То, что солдат, несущий ночную вахту спит, как и триста его товарищей по казарме, тоже ни для кого не являлось секретом, и Ник обоснованно рассчитывал, что никто не помешает исполнению задуманного.

Около часа ночи он поднялся со своей койки.

Луна в эту ясную летнюю ночь полноценным округлым блином ярко высвечивала среди мерцающих звездочек, и её мягкий голубоватый свет вливался в казарму через три больших окна, расположенных с одной стороны – противоположная стена была глухой, резко обозначая контуры предметов, но лишь слегка касался той части помещения, где спал пьяный Федоров.

Тщательно расправив портянки, помня, что и небольшая мозоль или потертость на стопе доставляют большие страдания, Ник натянул сапоги. Не таясь, звук шагов полностью поглощался ночным звуковым фоном, легко лавируя в тесных рядах, он подошел к кровати Федорова и склонился над спящим. Бережно, двумя руками поправил голову на подушке, расположив ее на боку. Извлек зажатый в левой ладони трехдюймовый гвоздь и аккуратно ввел его в ушную раковину. Левой рукой чуть придавил голову к подушке, одновременно, на всякий случай, зажимая рот, а правой короткий сильным движением вогнал гвоздь в ухо до шляпки.

Металлический стержень легко разорвал барабанную перепонку, раскрошил миниатюрные косточки внутреннего слухового прохода и беспрепятственно вошел в мозг. Продвигаясь вперед, он смял и разорвал тысячи нервных окончаний, именуемых нейронами и синапсами, повредил сотни тонюсеньких капиллярных сосудов, сетью пронизывающих мозг, и наконец достиг и разорвал венечную артерию и кровь под давлением сто шестьдесят мм. рт. ст. излилась в мозговое вещество, обильно пропитав его и насытив ярко-алым колером. С последним поступательным движением заточенный кончик достиг тонкой оболочки четвертого мозгового желудочка – полости, содержащей спинномозговую жидкость. Травма последнего вызвала резкую декомпрессию в системе спинного мозга и, как следствие, полный паралич всех спинномозговых нервов. Смерть наступила мгновенно.

Потратив секунду на раздумье, Ник не вытащил гвоздь. Инстинкт подсказал ему, что удаляя его, он вызовет кровотечение из раны, пусть и не значительное. Лишняя грязь. Можно замараться. Не имея специальных знаний, он представлял, что через несколько минут кровь свернется и вот тогда представится возможность забрать орудие преступления – улику – без лишнего риска.

Он пришел через час, успев полноценно вздремнуть. Подцепил двумя пальцами шляпку гвоздя и легко вытянул из ткани тела. Как он и предвидел, все произошло бескровно. Послюнявив кусочек туалетной бумаги, он осторожно протер ушную раковину. Это был последний штрих.

На обратной дороге, перед тем как лечь, он зашел в туалет, опорожнил мочевой пузырь и, спуская воду, бросил в унитаз ненужный гвоздь и маленький кусочек бумажки, чуть-чуть запачканный кровью.

В течение последующих полутора лет службы, Ник почти не вспоминал об этом эпизоде. Тот день отложился на задворках его памяти, как будничный, один из череды скучных, томительных, похожих друг на друга, как армейские сапоги – один из многих дней, развеянный по времени пылью проселочных дорог.

– Эй, я тебя где-то видел, – высокий длинноволосый брюнет с нагловатой ухмылкой ткнул указательным пальцем Николаю в плечо.

Николай мгновенно напрягся. Он сидел за крайним столиком, подальше от стойки бара, и цедил одну единственную за весь вечер кружку жидкого пива все, что позволял он себе, нарушая строгий спортивный режим. Стараясь, чтобы это выглядело естественно, он не спеша отодвинул кружку на край стола, освободив пространство перед сжатыми в кулаки руками, и исподлобья взглянул на говорившего. И тут же быстро, но внимательно оглядел зал – в случайные встречи он не верил. Боковым зрением Николай уловил движение, исходящее из полутемноты зала. Среди пьяно-ленивой тусовки, перетаптывающейся обычно на одном месте, вдруг наметилось перемещение с явным акцентом в его сторону. Через минуту он уже определенно выделил три или даже четыре широкоплечие фигуры с коротко стриженными затылками, перекрывающие ему пути отхода.

