Сара подняла голову и глаза, ощущая шелковистость лицевой растительности.
— Видишь седину, дорогуша? — спросил Алфи громко, — Видишь или нет?
Сара согласно покивала и, сглотнув после очередного всхлипа, добавила: — Красивая, как серебро.
Алфи чертыхнулся недовольный ответом и, опустив пса, скинув её руку с лица, расстегнул уцелевшие пуговицы рубашки и, сняв её, швырнул на пол. Сара внимательно осмотрела его торс и ахнула, когда Соломонс прижал её ладони к своей груди.
— Что ты видишь, Сара?
Она задумалась, обводя пальцем редкие татуировки, называемые в те времена «наколками военных лет», зарывая пальцы в волосы и задевая ведущую к паху линию роста.
— Сильное тело, — произнесла она и Алфи шумно вздохнул.
— А дряблость и сухость кожи ты не видишь, м? А отсутствие рельефности мышц, таки? — вопрошал он.
Сара задумчиво покачала головой, ведь она действительно не понимала о чем он говорит. Ей нравилось его тело. Оно было сухим и сильным.
Алфи ругнулся, распахивая пояс брюк. Звяканье пуговицы прошлось эхом по гостиной. Он делал это рвано, нарочно шумно и демонстративно. Сара потянулась рукой к его паху, но Алфи слабо ударил её по костяшкам.
— Ты уже забыла, как подшучивала что мой пах седеет быстрее бороды? Так вот, милая, ты была ебанистически права, да!
Сара отошла от Алфи на шаг, чтобы рассмотреть его таким, каким он пытался показать себя. Но она не видела в нём жил старости. На неё смотрел статный мужчина, крепкий и красивый, с проблесками редкой седины на бороде. Его грудь высоко вздымалась, руки переливались сетью вен, а тени пресса были почти заметными. Алфи был не таким несчастным, коим прикидывался.
— Что ты хочешь всем этим сказать? — спросила она безгласно.
Алфи шумно вздохнул, раздувая ноздри, подбирая слова, приближаясь к отпрыгнувшей от него Сары. Из его носа поплыл горячий воздух, пропитанный алкоголем. Алфи крепко охмелел, но из-за дум не заметил этого.
— Никто не позволит, чтобы главарь еврейской группировки отобрал итальянскую девчонку у мафии.
Сара не унималась: — Ты как-будто ищешь причину…
Алфи это разозлило — Сара била по шарам правды, но он держал мнимое спокойствие.
— Я, таки, расписываю факты, дорогая. Ты дочь итальянского босса, — проговорил он твёрдо, заглянув ей в глаза, — Твоя принадлежность иная. Это было ясно ещё с рождения. Я не по твою честь, милая. Внемли это.
Сара взмолилась: — Алфи, пожалуйста… — она дышала ему в лицо, утопая в серых очах, — Разве ты не видишь, что я тебя умоляю? — её голос подрагивал, но Соломонс был не преклонен.
— Я старше тебя на знатных шестнадцать лет. Через десять лет я буду тебе не интересен.
Сара почти касалась его губ своими.
— Ты сам как-то сказал мне, — начала она и Алфи аккуратно убрал с её лица короткую прядку, выпавшую из прически, храня намерение поцеловать, — Что наша разница в возрасте — залог истины, — её душевная атмосфера была так близка к его, вибрации голоса касались его губ, а её прерывистое дыхание заполняло его лёгкие, — А истина — это то, что есть в действительности, окантованное опытом. Почему же ты тогда отказываешься верить в то, что существует на самом деле?
Алфи выпрямился, оставляя в уголках улыбку сожаления, оставаясь, как и всегда, титанически спокойным.
— Я готова прятаться. Жить в затворничестве, чтобы моя семья не знала, где я! — умоляла его Сара.
Алфи улыбнулся.
—Твоё затворничество не выдержит и месяца, стоит тебе взглянуть на мои реалии. Я не приверженец чего-то постоянного и уж вряд ли когда-нибудь им стану. Во мне это не заложено, — огорченно подытожил он, проводя рукой по её мягкой макушке.
Сара, пытаясь удержать слезы, кивнула: — Я люблю тебя столько, сколько помню себя. Всю мою жизнь! И мне не важно какой ты и твои реалии.
Алфи поцеловал её в лоб, как целуют самых любимых и самых беззащитных, как послушного ребёнка, прежде чем оставить.
— У меня больше нет гордости, — просмотрев в его лицо сказала Сара.
