Они переглянулись. Эдгар едва заметно кивнул:

— Государь, я и в самом деле хочу попросить за одного человека. Это мой родич и друг сэр Гай де Шампер. В прежнее царствование он был изгоем, но он замечательный воин, и если вы даруете ему прощение, у вашего величества не будет более верного и искусного рыцаря.

Эдгар осёкся, заметив, как изменилось лицо короля, вмиг ставшее холодным и замкнутым.

— Известно ли вам, милорд, что оный сэр Гай уже проявил себя как негодный подданный, примкнув к валлийцам в их разбойном рейде на долину Северна?

Эдгар сокрушённо вздохнул:

— Это чистое недоразумение, государь. Вряд ли сэр Гай открыто восставал бы против вас, если бы знал о произошедшей смене власти. Нападение валлийцев случилось в самом начале года, когда на западе королевства ещё ничего не знали о воцарении Стефана Блуа. Примкнув к валлийцам, Гай де Шампер добивался лишь одного: вернуть свои маноры на англо-уэльской границе, которыми беззаконно завладел аббат Шрусберийский.

— С каким пылом вы просите за этого преступника! — резко перебил король. — Может быть, вы решитесь заступаться ещё и за некоего Хорсу из Фелинга? Как я слышал, он тоже ваш родич?

Эдгар на мгновение растерялся.

— Да, мы не чужие с Хорсой. Но то, что я изгнал его в мою бытность правителем Дэнло, было справедливо и...

— Свидетельствует о вашем легкомыслии, — вновь перебил Стефан. Приветливости в его голосе не осталось и в помине, глаза недобро щурились. — Разве, будучи правителем, вы не ведали, что Хорса из Фелинга — бунтовщик? И вместо того, чтобы упрятать негодяя в крепость, вы отпустили его. А он тут же примкнул к нашим врагам шотландцам и отличился особой жестокостью, сражаясь против нас во время последней кампании.

Эдгар молчал, сжимая пальцы жены, вздрагивавшие в его руке. Многие уже глядели на них, заметив гнев короля. Только когда рядом со Стефаном оказалась Мод и взяла его под руку, король смягчился.

— Боюсь, что ваша просьба в отношении Гая де Шампера невыполнима, — проговорил он уже спокойнее. И неожиданно спросил: — Какое имя вы дали вашему сыну?

— Свейн.

— О, какое старое саксонское имя! Что ж, как и прежний государь, я намерен быть добрым отцом обоим моим народам. И когда ваш маленький сакс Свейн подрастёт, думаю, ему найдётся место в свите принца Юстаса.

Произнеся это, король оглянулся и подозвал к себе сына, всё ещё донимавшего несчастную Аделизу. Затем, рука об руку с королевой, другой удерживая при себе принца, король Стефан двинулся к группе священнослужителей в высоких митрах, и ему тут же поднесли списки хартии для подписи.

Ох уж эта хартия! Но сколь приятно было начертать: «Stephanus Dei Cratia Rex Anglorum»[48].

— Уф, — перевела дух Гита. — До чего же изменчиво настроение его величества!

— В этом весь Стефан, — ответил её муж. — «После того как выскажется, он начинает думать. После того как сделает, хватается за голову», — насмешливо процитировал он и улыбнулся жене: — В любом случае, худшее уже позади, и мы вполне сможем ладить с ним.

Гита задумчиво нахмурилась.

— Бедный Гай! Ему и впрямь суждено быть вечным изгнанником.

— Он не пропадёт, — заверил Эдгар. — Возможно, мы о нём ещё услышим. И если он не вернёт своё в Англии, то уж в Уэльсе точно не упустит.

О Хорсе не было произнесено ни слова.

В этот миг раздался колокольный звон, и вся знать и духовенство вслед за королём двинулись к выходу. Наступало время пасхальной мессы.

С Эдгаром и Гитой раскланивались, и они учтиво отвечали на приветствия.

— Ты довольна, что я взял тебя ко двору? — спросил у жены Эдгар.

— Да. Здесь интересно. Ведь я ещё никогда не покидала Норфолкшир.

Внезапно её рука, лежавшая на сгибе локтя мужа, дрогнула. Мимо них как раз проходил граф Роберт Глочестер.

— О Небо! — беззвучно ахнула Гита. — У него глаза в точности, как у... Она не договорила — но Эдгар всё понял.

— Ты всё ещё не можешь забыть последних слов Бэртрады? Не думай об этом. Она уже никогда не сможет вредить нам. Ты моя жена, у нас прекрасные дети, а всё остальное... Думаю, правление Стефана не причинит нам больших неприятностей. Ну же, улыбнись, моё Лунное Сияние, моя Фея Туманов, прекрасная леди Гронвуда!

Так, улыбаясь, они вышли на залитую золотым солнечным светом площадь перед Вестминстерским аббатством.

Это произошло в светлое Пасхальное Воскресение 1136 года.