– Эй, я с тобой разговариваю! Я же тебя знаю! – одетый в длинный кожаный плащ, туго перетянутый в поясе, незнакомец по-прежнему стоял перед Николаем, покачиваясь на каблуках и демонстративно не вытаскивая руки из карманов.

– А я тебя – нет, – процедил Николай с расстановкой. И соврал. И высокая спортивная фигура, и насмешливые серые глаза и голос, а точнее веселая жизнерадостная интонация, казались узнаваемыми.

– Врешь, знаешь. А забыл – напомним, – весело проговорил брюнет.

Ждать далее – не имело никакого смысла. Сгруппировавшись, как перед прыжком, Николай резко толкнул стол в сторону, пружинисто вскочил и концентрированным стремительным кроссом выбросил вперед правую руку. И опоздал. Кулак рассек пустоту и Николай с трудом сохранил равновесие, двигаясь по инерции вперед и чуть влево, вслед за своим кулаком… Загрохотал опрокинутый стол. С характерным звоном раскололась тяжелая пивная кружка. Улыбчивый брюнет, ни на грамм не утратив своего хладнокровия, шагнул вправо, пропуская летевшего ему навстречу Николая, наконец-то, вытащил руки из карманов и, все с той же улыбкой, свободным плавным движением обеих рук толкнул Николая в правое плечо, добавляя его непроизвольному движению побольше инерции. Коротко охнув, Николай всем корпусом врезался в стену.

“Айкидо. Ни карате, ни самбо. Айкидо. Точно!”

Черная ядовитая змейка страха откуда-то из глубины желудка медленно поползла вверх, поближе к сердцу. Умение использовать даже простые элементы айкидо само по себе свидетельствовало о высокой степени мастерства в тонком искусстве восточных единоборств.

Едва не упав, Николай развернулся и вновь оказался лицом к лицу с высоким брюнетом.

На шаг сзади, полукругом выстроились подтянувшиеся к месту драки “качки”. Спокойные позы и ленивые, брезгливые выражение их лиц никого не могли обмануть – ни Николая, ни испуганных посетителей пивной.

Помещение стремительно пустело. Никому не хотелось подвернуться под горячую руку разбирающихся между собой бандитов.

– Восстановилась память? Прошла амнезия? – хмыкнул брюнет.

Последние слова своего главаря четыре “торпеды” посчитали шуткой и поменяли сонно-равнодушное выражение широких лиц на кривые ухмылки.

Николай стоял перед ними, чуть пригнувшись, на полусогнутых напряженных ногах, выставив вперед обе руки, правой прикрывая подбородок, левой – область печени и отступив от стены на шаг – полтора, чтобы сохранить пространство для маневра, готовый и драться, и отступать. Драться он умел, драк не боялся, но сейчас ясно понимал, что шансов выпутаться без потерь из сложившейся ситуации у него практически нет.

– А ну-ка, Витек, проверь его еще раз, – в наступившей в зале тишине спокойный голос брюнета в этот раз прозвучал зловеще, а не весело.

Бандит, стоящей слева от Николая, самый низкорослый, но такой же широкоплечий, как и все остальные, неожиданно подпрыгнул, резко выбросив вперед правую ногу.

Удар пробил блок, которым Николай пытался себя защитить, и пришелся в грудь, в область сердца и вновь отбросил его к стене. И опять он устоял на ногах. Но теперь каждый вздох его стал отдаваться резкой болью.

– Что надо? – хрипло выдохнул Николай.

Никто из стоящих перед ним не собирался его добивать. Окружившие его бандиты смотрели на него с любопытством.

Николай выпрямился. Демонстрация сопротивления потеряла смысл. Теперь все зависело от того, что от него хотят.

– Ребро не сломано? А то нам больные не требуются, – примирительно, и опять с той же жизнерадостной интонацией, с коей он завязал разговор, пошутил брюнет. Все пятеро заулыбались.

– Они у меня крепкие, – эта фраза окончательно рассмешила нападавших. Они загоготали в голос.

– Поедешь с нами. Шеф хочет с тобою поговорить. А ты чего такой мрачный? Радоваться должен. И вообще, мы ребята веселые. Скучных фраеров не любим. Имей это в виду, – и совсем другим тоном, отрывисто, как приказ, он добавил, – и не делай глупостей. Выходи и садись в машину. Если удерешь – все равно найдем.