— Кто я, чтобы забирать у тебя жизнь? — спросил он и устало вздохнул, отыскивая опору в спинке дивана, нависнув над сидящей Сарой, — Лишать возможности иметь семью, детей…м?
Сара схватила его за руки, поднимаясь на колени по мягкой обивке, смотря в глаза преданнее любого самого верного пса.
— Я никогда не попрошу свадьбы, — умоляла она и Алфи внимательно изучал её лицо в паре сантиметров от своего.
Улыбка печали, которую он сдерживал, была несопоставима с тем, что Сара говорит. Его сострадательная мягкость на лице была читаема, расправившая все морщинки.
— И детей мне не надо! — заявила она, но давала ли себе отчёт о том, что говорит, пока в глазах её было отчаяние, — Я не хочу перенаселять планету!
Соломонс скривил губы в подобии улыбки. Этот аргумент позабавил его, напомнив, что перед ним юная девушка, ещё мало что соображающая о мире. Он подумал о том, какую опасность представляет собой продолжение рода и решил, что Сара, с одной стороны, рассуждает почти мудро. Но эта мудрость была детской.
А потом, погладив такую верную и обожающую его Сару по щеке, Алфи сказал: — Глупая, маленькая и глупая, — в его голосе была слышна улыбка, — На что же ты умоляешь меня, м?
Сара перебила его, чувствуя как снова слезы заливают её лицо, скапливаются не проглатываемым комом в горле.
— Клянусь, что не будет ребёнка! Никогда!
Алфи выпрямился, поглаживая Сару по голове, касаясь большими пальцами точеных скул.
— Я, однако, не могу в этом поклясться, да?
Сара подняла глаза в вопросе и Алфи заметил его.
— Всевышний пошлёт его тебе, — рассуждал он, — Рано или поздно, через год или пять, потому что ты достойна, да-а, — протянул он, осматриваясь, прикусывая и облизывая нижнюю губу, позволяя выждать необходимую паузу, чтобы голос не дрогнул, чтобы связки не подвели его, — Я видел много семей, много женщин и мужчин не достойных чести быть родителем. Я тоже отношу себя к этой касте, — прибавил он. — И смотря на тебя, наблюдая за тобой годами, я думаю, что ты самая достойная из всех, так?
Алфи перевёл дух, утыкая два пальца туда, где у Сары колотилось сердце.
— Потому что в тебе есть то, чего нет у многих. В том числе и у меня, да?
— Что это? — нетерпеливо спросила Сара.
— Доброта, милая, — подытожил он, — Наивная и чистая доброта.
Сара нахмурилась. Ей не нравилась эта лирика, что была не в стиле Алфи, но он казался искренним. С ней прощались — абсолютно точно и уже навсегда.
Алфи, заглянув в её лицо, задумчивое и потерянное, почувствовал повисшую в воздухе недосказанность.
— И, — продолжил он, — Я просто-напросто не смог бы и никогда не смогу принять то, что кажется мне лишним, однако. Как перфекционист, я подсознательно выталкиваю лишние куски паззла, да? И одним, так сказать, многосторонним кусочком его является, — Алфи задумался, сжав губы, подыскивая слово, подходящее и твёрдое даже для столь деликатной беседы.
— Я не знаю… — покрутил он рукой, — Скажем так, отпрыск, — быстро, как будто неловко, добавил Соломонс, — И он бы появился между нами однажды, ведь так?
Сара неуверенно кивнула. Ей казалось, что Соломонс свалился с какой-то долбанной тележки.
— Но, я готова отказаться… — Алфи не дал ей вставить слово.
— Выслушай меня, будь большой девочкой нахер. — Алфи раздражался, потирая бороду.
Он потерял мысль и восстанавливал её целую минуту, зачем-то усадив Сару на спинку дивана, встав между её едва разведенных ног и вовсе смотря куда-то сквозь её образ.
— Отрок… — прошептал он, перед тем как конечное изъявление посетило его, — Я бы не согласился впускать его в свою жизнь, да? Значит, встраивать, так? В свой паззл лишнюю деталь, в которой не нуждаюсь, ага?
Сара смотрела ему в рот, пытаясь понять, как её учила мать, смотреть в рот учителю, когда чего-то не понимаешь.
— Но и, вероятно, не смогу отобрать эту часть у тебя, причинить боль, физическую и духовную. Мало ли, может, в твоём паззле не хватает именно этой детали, да? А, может, и смогу… Черт его знает!
