– Мэ-э-нди, – растягивает Селена, приподняв неподвижную бровь. – А кто это?»

– Относительно.

– Что это, чёрт возьми, значит?! – хрип Мэнди скрывается за поступившими слезами. – Да это и не имеет значения, главное она жива. Селена… Селена! – солёные струйки не скрывают безудержного смеха, в эту секунду я думаю, что лучше бы она поливала меня угрозами.

Самое ужасное – смотреть на того, кто страдает, радуется, плачет, с дрожью в голосе произносит имя существа, которому на него всё равно.

Хрип, кашель, звонкий смех и слёзы смешались в единый спазм и брюнетка, чьи волосы практически высыпались, подняла ослепшие глаза правее моего силуэта.

– Я помогу тебе, но затем уничтожу.

Я не нуждаюсь в заменителях привычного мира.

Тишина глубинных страданий затянулась. Четыре месяца. Четыре долбанных месяца назад я очнулась. Здесь. На Земле.

«– Я хочу назад.

Речь была не связанной, отчего её понял только врач.

– Это вполне естественная реакция на коматозное состояние. Ваш мозг продолжает мозговую активность даже в этом состоянии, рисуя образы. Эмили, важно, чтобы вы понимали, что на восстановление понадобится время. Но для начала вы пройдёте компьютерную томографию и обследование магнитным томографом, так же анализ крови возьмёт у вас медсестра. Вы меня слышите, Лодсон?

– Прошу, – прошептала я более внятно, отчего голова закружилась в тысячи раз быстрее.

Врач явно привык к подобным проявлениям.

– Подробную информацию я расскажу вашим родственникам и друзьям. Касаемо ваших видений. Считайте это увлекательным сном, длительностью в шесть месяцев.

Лёгкий смешок, от которого помутнело в глазах.»

Увлекательный сон, длительностью в шесть месяцев.

Сон.

Я прошлась носом по белой дорожке, вдохнув дым, ударивший в голову.

Сон.

Иногда вся жизнь может показаться сном, а иногда сон – настоящей жизнью. И что происходит на самом деле, а что в больной голове? Сон или явь меня преследует месяцами? Невозможно перебороть существование и начать жить во сне, в видениях! ЭТО НЕВОЗМОЖНО!

Новый вдох белоснежного порошка. С ним я погружалась в свой сон. В те места, какие мой мозг был не в состоянии изобразить самостоятельно. Ледяные равнины, потоки яростных порывов ветра, магия дыма Тьмы и лучей Света, багровые глаза… Смерть и холод.

Я действительно погибла или все это время жила в мечтах на грани жизни и Смерти? Или я просто сошла с ума?

Дым ударил в нос, мой кашель сорвался на крик в подушку, перья которой вылетели из растерзанных дыр от ногтей, разрывающих мягкость пелены при кошмарах. Каждую. Чёртову. Ночь.

Во снах я видела невесомость тела, полёт в неизвестность, которая была мне знакома. Я чувствовала холод магии, который был мне родным, составлял мне вторую кожу, нерушимую броню. А потом мой полёт из раза в раз превращался в кошмар. Кровь на моих руках, не моя. Его.

Тогда я просыпалась с самым яростным и безумным криком, даже сжатая в клочья подушка не заглушала гортанный всхлип. Словно по команде, в мою комнату прибегала мама, Кристофер уже не приходил на очередной зов, запасшись снотворным. Мама баюкала меня, на что я могла ответить взглядом в пустоту, я была все ещё там. Было безумно неуютно не отвечать ей часами, не обнимать родную мать, благодарившую Бога за то, что я поднялась из комы. Она не знала, что в Измерениях нет Богов. Есть Создатели, которым уж точно плевать, что происходит в мире Смертных.

