Том поднял голову и напряг брови. Он был спокоен, как покойник, никогда не волнуясь.

— И ты уже, ёб тебя в рот, об этом знаешь, да? — спросил Соломонс, взводя оружие.

Томас сухо кивнул:

— И я, — вынимая из пачки вторую сигарету, сомкнув её губами. — Поражает, что ты, — указал он на Соломонса сигаретой. — Зная это, всё ещё сидишь здесь.

— Что я по-твоему должен делать, Томми, сучонок, ты, эдакий? — взмолился еврей, поиграв плечами, роняя на стол пистолет, поднимая шум.— Что я, блять, по-твоему должен делать? Начать войну, а? — рычал он, — Отвечай!

Томас пожал плечами. Он никогда не видел Алфи таким разрушенным, лишенным дальнейших идей и планов. Их военный стратегически-аналитический склад ума был отпечатан на мозговой оболочке, позволяющий решать всё быстро и чётко.

— Ты молчишь, таки, Томас. Потому что уже поздно дёргаться, да! — хрипел Соломонс. — Мы оба дохуя понимаем.

Томас демонстративно вынул из кармашка часы, щёлкнул крышечкой и уставился на циферблат.

— Хм… Поздно. У тебя какие-то проблемы с часами, друг? Могу посоветовать хорошего часовщика, — стал объясняться Том.

Алфи злобно улыбнулся.

— Последнее предупреждение, цыган. Домой к тётушке вернуться не хочешь, ага?

Томас проигнорировал это, продолжая:

— Потому что у тебя есть ещё двадцать минут до того, как закроется центральная лаборатория. Если поспешишь, то успеешь к закрытию. Пихнешь пожилой медсестре пару фунтов и она тебе откроет занавес истины, — развёл Шелби руками.

— Ты шибко языкастый, Шелби, я смотрю? Скопил деньжат на дубовый гроб и ходишь тут, вызовы мне бросаешь, да? Не терпится шубу деревянную примерить значит? — спрашивал Соломонс, поглядывая то на Шелби, то на пистолет.

Том не сдержался и улыбнулся:

— Забавно.

— Что? — прищурился Соломонс.

— Забавно, что шестое чувство на этот раз тебя крупно подводит.

Алфи нахмурился, пытаясь понять к чему клонит цыган.

— Я лучше пойду и поимею вон ту ирландку, да? — выдохся Соломонс, указывая пальцем на Обри, на что Шелби пожал плечами, мол, как душе угодно.

— Чем тратить на твои ребусы уйму времени, ага? Ну всё, бывай, Томми! С Дэниелом поквитаемся завтра. Да, — мялся он, проверяя карманы пиджака.

— Я был сегодня днем в лаборатории, понимаешь?..— спросил Шелби и Алфи обернулся, уставившись на партнёра, — И видел там дочь Сабини.

Соломонс повернулся корпусом и широко распахнул глаза.

— Младшую, судя по всему, — торопливо добавил он. — Её братец, ещё щенок, готов столкнуться с тобой лбами. Не на какую мысль не наводит?

Алфи выслушал и, расправив плечи, с задумчивым взглядом выдавил из себя:

— С чего ты взял, что меня это касается, м?.. Пусть даже и косвенно.

Алфи побрёл к бару, где сидела Обри в компании подруги и едва заробел в обществе певицы. Причем так случалось в каждую их встречу, а знакомы они были уже давно.

Взбаломошенная Обри была рада встрече, и Алфи смягчился настолько, насколько мог.

После пары бокалов виски и джина, она предложила Соломонсу продолжить вечер в номере отеля. Алфи не смог отказать.

Она действительно любила его и очень просила побыть с ней, пока он брал ключ от простенького номера.

Она все ещё обожала его, даже когда он задумчиво распахивал манжеты, словно её и вовсе здесь нет, нехотя отвечая на её просьбу помочь с платьем. Алфи дёрнул пуговицу так, что она отлетала вместе с гордостью Обри.

А она всё ещё испытывала к нему нежность, даже когда он дерзко сорвал с неё наряд и обнажил полную грудь.

Она всё ещё ценила его, когда Алфи нависал над ней, не соизволив снять брюки.

Она любила его все полчаса, проведенные в постели, пока Алфи грубо двигался, думая о своём, и рычал на неё лишь одной зверской фразой, отворачивая от себя её розовое лицо: «Не смотри на меня. Не смотри, мать твою, на меня» — словно боялся увидеть в отражении её глаз Сару.

