Джина понимала, что этот еврей спланировал всё так, чтобы мог использовать её, а затем уйти. Что она посмеет рассказать мужу, потому что иначе он потеряет к ней любые чувства. Что этот акт унизит её и дойдёт до Томаса, и этот факт им вдвоём придётся похоронить.

Когда он начал вбиваться в неё, Джина почувствовала, как напрягаются его руки, когда он готовился к эякуляции, и она пыталась оттолкнуть его от себя, но он удерживал её. Всё это время, пока его семя заполняло её полость, он говорил ей грязь в уши.

— Как же ты хорошо удовлетворила доброго еврейского дядю.

Она почувствовала его горькое дыхание и, когда его пот смешался с её слезами, она ощутила, как он остановился.

Мужчина лежал на ней сверху, тяжело дышал и следил за тем, чтобы она не могла отодвинуться от него ни на миллиметр. Никогда в жизни Джина ещё не чувствовала такого отвращения и использования.

========== 1.13. ==========

***

Ключник Эрл вышел из дома Майкла, когда Томас подъехал к нему в половине восьмого. Он увидел, как Джина платит мужчине, и был неприятно удивлён, что она выглядела такой измождённой. Том оставил машину и, выскочив из неё, перешёл на бег, пытаясь вспомнить, что ему рассказывал Майкл о Джине. Он знал, что у неё был сильнейший токсикоз и что её рвало практически от любой еды. Мужчина перескочил через улицу и, махнув рукой, готов был поклясться, что Джина даже не заметила его. Томасу пришлось постучать в дверь, что показало, насколько озабоченной должна быть эта девушка.

— Кто это? — голос Джины был подавленным и охрипшим, испуганным и севшим от страха на последнем слоге.

Томас слабо возмутился:

— Это я, Томас. — неловко брякнул Шелби, — Майкл попросил проверить тебя, пока он в Лондоне.

Дверь медленно открылась, и Джина почти незаметно улыбнулась, натягивая маску обыденности.

— Томас?.. Доброе утро. — это звучало так тяжело для его слуха, словно кто-то неумело драл струны скрипки смычком.

— Привет. — он осмотрел её жёлтое лицо с тёмными кругами под глазами и почувствовал, что что-то случилось. — Ты выглядишь устало.

Джина хотела заплакать, смотря в светлое лицо и голубые глаза Томаса. Это было последнее, что она могла сделать.

— Я мучаюсь от утренней, полуденной, обеденной, вечерней и ночной тошнот. — её голос дрожал и сбивался, а слёзы грозились вылиться из окружности век.

Томас кивнул, понимая, что Джина не спешит приглашать его в дом. Что-то здесь было определённо не так. Он был обеспокоен тем, как она выглядела и вела себя.

— Могу я войти?

Девушка отступила, прикрывая своё тело большим пледом. Томас вошёл в дом, и его цепкий взгляд сразу же прошёлся по жилищу, отыскивая нечто, что могло быть признаком нахождения здесь чужого человека, но гостиная выглядела обычно. Даже ключи были на своём крючке у двери.

Он не спеша снял пиджак и вынул из него сигареты и зажигалку. В кухне Джина поставила чайник и села за дубовый стол, удручённо сложив руки.

— Могу я воспользоваться уборной? — спросил Том, деликатно засучив рукава рубашки, получая в ответ согласное мычание. Мужчина поднялся по лестнице и оказался на втором этаже раньше, чем Джина опомнилась и рванула за ним.

Том окинул взором порядком смятую постель, сползшее покрывало, которое, вероятно, выдрали из-под матраса, и скомканные одеяла. В душевой комнате стоял запах перегонки алкоголя и влажного мужского тела со свежим мускусом пота.

Том, услыхав торопливые шаги, нырнул в ванную комнату и закрыл за собой дверь. Он включил кран и стал осматриваться.

В уборной было ещё сыро и тепло, вероятно, кто-то пользовался ею очень и очень долго. Запотевшее от пара зеркало не желало отражать интерьер. Первое что бросилось в глаза Томаса — скомканная простынь, устроившаяся на дне ванны. Несколько флакончиков из-под различных жидкостей были снесены, а на кафельном полу мелкими комьями свернулись светлые женские волосы. Вся уборная выглядела так, будто в ней вели борьбу, и Томас не ошибался.

