– Живи, сколько хочешь, я, думаешь, не понимаю, как скучно в деревне молодой девчонке. Вот только рановато ты себе ляльку приобрела, еще и не погуляла сама, а уже связала себе руки ребенком. Да, что теперь говорить, тебе бы найти мужа достойного, как мой Коля, чтобы ни он тобой командовал, а ты им. Надо с Колей поговорить на эту тему.

– Ни в коем случае! Мне муж не нужен, – поспешно выпалила Юлька.

– Ну и дура! Я тоже вначале так думала. Хотелось любви необыкновенной, но ее без достатка нет. Она уходит туда, откуда прет нищета. А когда в доме все есть, тогда и любовь в роскоши тешится. И поверь мне, роскошь не надоедает, а только душа требует еще большей роскоши, еще больше достатка, чтобы денежная проблема исчезла окончательно. Ведь человек рожден для любви, для всего самого прекрасного, а недостатки отнимают года, укорачивают, и без того короткую, жизнь. Господь сотворил нас по своему подобию, так говориться в писании. Но, вложив в нас две противоположные стороны, добро и зло, он не исключил возможность познать, что это значит. Зачем, вложив в нас добродетельность, он не исключает порочность, а лишь предлагает нам заповеди добра. Лишив нас рая, он ставит нас на тропу над пропастью в ад. Лишив нас пищи, завещает «не укради, не убий, не будь завистлив». То есть, не завидуй удачи брата, соседа. Как я могу смотреть на своего голодного ребенка, и быть доброй, милосердной к тому, у кого дети едят торты, фрукты, у кого стол ломится от всевозможной еды.

– Марина, о чем ты говоришь? Неужели ты действительно так думаешь? – Перебила ее Юлька.

– Как так? – Чуть остыв, проговорила Марина.

– Ну, я поняла, что ты могла бы пойти на все, ради своего ребенка, даже на преступление.

Марина, ничуть не смутившись, твердо посмотрела в глаза девушки.

– Пошла бы, и убила хладнокровно, и пусть это был бы мой грех, но мой сын, зато, жил бы в роскоши. Но, надеюсь, это дальше рассуждений не пойдет.

Юлька поежилась, ей стало совсем неуютно, в глазах молодой женщины она увидела какой-то хищный, звериный блеск. Но это было лишь мгновение, и снова Марина была мягкой и добродушной, с каким-то цыганским взглядом черных глаз. А гладкие черные волосы, падающие на плечи и на спину, придавали ей особую, то ли еврейскую, то ли цыганскую, красоту. И вся она была стройной, гибкой, с мягкой походкой.

«Как змея! – почему-то мелькнуло у Юльки сравнение. – Точно змея, укусить может в любую минуту».

– А ты, неужели ты не пошла бы на все, ради своей дочки?

– Знаешь, Марина, я никогда не задумывалась об этом, и не знаю, как бы поступила в той или иной ситуации. Но я никогда не завидовала тем, у кого есть то, чего у меня не было. Сейчас нет, но, может, будет потом, а если и не будет, то тоже не смертельно. Моя бабушка говорит: «береги платье с нову, а честь смолоду», и я надеюсь, знаю, что это такое. Человеку, по сути, нужно совсем немного, это он сам придумывает себе проблемы, которые не может решить или решает в ущерб другим.

– Это все философия, – перебила Юльку Марина, – ты еще очень плохо знаешь жизнь. Да и откуда тебе ее знать, если кроме «Вишенок», ты никуда не выезжала, нигде не жила. А я хочу вырваться с этой дыры и жить в Москве. Не хочу больше ни в какой город. А, чтобы попасть в Москву, и жить там, в достатке, нужны большие деньги, которые сами не придут, и никто тебе их не подарит, и честным трудом их не заработать, хоть горбаться всю жизнь.

– А зачем тебе Москва? – Удивилась Юлька, – что в ней особенного? Просто город, каких много, красивей, может, других городов. Но ты и там будешь чувствовать свою неудовлетворенность, и потому что не коренная жительница, потому что привыкла к другой жизни, и понять не сможешь, что тебя не удовлетворяет. И деньги, и роскошь здесь не причем. Тебя будет тянуть в эти края, а ты будешь со всех сил стараться быть довольной, потому что достигла своей цели. Но эта цельнее та, к чему человек должен стремиться. Она только манит, но не дает удовлетворения, душевного покоя, а без этого всегда будет чего-то не хватать.

