— Когда я вижу, как на тебя, Дарби, вешается молодая пизда, и как это спокойно принимается современным обществом, я начинаю серьёзно задумываться, не сделал ли я ошибку и не сказал ли самую неебическую глупость в своей жизни твоей, на тот момент, девятнадцатилетней дочери, когда она такая же красивая и голая висла на мне. Нет, серьёзно, это важная тема для размышлений перед сном. Что такого находят в нас юные девочки, чего нет у их ровесников, м? Загадка человечества-таки.

Нахмурившись от собственных слов, ища в них потаенную истину, Алфи услышал тихий голос Рут, когда она попятилась ближе к Дарби, спрашивая, кто этот человек, скрывая им свою наготу.

— А ты, Дарби, закончил тем, с чего начинал, не так ли? Вот они, сладкие превратности судьбы. Иса отказала мне двадцать семь лет назад, выбрав тебя, чтобы в конечном счёте получить всё это? — Алфи презрительно обвел грязную уборную, выпившего, обросшего щетиной Дарби и повисшую на нём девушку из самых неблагополучных слоев общества.

Сабини принял правду, подтягивая штаны, наспех заправляя рубашку.

— Ты поздновато делать ставки? Иначе, что привело такую важную персону в это скромное место? Несостоятельность без моей Сары?

Алфи мог слышать нервозность в голосе своего бывшего друга и партнёра, не сбывшегося тестя, и знал, что его присутствие заставило Дарби поволноваться.

— Твоей она была до того дня, пока сидела в твоих яйцах. Всё остальное время ей занимались Иса и моя покойная матушка, пока ты маялся чем-то аналогичным в сортирах паршивых пабов. — мрачно заметил Алфи, — Я всё ещё помню, как держал её, задыхающуюся над плошкой с горячей водой, пока у неё был сильный приступ коклюша, а она звала тебя. Я это к чему, спустя столько лет… Где, блять, был ты в ту ночь, м? — Алфи протёр свои сухие руки, почесывая их, сдерживая желание щёлкнуть Дарби в эту же секунду, но внутренний голос сказал ему, что ещё не время.

— Я этого не помню. Разве она болела коклюшем? — отмахнулся Дарби.

— Да, — кивнул Алфи, как само собой разумеющиеся, следя за каждым движением Сабини, пока тот поправлял пояс брюк, выказывая тем самым полное пренебрежение к персоне Альфреда.

— Не бросайся на меня, как сраный бульдог, за то, что в сердце Сары не живёт любовь к твоей еврейской роже. Зачем ты здесь?

Алфи запустил руки в карманы.

— Я передал Саре близнецов. Они провели у меня очередные выходные. Не то, чтобы тебя это реально колыхало-таки.

Дарби торопливо покивал. — Да, я знаю, что эти паршивцы проводят у тебя выходные. Теперь всю неделю будет видно, что они провели время с отцом по их жутким манерам и небывалой дерзости. Они настоящие засранцы, истинные Соломонсы, маленькие евреи вдоль, поперёк и насквозь.

— О, нельзя винить их за то, кем они были зачаты, не так ли? Сара всё-таки твоя дочь. Зачем ты так о ней? — сказав это, наклонив голову, Алфи прошёл к дивану.

Дарби, откупоривая бутылку дешёвого джина, поднял глаза.

— Причём здесь Сара и твой род?

Алфи улыбнулся. Он хранил эту жемчужину информации при себе так долго, что она стала работать на него, посылая Дарби самые нелепые по своей сути догадки. Именно сомнения и беспокойство он хотел посеять в его сердце, чтобы навести смуту, запутывая врага. Она была необходима.

— Она чистокровная евреечка, наша царица Сарра.

Дарби смутился, протягивая Соломонсу бокал. — Выпьешь?

Алфи принял свой бокал и, покрутив его в руке, поставил на стол.

— Я не пью, приятель, уже семь лет, как и не веду алкогольного бизнеса.

Дарби выпил и засмеялся, наливая себе ещё. Его смех был саркастическим и резким, и глаза его горели недобрым. Рут осторожно присела рядом с Сабини. Она выглядела очень молодой и красивой, и Дарби был благодарен ей за то, что она присела рядом с ним и налил ей немного джина.

Алфи кинул на неё короткий взгляд, понимая, что Сабини ничего не может сделать без зрителей: — Средней паршивости девка.

Дарби снова усмехнулся, и Рут поджала губы, возмущённо смотря на Дарби, ожидая его реакции на это оскорбление, но её не последовало. Было видно, что он побаивался еврея, и говорил с ним так, как ученик с учителем.

