На этом они и расстались. Но слова святого отца повергли душу Юли в смятение. Да, отец Сифанс сказал правду: из него никогда не выйдет настоящего священника. Из него получился любитель церковной музыки, и больше ничего. Но его ли в том вина?.. Или тех, кто говорил о святости, думая только о себе?..

   Вернувшись в свою келью, Юли плеснул пригоршню ледяной воды на разгоряченный мыслями лоб. Последние его иллюзии были разбиты. Вся иерархическая лестница Панновала не вела к Богу. Она вела только к власти. Вера не давала четкого объяснения того, как религиозное рвение могло бы оживить каменного идола. Оно не могло изменить жизнь людей к лучшему. Слова веры звали лишь к туманной неясности под названием "святость". Но никто из священников не хотел святости. Всё, о чем они мечтали, было местечком потеплее. Даже отец Сифанс. Он смотрел на Юли, как на орудие, пусть и способное перевернуть весь мир в его личных интересах. Осознание этого было таким же грубым, как и прикосновение дерюжного полотенца к лицу.

   Юли лежал в спальне и сон не шел к нему. Теперь он уже не сомневался, что сам станет Хранителем. Отец Сифанс скоро умрет, он займет его место. Но вот хочет ли он этого?..

   Не так давно он был готов продать душу, чтобы стать Хранителем, узнать древние тайны. Но что это даст ему?..

   Перед его глазами стоял отец Сифанс, у которого по сути была отнята жизнь, которого, как и всех святых отцов, лишили женской любви и который жил сейчас среди призраков неосуществленных желаний. Но ему, похоже, уже давно было безразлично, верят ли хоть во что-либо люди, окружающие его на общественной лестнице, неважно, стояли они выше или ниже его. Его постоянные полунамеки и уклончивые ответы свидетельствовали о его глубоком недовольстве собственной жизнью.

   Перед Юли развернулись подобные перспективы своей собственной судьбы, и он вдруг понял, что его жизнь здесь будет загублена так же, как жизнь отца Сифанса. Ведь тот уже исполнил его мечты -- достиг вершин власти, стал Хранителем... и что ему это дало? Ничего. А Берущие?..

   Юли вспомнил рассказы о далеком Панновале, манившие его в дикой пустыне, и сравнил их с рассказами отца Сифанса. Нет, он не позволит поймать себя дважды в одну ловушку! Но что же тогда делать? Чего хотеть?

   Охваченный неожиданной яростью, Юли вдруг подумал, что лучше умереть, как подобает мужчине, в дикой пустыне, чем прозябать здесь, в безопасной, но и бесплодной тьме Панновала, подобно жалкой мыши. Да, лучше, даже если для этого придется расстаться с флуччелем и божественными звуками "Олдорандо"!

   Гнев заставил его сесть в постели. В его голове шумело от потока противоречивых мыслей. Юли била дрожь от мысли о том, что он сейчас сделает.

   В порыве ликования, подобного тому, который охватил его, когда он входил в Рекк, он громко прошептал:

   -- Я не верю. Я ни во что не верю.

   Однако, он верил -- верил во власть над себе подобными. Он видел это каждый день. Каждый день приносил ему всё новые свидетельства этой власти. Человек повсеместно угнетал человека, и это было непререкаемой реальностью. Но всё это находилось в области чисто человеческого. И он перестал верить во всё, кроме угнетения человека человеком. Но до той поры, пока эти отношения не выходили из области чисто человеческих, Юли ещё на что-то надеялся. Теперь же он понял, что окончательный перелом в нем произошел, когда он увидел ужасный обряд казни молодого еретика Нааба. Как могли люди позволить, чтобы ненавистный фагор лишил жизни человека, одного из них? Как вообще можно было вырвать горло молодого Нааба, лишив его навсегда речи? Но, может быть, слова Нааба ещё сбудутся? Тогда священники переродятся в процессе самосовершенствования, жизнь людей наполнится смыслом... Каким? Вся эта вера была чушью, как он и думал с самого начала. Умные речи, вкрадчивые священники -- вот это было реальностью жизни. А кем был Акха? Никем. И ничем. Пустотой в пустоте. Да, пустой надеждой в тысячах пустых голов. Ведь власть священников -- это действительность, а Акха -- ничто, только миф, выдумка...

   В шелестящей подземным сквозняком тьме он медленно прошептал роковые слова:

   -- Акха, ты ничто. Я не верю в тебя.

   И ощутил, как встали дыбом его почти отсутствующие волосы от охватившего его страха. Что, если?..

   Но он не умер на месте. Его не поразил божественный гнев, с ним ничего не случилось, он остался жив. Лишь ветер шумел и завывал в воздушных продухах. Акха был бессилен причинить ему вред, и значит, он не существовал. Но это значило... значило...

   Юли вскочил и побежал во мрак подземных галерей -- босой, в одной нижней рубашке. Его пальцы стремительно читали рисунок на стенах. Он бежал, пока хватило сил и пока не заныли стертые кончики пальцев. Затем, тяжело дыша, он повернул назад. Кое в чем он всё-таки разобрался за время этого сумасшедшего бега. Знания уже ничего не значили для него. Они были просто набором бессмысленных слов, которые там, снаружи, не давали никакой силы. Он не желал больше подчиняться другим людям, чтобы что-то получить от них. Он сам хотел власти над себе подобными. Отец Сифанс был прав лишь в одном. Власть была единственным способом что-то изменить в этом мире. О да! Вести за собой других людей, изменять их жизнь, делать её лучше -- в этом был смысл его жизни.

   Когда Юли это понял, буря, бушевавшая в его мозгу, немедленно утихла. Теперь в его голове царила кристальная ясность и мир.

   Он вернулся к своей постели. Завтра же он начнет другую жизнь, он начнет действовать. По крайней мере, повиноваться и дальше этим ничтожным священникам он не будет. Хватит с него глупой покорности!..

   Задремав, он вдруг вздрогнул. Он снова остался один на покрытом снегом склоне холма. Отец покинул его, уведенный фагорами, и он с презрением зашвырнул копьё Алехо в кусты. Он вспомнил резкое движение своей руки, свист летящего копья, которое воткнулось в снег среди голых ветвей зимних зарослей, ощутил острый, как нож, морозный воздух в своих легких.

   Резкое движение во сне отогнало дрему. Юли задумался. Почему он вдруг вспомнил всё это?.. К чему бы это ему пришли на ум эти ничтожные подробности забытой жизни?..

   Поскольку он не обладал способностью к самоанализу, этот вопрос остался без ответа. Юли повернулся на другой бок и заснул.

   На этот раз он спал без сновидений.