========== 1.9. ==========

***

Конец марта этого года

Синяя ночь опустилась на Лондон, пока ещё более тёмные дождливые облака бежали наперегонки, соревнуясь друг с другом, желая доказать, кто быстрее. Солнце не хотело выглядывать уже битый день, чтобы просушить влажный после дождя карниз. Прохладный ветер колыхал кроны кленов, заставляя их биться, несчастных, ветками по стеклу.

Такая весна вовсе не прельщала Сару Сабини, мелким шагом семенящей за матерью, волоча на плече сумку с учебниками для завтрашнего учебного дня.

Краснокирпичный дом, одинаковый, как и все остальные снаружи, но изысканный изнутри в отличие от других, согревал продрогших прохожих тёплым светом небольших окон.

Тава Соломонс предпочла жить, что в тесноте и не в обиде, что в гордом одиночестве здесь — на Юстон-Стрит. В этом районе, на этой улице прошла её молодость, зрелость и наступала на пятки старость. Единственной отрадой был её сын, принесший для неё в подарок изысканный, серебристый воротник из песца, бережно опустивший на её усталые плечи.

— Царица Эстер, прям-таки! — восторгался Алфи красотой своей матери.

Тава кротко посмотрелась в зеркало в гостиной и улыбнулась сыну, и в этой улыбке всё-же чувствовалась некоторая печаль.

— Нравится? Песцовый. Эт роскошь. — уверял её Алфи.

Тава погладила мягкую шубку.

— Нет ничего моему усталому сердцу роскошнее, чем внуки.

Алфи с нарочитым вздохом опустился в кресло, крутя в пальцах зажигалку.

— Внуки, которых ты всё никак не подаришь мне, сынок.— подытожила она с грустью и строгостью.— Представляешь ли ты, как же мне хочется понянчить твоих детей, Альфред?

Алфи согласно щёлкнул металлической зажигалкой, но на самом он не имел никакого понятия.

— Снова пропустил субботние и воскресные смотрины. — вздыхала она, — Дочь Захарии Левинсона справляется о тебе, бездушном чурбане, уже третий месяц! Смилостивился бы над девушкой, да уважил, чем по тавернам грязь собирать и по балеринам бегать!

Алфи, убрав с плеча невидимую пыль, тихо хохотнул в бороду.

— Ни черта ведь ни ты, ни твои партнёры не смыслите в балете! Вот рты разинули, глазами хлопаете, и выбираете себе подстилок в золотой обёртке, да покраше!

Алфи клацнул крышечкой часов.

— В том-то и смысл, что балерины, это и есть дорогая альтернатива тавернам и кабакам, к которым я никогда не питал особой страсти.

Тава обошла сына и слабо прихлопнула его по плечу.

— Огуляй хоть одну евреечку, будь ты мужчиной! А то разговоров по Камдену ходит, что уши в трубочку…

Алфи вскочил с места.

— Давай не будем, прошу тебя! — парировал он. — Мы обсуждали это сотни раз, обсудим в сто первый?! А в выходные я был действительно занят тем, что мне по душе и прошу прощения, что не явился на мероприятие!

Тава обиженно стянула с плеч подарок и Алфи подошёл к матери, почувствовав что погорячился почти сразу же.

— Мне жаль, но я не могу стать тем, кем не вижу себя. Я не чувствую с годами приближения отцовского инстинкта, а быть таким как мой папаша… Лучше отчекрыжить хер себе по самые… — последнее слово он проглотил, не посмев сказать его при матери.

Тава ухмыльнулась: — Твой отец был подонком. А инстинкт продолжения рода, работает в тебе как часовой механизм!

Алфи посмеялся, пусть и чуть злее, чем обычно, потому что мать была права. Тава тоже не сдержалась и слабо улыбнулась, прихлопывая сына по плечу.

— Скажу Сесиль, чтобы разогрела тебе ужин. Может хоть за кошерной пищей, да образумишься, обормот ты мой!

Алфи улыбнулся матери и побрел за ней и её причитаниями о том, что она бедная и несчастная жила с выводком детей, как цеплят, в бедности и сырости, а сейчас, когда в её жилище нет тараканов, клопов и сквозного ветра, а царит роскошь и уют, её несчастный сын не может порадовать свою старушку внучатами. Для этого ведь есть все условия, расти себе детей — не хочу!

Алфи лишь поддакивал, мол, какой же он негодник.

Их перерекания прервал стук в дверь, судя по лёгкости, принадлежащий женской руке. Тава и Алфи переглянулись.