи и просто зверею.
– Это значит, что вы мне все осточертели, мрази! Собирайтесь, и валите на хер из моего дома! – ору не своим голосом, едва сдерживаясь, чтобы не дать каждому пинка под зад. – И ты тоже, – ткнув пальцем в Ларку, – собирай свои монатки и у*бывай вместе с ними. Будешь ты мне здесь еще условия ставить!
– И буду! И даже не сомневайся, акции твои продам Назарчукам! Ты мне за все ответишь, свинья! – орет она в ответ. Я же, сам не понимаю, как кидаюсь к ней. Она визжит, меня кто-то перехватывает, но я настолько не в себе от ярости, что уже не соображаю, что творю.
– Только попробуй, сука, хоть что-то с ними сделать, и я тебе клянусь, ты и вся твоя семейка без штанов у меня останетесь. И сына моего в ближайшие десять лет будешь на фотографии только видеть, поняла?!
– Да чтоб ты сдох, скотина! – захлебнувшись слезами, выплевывает Ларка и, оттолкнув мать, убегает. Теща начинает выть и причитать, тесть хватается за сердце. Сестра с Женькой крутятся вокруг меня, пытаясь куда -то увести.
– Да отвяжитесь вы! – рыкнув на них, отмахиваюсь и быстрым шагом иду в кабинет.
Падаю без сил на диван и, закрыв глаза, лежу так какое-то время. Внутри клокочет: злость, обида какая-то, занозой сидевшая во мне столько лет, да куча всего… Но потом как-то разом стихает, и я чувствую дикую усталость, и опустошение. Думать, насколько все неправильно и что дальше будет, совершенно не хочется.
Не знаю, сколько бы я так сидел, но тут раздается робкий стук в дверь.
– Пап, можно?
– Заходи, дочунь, – отзываюсь с тяжелым вздохом. Олька тихонько проскальзывает в кабинет и, недолго думая, устраивается рядом со мной. Обняв за пояс, кладет голову мне на грудь. Целую ее в макушку, прижав к себе, чтобы не свалилась с дивана, и чувствую, как потихонечку начинает отпускать.
– Пап, зачем ты так с мамой? – спустя какое-то время спрашивает дочь осторожно. Она с детства так делает: когда мы с Ларкой ругаемся, приходит, разговаривает с каждым по-отдельности, а после пытается помирить. И я всегда ради неё, ради её маленького, счастливого мирка, уступал и делал все, чтобы Ларка долго не держала зла, даже если и не был виноват по сути. Но сейчас настолько она меня выбесила, что даже ради детей нет никакого желания с ней контактировать. Возможно, надо успокоится, но пока даже слышать о ней не хочу.
– Дочунь, мы с матерью сами разберемся. Закрыли тему.
Дочь разочарованно поджимает губы.
– Не дуйся, мышонок. Лучше иди, скажи ей, что я сейчас сам уеду, пусть не дергается. И потом попроси Егоровну собрать мне чемодан, я послезавтра улетаю, пусть завтра с водителем пришлет, – поднявшись с дивана, прошу ее и начинаю собирать необходимые документы.
– Ты надолго?
– Дней на пять – семь.
– Я буду скучать, удачи в делах, и не переживай, ладно, – поцеловав меня в щеку, ласково сжимает она мою руку в неловкой попытке поддержать, и это, конечно же, не оставляет равнодушным. В горле застревает ком, притягиваю дочь к себе, обнимаю крепко, четко осознавая: что бы мы с Ларкой друг другу ни наговорили в порыве гнева, мы никогда не переступим ту черту, за которой наши дети будут вынуждены разрываться между нами, как между двух огней.
Через два дня эмоции утихли. Пришлось признать, что в очередной раз перегнул палку. Не стоило устраивать такой цирк. Кровь – не вода. Все мы, так или иначе, зависим друг от друга. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. И хотя этим дармоедам – моим родственничкам полезно иногда встряхнуться, все же сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений.