Когда я вновь стала Смертной, мама взяла на себя непосильную задачу – спасти мою жизнь. Когда-то, возле дерева цветущей вишни, я попрощалась для себя с прошлой жизнью, поприветствовав новую. Это было эгоистично по отношению к матери, но я не могла возродить то, что было похоронено, поэтому первые два месяца были сущим ужасом для неё. Настолько, что она редко ловила на себе мои взгляды, постоянно находившись рядом. Иногда я рассматривала ее, пока она, уставшая и измученная, спала на жестком кресле, поставленным возле моей больничной койки. Возможно, в этот момент я понимала, что плохая дочь, делаю ей больно, поэтому с каждым днём выдавливала улыбку благодарности, задавала ей самые бредовые вопросы и видела, что мама цвела, пока я боролась с засухой внутри себя. Я быстро поправилась, на удивление врачей, резко встала на ноги, спустя 3 месяца была уже дома, в своей кровати. Для меня ничего не изменилось. Я сменила тюрьму больницы на такое же существование.

Но потом появились они. Видения от снотворных, любезно отданных мне Кристофером «для борьбы со всем тем, что я перенесла на себе». Он и не знал, что открыл для меня тот мир, в котором я жаждала очутиться.

С каждой таблеткой я видела больше, вспоминала сильнее и представляла реалистичнее. Тогда в мой смертный мир пожаловали психотропные вещества в виде порошков и ампул. И тогда я стала жить в своём мире даже днём. Чтобы мама и отчим не отобрали возможность быть живой, я была чертовски осторожной. Для них днём я уходила к «старым друзьям», которые не навещали меня после недели моего безразличия при выходе из коматозного состояния. Пока, по мнению матери и Кристофера, девушка с янтарными глазами гуляла по паркам с хорошей компанией, я слонялась по дневным клубам разврата в поисках дозы и жизни. К ночи я возвращалась домой, целовала с широкой улыбкой маму, желая сладких снов, и засыпала с порошком в носу. И так весь месяц. «Оставь надежду всяк сюда входящий» – заключительная фраза над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Её можно с легким сердцем выгравировать на двери в мою комнату.

Сегодня сон никак не приходил, поэтому я закинула в рот ещё одну дозу, распробовав сладкий привкус жизни. Головокружение было естественным для меня, оно совершенно не мешало вспоминать.

Я вновь возвращалась к моим последним секундам. Как только нашла его взгляд, поняла, что он умирает – и умирает быстро. Я прижимала его к себе, баюкала, скрывая собственную боль. Тщетно, ведь все читалось в моих потемневших глазах – ярость, горе, вина, ненависть к себе, к тому, что он меня спас. Эдгар убил меня, лишил жизни на Земле, и я не знаю, какой должна быть моя реакция, учитывая обстоятельства того, что я желаю вернуться. Но только с Ним. Сколько бы Земных лет не прошло – он всегда будет для меня самым сладким, но в тоже время горьким воспоминанием.

Мне страшно от того, что, вероятно всего, эти сладостные и ужасающие воспоминания – ложь. Плод моего воображения, СОН!

– Страшно забыть? – спрашиваю у своего безумного «я». – Тебе же страшно забыть его, да, Номерная?!

Я полюбила своё самое ненавистное прозвище.

Я вновь вдыхаю порошок, осознавая, что в кошмарах буду кричать.

Эдгар.

Разбей моё сердце.

Разбей хоть тысячу раз, если пожелаешь.

Оно все равно вечность принадлежало только тебе.

Только живи.

Я бросаюсь на потрёпанную подушку и сдерживаю очередной смех, смех страха. Я боюсь, что обезумела, что все, что испытываю – напрасно. Что я чокнулась, ведь его просто… нет. И никогда не существовало.

«Каждая не расшифрованная фраза, каждый странный ответ, Тёмная энергия – те факторы, которые должны были кричать об опасности, а не просто настораживать.

– Клинок Создателей. Что он сделает с простым Стражем, как считаешь?

Казалось, что Эдгар ждал этого момента, он молниеносно вскочил, бросая взгляд на меня. Не знаю, что в нём произошло, но вместо того, чтобы отбиваться, он побежал ко мне, притягивая к груди. Я ощутила тёплое дыхание, продолжая молчать в истерике. Не зная, как реагировать на правду, на открытые тайны, ответы, которые так старалась найти, теперь сковали движения и теснили сознание.