— Не возводи напраслину на человека, — сказал Оллер спокойно. — Это пиратская копия, довольно скверно сделанная. Но она всё равно очень опасна. Канонир, убери оружие.

Хо Син недовольно взрыкнул, но закинул шест за спину.

— Этих тварей гоняют одним способом, — продолжал Оллер, — гасят со всей дури пределочкой.

— Чего? — невольно переспросил Бык.

Аладору вздохнул.

— Бык, — велел он, — сядь на землю, закрой глаза, спрячь голову. Хо Син, отойди, подними защиты.

Канонир скривился и беззвучно выругался, но повиновался. Бык отступил на пару шагов и, сев, склонил голову между коленями.

Исчез плеск прибоя. Бык свыкся с ним и давно перестал его замечать, оттого внезапная тишина ошеломила его. Волосы стали дыбом. Прекратилось движение воздуха. Странным образом Бык перестал чувствовать тепло и холод. Умолкло и его сверхъестественное чутьё: вокруг него точно поднялись стены или, скорей, зеркала… Он был теперь заперт, но не в клетке, а будто в колыбели, закутанный в одеяла. Быка потянуло испробовать преграду на прочность, но он вовремя опомнился.

А она не была абсолютно прочной, эта преграда. Когда Оллер и Аладору вместе высвободили личную силу, Быка впечатало в камень так, что хрип вырвался из груди. От чудовищного давления зазвенело в ушах. Перед глазами повисли огненные мухи и принялись отплясывать безумный танец, всё быстрей и быстрей. Никогда прежде Бык не испытывал подобного, и его разум, мечущийся в растерянности, утративший ориентиры, ответил галлюцинацией.

Это был сон наяву. Все события происходили одновременно, время не было линией, оно слипалось в ком и Бык видел его снаружи. Он догадался, что это и есть алчеринг, но легче от мысли не стало. Сон был знаком ему, страшно знаком. Непереносимое горе охватило Быка, рыдание сдавило горло и на губах выступила соль.

…битва на Пепельных пустошах. Высокий холм, штандарт О-Таэргаля. Белый конь князя Древних и сам князь, в серебряной короне и синем плаще. В сверкающих доспехах высятся ряд за рядом великолепные копьеносцы, точно прочеканенные в холодном воздухе. Что за строй! Многовековая выучка, людям так не суметь… В искажённом, смятом времени Бык видел холм, сложенный из мёртвых тел, холм, в котором закончились все эти могучие воины, и много других, не столь умелых, не столь прекрасных, но таких же храбрых и самоотверженных…

И в монолит алчеринга, рассекая его на части, въезжал, цокая копытами, стройный гнедой жеребец, а в седле его сидел капитан Аладору, Веньета Аладору в своих карнавальных, нелепых, ни от чего не защищающих доспехах. Он высвобождал личную силу, и деревья клонились к земле, и старейшие из витязей О-Таэргаля едва держались на ногах, ухватившись за свои копья. И стихал заклятый ветер, а пепел тихо ложился на пустоши. И враг бежал. А Бык смотрел на капитана, охваченный восторгом, в приступе острой, обжигающей преданности.

Этого не могло быть, потому что не могло быть. И ещё потому, что капитан Аладору со своей личной силой просто не уместился бы в ту вселенную, где Бык появился на свет. Так, говорят, первые из Высокого Начальства не умещаются вообще ни в какие вселенные и вечно находятся в распределённой форме…

Бык наконец потерял сознание.

Когда он очнулся, голова его лежала на руке Веньеты, а старый Оллер склонялся над ним.

— Молодец, Жук, — сказал Оллер, — то есть Бык, сдюжил помалу. Мы прогнали злую скотину. Всё в порядке.

— Давай-давай, — сказал Хо Син, — вставай. Водой облить?

— Зачем? — простонал Бык.

Веньета помог ему сесть. Бык подышал, проморгался и встал на ноги, ухватившись за плечо капитана.

— Бык, — сказал тот, — ты понадобишься мне через несколько часов. Ты пойдёшь к Веретену со мной, как свидетель. А сейчас возвращайся на «Розу». Полежи немного, Илунна тебя починит. Я тороплюсь. Простынка ошибся, «Мелоди» уже здесь. Иока оборачивается быстро, а я должен быть первым.

Бык поколебался. Голова болела, но не так уж сильно. Ночной ветер прогонял боль. И дрожал Бык больше от холода, чем от потрясения.