— Евреечка, говоришь?

Алфи, брякнув об стол металлическим портсигаром, открыл его и, поправив сложенные сигареты, поднял глаза. Дарби, поймав его смеющийся взгляд, прохрипел, отталкивая от себя Рут.

— Ты спал с моей Исой?!

Алфи стал крутить в руках зажигалку, как Дарби громко ударил по столу.

— У вас было?! Было, да?! Я знал, что я у неё не первый! Я почувствовал это! Она даже не пискнула, когда я вошёл в неё!

Алфи насладившись лицом Дарби, выпрямился, не дав никакого ответа. Семя было посеяно. Теперь ему нужно было прорости.

— Полезай-ка на окно, Дарби. Я здесь, собственно, только за этим.

Мужчина напрягся, опуская на стол свой бокал.

— Что? Я не понял.

Алфи встал и тихо сказал: — Чего ты не понял, м? Лезь на окно Дарби, но сначала приготовь табурет, приятель.

Дарби, осмотревшись и заметив наведенное на него оружие в руках одного из помощников, неуверенно кивнул. Тот факт, что Алфи был здесь, говорил о том, что Эдриен нажаловался отцу.

Дарби залез на окно, распахивая створки. Он повис и Алфи удовлетворенно хмыкнул.

— Что произошло, Алфи? Какого черта ты задумал?

Соломонс сжал в руке трость.

— Картина просто эпическая, не так ли? — заметил он, подойдя ближе, — Я скажу тебе, что случилось, да? Случилось следующее, так? Когда ты называл моих мальчиков грязными, паршивыми евреями, когда ты обзывал их, мать твою, вонючими, пархатыми пылесборниками и жидами, когда ты пиздил их на чем свет стоит, ты же должен был догадаться, что однажды я об этом узнаю, не так ли?

Дарби взмолился, выглядя совершенно жалко.

— Это было в шутку. Все было шутя.

Подойдя, Алфи резко сдернул Дарби с подоконника и швырнул спиной на угол табурета.

— Как ощущения? Я в шутку, приятель, но вот не задача, ты почему-то не смеёшься…

Дарби сильно запыхался, хлопая губами, как рыба, выталкивая из лёгких воздух, не имея возможности почерпнуть нового.

— Обличая моих сыновей, ты обличал этими словами свою дочь, свою Сару. Она чистокровная еврейка, вот о чем я тебе толкую. Её бабушка была еврейкой и умерла в родах, подарив свет Исе, а Иса, в свою очередь, подарила свет Саре.

Договорив, Алфи взял со стола бутылку джина, повернулся и изо всех сил ударил приподнявшегося на колени Сабини по голове. Тот рухнул, окончательно потерявшись, получая следом около семи ударов уже разбитой бутылкой в лицо. Алфи был настолько хладнокровен, оставляя вместо мужчины кровавое месиво.

Рут повсюду видела кровь, брызнувшую на грязный пол и стены. Испуганная, она не могла встать с дивана. Она просто смотрела на сочащуюся кровь, ужасаясь, полностью оцепенев.

Дарби лежал на спине и кожа на его лице была рваной, пока он пытался сжать его руками, пытаясь удержать кровь.

— Ублюдок! Как ты посмел ударить моего сына, м? Как ты, блять, только решился коснуться моего ребёнка? Это был не единственный инцидент, ты взял моду регулярно бить моего ребёнка, мою плоть и кровь! А всё почему? Потому что ты не можешь отделать меня!

Затем Алфи начал бить Дарби по голове. Тяжелые удары оксфордов посыпались по его черепу, обещая вот-вот расколоть его.

Рут начала трястись, шок от того, что произошло, наконец, дал о себе знать, и она почувствовала вкус желчи, когда рвота наполнила ее рот.

Алфи безо всякого сострадания наблюдал, как стонет от боли его бывший друг, склоняясь к его лицу.

— Если ты, черт возьми, еще хоть когда-нибудь, хоть один, блять, гребаный раз отнесешься к моим детям без уважения, я тебя, блять, убью, сука!

Дарби Сабини, который был англо-итальянским боссом мафии, в свое время считался одним из самых трудных людей в мире, пользовался уважением за свою прошлую репутацию защитника итальянских женщин, посмотрел на Алфи Соломонса и понял, что тот с ним покончил. Когда он отвешивал этим детям, Дарби в глубине души понимал, что однажды Алфи доберётся до него, что этот день наступит.