На последнем приёме Доктор Барбо ударил грифелем карандаша на двадцать девятое декабря, но Сара перефразировала дату для Луки в семнадцатое января. Если бы она сказала правду, то прогорела бы её девятимесячная ложь. А сладкая неправда в свою очередь позволила Саре приехать в Лондон с надеждой на мать, которая обещала помочь ей выпутаться из этой сложной круговерти.
Лука не сразу согласился на эту далёкую поездку из-за беспокойства, мол, вдруг роды начнутся на обратном пути в Неаполь. Но Сара успокоила его и уверила, что чувствует себя замечательно и дорога ей не навредит. Она снова посмотрела в окно — родной Лондон вил плети памяти запахом сырой Темзы, низкими облаками и промозглым ветром. Она уже чувствовала аромат горького кофе с маленьких кофейн в округе, нотки сладкого хлеба из пекарни Алфи и лёгкий морозец, что будет румянить её светлые щёки. Душа её замирала, сердце клокотало, а мозг не знал, чему же это так радуется их обладательница — возвращению домой, пусть и на короткий срок, или человеку, которого ещё вчера она гнала от себя в бороздах памяти.
Сара посмотрела в окно и обвела глазами пустой пролесок, чуть усеянный колючим снегом, и снова погрузилась в размышления о доме…и Алфи.
Наверное, он удивится, увидев её такой — чуть более зрелой, с округлившимся животом и немного покосившимся лицом. Она и предположить не могла, что он и так много знал и ведал. Как Сара ест, как спит, как учится, ходит ли к доктору, встала ли вообще на учёт, негодяйка.
«Всё отеки!» — досадливо хмыкнула Сара, прикусывая губу, но не от временного неудобства всех беременных, а от мысли, что Алфи вообще-то предал её. Сначала она во всём обвиняла Луку, потом отца, затем Алфи, и только со временем поняла, что вся беда была в ней самой. Никто ведь не заставлял её быть столь наивной и влюбляться в Алфи, проводить с ним ночи в номерах, предаваться наслаждениям. После того, как Сара научилась получать удовольствие, то подсела на него, как на опиум, и каждый чёртов выходной нуждалась в новой дозе. Сара не думала о последствиях, и Алфи, несмотря на великий возраст, как ей думалось, тоже. Они упивались друг другом, а остальное могло подождать.
Её нутро рвалось к нему с каждым километром приближения к дому, а разумный кто-то, сидящий в черепной коробке, напоминал ей о прошлом, что оставалось не испитой до дна истиной.
Машина, спешащая в город, подпрыгнув на кочке, накликала на Сару лёгкий спазм, что заставил её живот затвердеть, а саму девушку напрячься всем телом и издать притуплённый вздох. Лука поднял навострённый взгляд на жену и с беспокойством будущего отца спросил:
— Что такое?
Сара, натянуто улыбнувшись, тряхнула рукой, и Лука прочёл этот жест как «ничего, я в порядке». Тогда он подался вперёд и хлёстко ударил сидящего за рулём Маттео по шее, заставив того униженно взъерошиться.
— Ты что, дрова, блять, везёшь? Мягче со сцеплением.
Маттео обиженно продолжил путь. Такие унижения со стороны кузена участились.
— За что ты его, Лука? — возмутилась Сара, и итальянец, вставив в рот тонкую зубочистку, прикоснулся к её руке.
— Порядок должен быть во всём, любовь моя.
Смочив розовые губы, Сара несмело начала, смотря на мужа с укором:
— Маттео здесь не причём, ясно тебе?
Лука откинул газету и внимательно посмотрел в лицо жены, сдерживая улыбку из-за её насупившегося лица.
— Да, ясно.
Отложив чтение, он приблизился к её губам и коснулся их, опустив жилистые руки на её бедра.
— В такие моменты я невыносимо хочу тебя. — эта фраза была лезвием, что вспарывало Сару непринятием. Дослушав его, она проглотила омерзение. С того дня, как она сказала ему, что ждёт ребёнка, Лука отказался касаться её в сексуальном плане во избежания, как он выразился, жестикулируя рукой, потерь. Сначала он ходил к Доре, как к своей законной жене, и не замечал, что она упивается лауданумом, чтобы спать. Потом честно подумывал о левом береге, но так и не решился доплыть до него из-за любви к Саре.
Девушка, отмахиваясь, покивала, чувствуя губы Луки на своей шее. Шляпа его давно съехала, а идеальные брюки росли в области паха множеством складок.
— Знаешь, — вставила она, словом отталкивая от себя мужа, — Доктор на приёме услышал ещё одну пульсацию.