– Что ты понимаешь! Не тебе меня учить, тебе только восемнадцать, а ты уже погрязла в пеленках, не успев получить образование. Что ждет тебя в будущем, мытье полов или телята в совхозе, но и совхозов уже нет. Так как ты собираешься жить? С ребенком на руках тебя не возьмут на работу, денег нет, мужа нет. В деревне будешь разводить коров и свиней? Всю свою жизнь проведешь в навозе, ничего больше тебе не светит. Ты даже в театре не была ни разу, и уже навряд ли будешь. Где твоя высокая цель, о которой ты мне хотела сказать? К чему стремишься ты сама? Поучать других всегда легче. – Марина встала и в раздражении ходила по кухне.

– Я тоже зря родила, вернее, нужно было чуть позже. Но у меня другое дело, у меня муж, специальность. И, если нам ничто не помешает, то я буду жить в Москве. А мой сын, пока кончит школу, будет коренным жителем Москвы. А вот ты так и останешься теперь с образованием десять классов деревенской школы.

Юлька молчала, она была не согласна с Мариной, но спорить расхотелось. В одном она, возможно, была права, с ребенком на руках на работу ее не возьмут. Но думать сейчас об этом не хотелось, по крайней мере, здесь, у Марины.

– Марина, дай мне мои документы.

Марина молча ушла в зал, и вернулась с паспортом и свидетельством о рождении.

Юлька открыла свидетельство.

– Вот он первый документ моей дочери, моей малышки. Жемчужная Татьяна Марковна, год рождения: пятого июля двухтысячного года; мать – Жемчужная Юлия Трофимовна; отец – Ярцков Марк Карлович. Что это? Вернее, кто это такой? Почему дядя Коля записал отцом какого-то Ярцкова Марка Карловича? Откуда он откопал такую фамилию? Да тут и имя с отчеством не похожи на русские! – возмутилась Юлька.

– Понимаешь, когда он стал записывать, говорит все имена с головы, как ветром выдуло. А тут у него на приеме был один иностранец, не помню откуда приехал, вот его имя и отчество в голове у него крутились, он и записал его отцом. Да тебе-то, какая разница, ты ведь сказала любое имя. Вот он и вписал то, что было в голове, замуж выйдешь, поменяешь фамилию отца. Так что не придавай большого значения таким пустякам.

Юлька совершенно была сбита с толку и не знала, как реагировать на сказанное. Но, в конце концов, решила, что Марина права, какая разница, кто вписан в свидетельство о рождении. По крайней мере, в данный момент изменить ничего нельзя было. Хорошо, что самой не пришлось идти записывать ребенка. Без справки, кто бы записал на ее фамилию, а теперь все по закону эта малышка уже не Ульянка, а Татьяна и она ее дочь. Танюшка, Танечка, имя хорошее, красивое и привыкнуть к нему легко, потому что они похожи по звучанию.

В комнате раздался жалобный тихий плач ребенка и тут же, как бы вторя ему, закричал другой, но требовательно и громко.

– Вот и проснулись, пора кормить, – поднялась Марина. – Идем. Чем кормишь дочь, я думаю грудью? – поинтересовалась она у Юльки и, не дожидаясь ответа, вышла с кухни.

Юлька тоже поспешила к малышке. Взяла ее на руки, девочка требовала есть. В зал с ребенком на руках зашла Марина. Малыш крепенький, белобрысенький, с пухлыми щечками требовательно лез за пазуху, требуя грудь. Марина села на диван и дала ребенку грудь. Юльке ничего не оставалось, как тоже дать малышке грудь, и Танюшка с жадностью припала к ней. Юлька почувствовала, как в груди закололо, вначале в одной, а потом в другой.

– Смотри, у тебя потекло молоко, так можно и кофту испортить. Нужно салфетку подкладывать под другую, когда кормишь, – сделала замечание Марина.

Но Юлька ничего не поняла, она уставилась на грудь, где через кофточку сбегала молочная капля, а потом перевела удивленный взгляд на Марину.

– Ты что так удивилась? Первый раз, что ли молоко побежало?

И Юлька чуть не ляпнула, что оно не могло побежать, но вовремя опомнилась и только кивнула головой.

– Не переживай, я тебе дам во что переодеться, да и вообще тебе нужно обновить свой гардероб, а пока подыщем что-то с моего. Пользуйся, пока я рядом, – пошутила Марина.