– Это что, они? – неожиданно восклицает Настька, в очередной раз уставившись на мой пах, как на восьмое чудо света.
– Они? Ты про отлитые по спецзаказу? – уточняю шутливо, отчего Настька становится одного цвета с моими трусами.
– Нет, Сергей Эльдарович, это я про ваши легендарные, красные брифы, сразившие меня в первую встречу наповал, – не взирая на смущение, отзывается она с ехидной улыбочкой.
– Да? А я думал, тебя сразило их содержимое.
– Не хочу разочаровывать, но мне тогда не с чем было сравнивать, чтобы настолько впечатлиться.
– А сейчас типа есть с чем? – интересуюсь со снисходительным смешком, на что в ответ она неопределенно пожимает плечиком и с сосредоточенным видом начинает выбирать штаны.
Я же слегка так охрениваю. Нормально Настенька отжигает: обтекай типа, милый, трахаться не трахалась, но в штанах у кудрявого додика пошерудить успела. И ведь не предъявишь паскуде – сам же к нему отправил.
Впрочем, я не столько ревную, сколько бешусь, что она дразнит меня, как пса какого-то. Понятно, конечно, что ей, как и всякой бабе, нравится будить во мне рычащего собственника, но только я не тот мужик, который умеет играть в эту игру цивилизованно. Мне либо похер, либо башню срывает, как той ночью на кухне. Сейчас, правда, какое – то непонятное ощущение: вроде и не то, чтобы похер, но и ревновать к сопляку как-то смешно.
– Ну что, выбрала? – спрашиваю преувеличенно бодро, гоня от себя идиотские размышления.
Трогала и трогала. Хер с ней! Я монахом тоже не сидел.
– Выбрала, – кивает она, вытаскивая из выдвижного шкафа белые носки и трусы с модной брендовой резинкой.
– Собираешься их надеть?
– Ну, не в рамочку же вставить, хотя от тех, что на тебе в качестве сувенира не откажусь, – подмигнув, разряжает она атмосферу.
– Мне прям щас их снять? – сунув большие пальцы под резинку, слегка приспускаю штаны с трусами, намеренно смущая её, но она хоть и розовеет, но, как и всегда, не тушуется.
– Ох, лучше потом, Сергей Эльдарович, а то боюсь сомлеть от красоты, – парирует она с придыханием и приторной улыбочкой, вызывая у меня смех.
– Нарываешься, Анастасия Андреевна, – притягиваю её к себе и сжимаю через халат упругую попку.
– Да? И на что же? – игриво выдыхает Настька мне в губы, забросив на плечо стопку одежды.
– На то, чтобы я твой дерзкий ротик заткнул своей "красотой", – шепчу, обводя языком её пухлые губы.
– Неужели? – касается она его своим и усмехнувшись, слегка прикусывает. – Смотрите, так ведь можно и без красоты остаться.
Мы смеёмся. И мне от её хитренькой улыбки и сверкающих весельем глазок так тепло, будто за окном не дождливый ноябрь, а солнечный, но ещё не жаркий май.
Зарываюсь рукой в её влажные волосы и целую без языка, нежно лаская её сочные губы, потому что это сейчас не про секс и что-то плотское, а просто щемит внутри от нежности к ней, от чего-то такого тёплого и сладкого, что не знаешь, как выразить по-другому.
– Вот по этой улыбке я скучал, – шепчу, заключив её лицо в ладони.
– И я скучала, – отзывается она так же шёпотом и, тяжело сглотнув, прижимается губами к моей руке. – Я так по тебе скучала, Серёжа…
Не знаю, как ей это удается, но меня пробирает. Прошибает так, что в горле образуется острый ком. Я никогда не был чутким, Ларка постоянно повторяла, что я – неотесанный чурбан, и была на все сто права. Но Настю я почему-то чувствовал, улавливал каждый оттенок её эмоций, подобно радиоприёмнику, настроенному на её частоту.
Вот и сейчас за этим тихим «Я так по тебе скучала» слышал столько всего невысказанного, задушенного, пронизанного не столько даже женскими переживаниями, сколько детскими, ибо за ними крылась беззащитная, недолюбленная родителями девочка, которая первому попавшемуся мужику, проявившему к ней тепло и ласку, вручила всю себя в надежде обрести недостающую ей заботу и внимание.
Знаю, что не смогу дать ей это в том виде, в каком она заслуживает, но я готов сделать многое, чтобы она перестала чувствовать себя ненужной и второстепенной. Поэтому, как бы меня не смешила вся эта романтическая хрень, обещаю, зная, что Сластёнка ждет чего-то подобного:
– Больше не придется, маленькая. Не отпущу тебя больше.