На самом деле она врала, и доктор услышал пульсацию гораздо раньше.
Поправив шляпу, Лука уставился на Сару, как на восьмое чудо света, соображая, вытягивая ниточку связи.
— Да, он говорил и раньше, что это «детское место»?.. Или как правильно?
Мужчина прищурился, пытаясь понять, к чему ведёт девушка.
— Да, так и было, но в последние месяцы он уверен, что это… — Сара закусила губу, — двойня?! — выпалила она.
Лука подпрыгнул на месте:
— Двойня?! Ты сказала двойня?! Я попал! Ну же?!
— Ты попал! — Сара смущённо рассмеялась, смотря в восторженное лицо Луки. Он ликовал, зарывался в свои руки и улыбался, целовал, благодарил её и Господа и снова улыбался, касаясь ткани её пальто.
— Но как? Как? Твой живот — он же небольшой… я не знаю. — растерялся он, — Где они прячутся там?
Сара пожала плечами:
— Сеньор Барбо сказал, что, вероятно, они лежат по задней стенке, ближе к позвоночнику.
Лука терпеливо выслушал и поцеловал Сару в плечо и щёчку.
— Компактно уместились, значит?
Полуднем Сочельника Тава Соломонс с нетерпением ждала, когда же проснётся милая Сара. Она знатно удивилась, что несговорчивый итальянец сам привез её в дом миссис Соломонс среди ночи. Со всем наигранным уважением Лука попросил у женщины позволения девушке переночевать одну ночь здесь, в отчем доме, пока он решает свои вопросы и подыскивает люксовый номер. Лука не согласился бы на подобное унижение, если бы не вражда отца и дочери, вспыхнувшая моментальным конфликтом за первым же семейном ужином. Скандал разгорелся нешуточный из-за нелепой фразочки Дарби, после которой Сара заявила, что больше не желает знаться с ним. Дарби хотел уладить конфликт, но, казалось, Сара навсегда вычеркнула его из сердца, и никакие попытки помириться не могли сыграть ему на руку. Тава же, перебирая в руках шарфик Сары, знала и любила эту девочку с первой минуты. С самого первого крика она восторгалась её нежными голубыми глазами, вдыхала запах детской розовой кожи, который исходил от малышки, по сути от чужого ей ребёнка, но почему-то Таве он был по душе. И пожилая женщина не понимала, как у Сабини поднялась рука, чтобы обойтись так жестоко с таким чудесным созданием. Она покачала головой. Сейчас эта девочка, выросшая на её глазах, берегла в себе ребёнка от её сына. А это не менее тяжёлая участь, ведь Алфи уже никогда не оставит Сару в покое.
Тава перевела взгляд на портрет сына, смотрящего на неё с каминной полки, и грустно улыбнулась. Он примчался ещё ранним утром, прямиком с винокурни, когда узнал, что Сара здесь, и, плевав на подручных Луки, вошёл в её спальню. С минуту он стоял в дверях, облокотившись о порог, держа в руке шляпу. Разрумяненный и с доброй ухмылкой на устах, он смотрел на неё, почти не дыша, стараясь не скрипеть вредной половицей. Её сонное личико излучало тепло и морщилось от ледяного солнца, бьющего в прикрытые веки.
Он тихо вошёл в старую спальню и задёрнул грузные шторы. Полумрак окутал комнатку и наполнил её ещё большим уютом. Опустившись на край кровати, Алфи обогрел руки горячим дыханием и совсем невесомо коснулся ими уголка живота её, торчащего из-под ткани одеяла. Ситцевая ночная рубашка плотно облегала и сохраняла комфортное тепло. Сара сморщила носик, но продолжила спать. Кто-то маленький, совсем ещё крошечный и уже давным-давно не спящий несколько раз требовательно толкнулся в ладонь Алфи и стих. Он улыбнулся, желая испытать это чувство ещё раз, увереннее опуская ладонь, но малыш не торопился отзываться, прячась от совсем незнакомого ему касания.
— Эй, Соломонс-младший не спит? — спросил он негромко, и в ответ ему крошечное существо сильнее запряталось, поджало ножки и ручки от чужого баса. Живот заходил в разные стороны, пока обитатели его ютились теснее друг к другу. Алфи настойчиво не убирал ладонь, задевая с другого бока нечто заострённое по отношению к рёбрам Сары, пытаясь понять — что это? Стоило его руке почти нащупать нечто схожее с ягодицами, как кроха отскочил и скрылся. Алфи получше укрыл Сару и, опустив парящий поцелуй в её розовые губы, поднялся с постели.