Он открыл дверь и столкнулся глазами с Джиной, которая снова попыталась улыбнуться.

— У меня сильный беспорядок, я…

Том перебил её:

— Кто здесь был?

Джина растерянно покачала головой.

— Зачем приходил Эрл? Ты посеяла ключи?

Джина тяжело вздохнула, и Томас ещё раз посмотрел на неё с беспокойством. Девушке явно было что рассказать, но она молчала и выглядела измученной и подавленной.

— Да.

Томас спустился вниз, схватил с крючка звенящую связку и продемонстрировал её Джине, показывая, что её ложь не работает.

— Итак, я хочу знать кто здесь был.

***

Сара смотрела на своё отражение в зеркале и не чувствовала почти ничего. Её платье, белое и изысканно украшенное жемчугом, чувствовалось тяжеленным грузом на плечах, сковавшим её движения. Корсет был тугой, сжимающий грудь, сбивавший дыхание. Её длинные волосы были собраны, а поверх стелилась мягкая фата, которая больно впивалась острием шпилек в макушку.

Через час она станет миссис Чангретта и жизнь окончательно сломается.

Сара с безразличием поглядывала на мать, Таву и слуг, что вились вокруг неё, наряжая как бездушную куклу. Только мама изредка кивала ей, напоминая, что через большие и глубокие тернии обязательно выйдешь к звёздам.

Сара мысленно обвела свою юную жизнь. Как год назад она поступила в Университет, рассчитывая охватить профессию. Она ещё не знала, что до выпуска она не дойдёт и сверкать дипломом с отличием она тоже никогда не будет. Там, в Университете, помимо всего прочего, ей предстояло приобщиться к искусству, музыке и живописи. Время летело быстро и замечательно. Студенческая среда разбавлялась концертами, театрами и выставками, а скучные лекции порой могли разразиться дебатами с юношами о высоком и крайне важном, порой очевидном.

Ходили в походы по лесам. Ночевали на перевалах. Пекли картошку в мундире и спорили, смеялись и спорили. Но что Саре юношеское невразумительное мнение, когда в Лондоне её ждёт давно уже сложившийся Алфи. У него и разговоры умнее, и споры с ней он не зачинает, потому что знает, исходя из опыта лет, что спорить с женщиной бесполезно. Промолчи — целее ваш союз и будет.

А сколько песен спели ей молодые люди под гитару, разрывая кроны лязгом струн? А Сара слушает и думает о своём Алфи, примеряет себе его фамилию и чувствует свободу. Он там, в своей рабочей зоне, думает, где же она, не снюхалась ли ещё с молодняком, не нарубила ли дров, и почти нервно кусает суставы пальцев. Сара знает, что он думает о ней, ревнует, но она свободна, ведь Алфи умеет отпускать, не привязывать к своей ноге на короткий поводок. Он дарил Саре свободу, получая глубокую преданность в ответ. Алфи распахивал перед ней весь мир, а её, паршивку, привечают холодные леса, а рядом — молодые заносчивые юнцы. Делай, что хочешь в сырой палатке, думай, что хочешь, говори, что хочешь! А Алфи ёрзай на месте и кори себя, что наивно отпустил маленькую пташку в общество голодных сов.

К семнадцати годам Сара уже познала мир мужчин в плане духовности и с диким желанием хватала всё новые и новые знания. Конечно же, её спутник, с которым она могла молчать и шутить, вести себя глупо или серьёзно, добивался иной близости, однако это не выглядело похабно. Значит, она и впрямь для Алфи была чем-то важным. Да и Алфи вел себя достойно, сдерживая страсть. Так почему же Саре не одарить покорного господина своим телом? И Сара одарила его, за остроумие и доброту. И день бежал за днём, месяц проплывал за месяцем, лета сменяли года.

***

К Джине наконец-то пришли слёзы, и она заплакала; её плач был шумным, задыхающимся, и Том обо всём догадывался, но прежде чем стрелять, он должен был выяснить в кого. Исследуя глазами комнату, он слушал рассказ Джины и едва заметно сдвигал в сторону ткань пледа, обнажая внутреннюю часть её бёдер. Ещё одним подтверждением стали синяки, следы чьих-то пальцев. Это было преднамеренное изнасилование.

— Ты знаешь, что это был за мужчина? Ты видела его раньше?