– Так уж и не отпустишь? – дразнит она с понимающей, но все равно довольной усмешкой, потираясь щекой об мою ладонь, словно кошка, отхватившая свою порцию сметаны.
– Даже не надейся. Попала ты, Настька. Я же теперь, как египетский фараон, завещаю, чтоб, если помру, тебя со мной живьем похоронили.
– О, боже! – смеется она. – Приятно, конечно, Сергей Эльдарович, но можно не настолько?
– Со мной, Настюш, либо настолько, либо никак, – подмигнув, ставлю перед фактом, причем ничуть не лукавя, и она это понимает.
– Знаю, – вздыхает тяжело, закинув руки мне на шею и, прижавшись плотнее, просит тихо. – Просто пообещай, что будешь честен со мной. Что бы ни случилось, Серёж… Пожалуйста, не обманывай меня больше.
– Прости, маленькая, – целую ее в кончик носа, стараясь не смотреть в глаза, потому что извиняюсь не только за то, что сделал, но и за то, что еще сделаю. Точнее, уже делаю, обещая быть честным, зная наверняка, что есть вещи, о которых совру, не моргнув глазом.
– Так, ну мы что, едем или нет? – спешу сменить тему.
– Дай мне пару минут, – опомнившись, чмокает она меня в губы и разворачивается, чтобы уйти. Не могу удержаться и отвешиваю ей смачный шлепок по заднице. – Серёжа! – взвизгивает она и заливается смехом, даже не пытаясь, казаться возмущенной.
– Я должен был убедиться, что она такая же звонкая, как и раньше.
– Ты такой ребёнок, – качает Настька головой и, послав воздушный поцелуй, убегает в гостевую ванную. Очень вовремя. Буквально через пару минут мне звонит Ларка.
– Да, Лар, – отвечаю на звонок.
– Привет. Ты где? – начинает она стандартный допрос тоном следователя. Втягиваю с шумом воздух. Умеет баба выбесить со старта.
– Дома.
– Так рано?
– Я устал.
– Может, приедешь? Сын соскучился. Отца уже неделю видит набегами, – как и всегда, сразу же переходит она к упрекам и роли посредника, делая вид, что ей на меня плевать, просто дети скучают, хотя ни сын, ни уж тем более, дочь не страдают недостатком моего внимания и им нет абсолютно никакого дела до того, где я ночую.
Пытаюсь вспомнить говорила ли Ларка когда-нибудь от своего лица, не вмешивая детей, родителей, подруг и домашних питомцев, и не могу. Всегда корчит из себя абсолютнейшую индифферентность, словно, если хоть раз побудет искренней, то о ней что-то не то подумают. И ладно бы, если бы дело было в том, что я своими изменами все испортил, так нет же – она такой была всегда. С первого дня.
Помню, впервые подарил ей цветы и какие-то дорогущие духи, кое-как выторговав их у одного барыги, так как денег не хватало. Хотел порадовать, да и просто впечатление произвести. В итоге получил сухое «спасибо» и ноль эмоций. И так было во всем. Там, где любая другая хотя бы улыбнулась или обняла, она просто кивала и поджимала губы, словно боялась, что они сами собой расплывутся и сдадут ее с потрохами. Но бог с ними – с эмоциями, ко всему прочему она совершенно не понимала моих шуток, а я по молодости тоже закомплексованным дурачком был и чувства проявлял как-то так… стебая и подкалывая. Вместо «ты мне нравишься» мог выдать какую–нибудь пошлятину типа: «Кудри вьются, кудри вьются. Кудри вьются у бл*дей, почему они не вьются у порядочных людей?». Уверен, будь на Ларкином месте Настька, она бы выдала мне что-то еще более забористое, и мы бы вместе поржали, но у Ларисы с чувством юмора была полнейшая беда, она все воспринимала в штыки и обижалась.
Со временем я, конечно, понял, что у нее комплексов вагон и малая телега, но тогда, пацаном меня это задевало и злило. Долгие годы я удивлялся, как мог женится на, казалось бы, самой неподходящей мне женщине из всех, но в какой-то момент пришло понимание, что все не так уж плохо. С возрастом многое переосмысливаешь и видишь совершенно иначе. Лара тоже перестала быть для меня сплошным минусом. Я понял, что за женщина рядом со мной, и не то, чтобы смирился, просто увидел, наконец, ее плюсы.