— Хо Син, — решительно сказал он, — обливай. Капитан, я иду с вами.

— Нет, — отрезал Аладору. — Это приказ.

Бык уже начал искать слова, чтобы возразить, но старый Оллер обнял его за шею и вновь, как в прошлый раз, заговорил на ухо. Бык почувствовал запах его кожи, просоленной насквозь. Даже дыхание Оллера отдавало морем.

— Разговор с Веретёнцем будет трудным, — сказал Оллер. — Там соберётся по меньшей мере пять человек, которые попытаются взломать твою голову, и сделают это безо всякой жалости. Поэтому иди к Илунне и передай ей мои слова. Она поставит тебе защиты.

Бык вздохнул.

— Понял, — ответил он.

Оллер прошёл к концу пирса, крикнул «Хей!» и стукнул по пирсу ногой. Пирс громко, с подвыванием зевнул и высунул язык. Помедлив, Бык спустился на траволатор.

— Капитан Оллер, — сказал Аладору, — я могу рассчитывать на вас?

— Я не поведу тебя за руку, Вьета, ты большой мальчик. Но я буду на тебя смотреть, — Оллер показал пальцем на свой левый глаз, потом — на Аладору. — И если понадоблюсь — успею.

Язык пирса метнулся в ночную тьму, холодный ветер ударил Быка в лицо, Бык пошатнулся, упал и больше ничего не слышал.

Первый пират Тортуги сидел в сумерках и был мрачен, как сама тьма. Он мог бы включить любое освещение, но сейчас в его зале собраний горели только редкие свечи. Пламя их дрожало и никло в оцепеневшем воздухе. В человеческом облике Веретена не было ничего примечательного. Он выглядел как старый портовой рабочий, грубо и бедно одетый, с выбритой головой. Тусклый свет выделял во мраке то очертания его скул, то выступ пересечённого шрамом подбородка. Его люди сидели позади него, на ровном ряду стульев у стены. Они молчали, не переглядывались и почти не двигались.

Веньета Аладору стоял у стола, застеленного белой скатертью. Он выдвинул стул, но садиться не стал. В облике его читалось опасное спокойствие. Оно напомнило Быку те штили на символморе, когда солнце выжигало глаза, а сухой ветер драл глотку. Но сейчас было хуже. Украшения капитана не светились и не мерцали. Бык уже понял, в чём заключался смысл ярких нарядов Аладору, его бриллиантов и золотого шитья: они были символом света. Хо Син тоже излучал свет своего рода — огненный блеск молодого задора, знак веселья и готовности к драке. А в свете Аладору было обещание надежды: уверенность, что можно справиться с любой бедой.

Сейчас он стоял во тьме.

Бык верил, что капитан не потеряет самообладания. Но он слишком мало знал Аладору. До сих пор он не видел его разгневанным по-настоящему. Быка глодала тревога. Он украдкой поглядывал на Листью, пытаясь прочесть ответы в ней. Но Листья была в ипостаси советницы, бесстрастная и совершенно непроницаемая.

Бык провёл несколько часов на «ХроноРозе» и вздремнул, пока Илунна колдовала над ним. Он готовился к допросу и рассчитывал, что мудрость Илунны защитит его голову от вторжения. Хо Син встретил его у ворот особняка, где жил Веретено. Он успел рассказать Быку, что случилось и почему капитан так взвинчен.

…Иока Ле встретил их у трапа «Мелоди». Работорговец был необычайно приветлив. Посмеиваясь, он разрешил им подняться на борт и посмотреть на товар. Но стоило Аладору заговорить о цене, как Иока расцвёл и заявил: «Золотые полчаса за каждого». Капитан потерял дар речи.

— Почему так дорого? — бросил Хо Син.

— А я не заинтересован вам продавать, — ласково сказал Иока. — Вам продашь, потом вся Тортуга в курсе, что с этой партии Аладору уже сливки снял, одни доходяги остались. Я должен отбить потери. Или не продавать тебе. Или продать тебе всю партию. Оптом скидка.

— Оптом? — проронил Аладору. — Сколько?

— Пятьдесят золотых за всё.

— Вьета, — шепнула Листья, — но они же…

— Двое потянут, — отрубил Хо Син, — может, трое, но что нам делать с остальными?

Капитан вздохнул.

— Вернуть по домам, — ответил он. — Не вижу других вариантов.