Снимок таит в себе еще один секрет. Ди пристально вглядывается в рубашку подозреваемого. Вблизи фотография идет зерном и глаза отказываются видеть четко. Но она все равно рассматривает вышитые на нагрудном кармане слова. Для газеты их, по-видимому, заретушировали. Ди удается разобрать имя. Эд или Тед. Баннер… дальше не видно.

Ее охватывает чувство, что после долгой-долгой борьбы она наконец нанесет решающий удар. У нее есть имя, пусть и не полностью, и название улицы. Ди вдруг понимает, что плачет, хотя это лишено всякого смысла, потому как ее душу переполняет яростная уверенность. На краткий миг, за который сердце успевает сделать один-единственный удар, она ощущает рядом присутствие Лулу. В машину врывается запах теплой кожи и лосьона для загара. К ней прикасается пухлая, мягкая щечка. Ди вбирает в себя чистый аромат волос сестры и сладость ее дыхания.

– Я иду, – говорит ей она.

Сегодня мой день, и утром я отправляюсь к человеку-жуку. Его мне удалось отыскать среди тематических объявлений в Интернете. Он берет меньше обычного, и я могу позволить себе раз в две недели его сеанс. На прием меня записывают всегда в самую рань, пока еще никто не встал – и, надо думать, не желает никуда идти. Мне нравится к нему ходить. Я рассказываю ему об Оливии, о том, как ее люблю, о передачах, которые видел по телевизору, о съеденных сладостях и о рассветных птицах. Порой даже говорю о Мамочке и Папочке. Только совсем чуть-чуть. О ситуации с Лорен и о богах, разумеется, ни слова. Каждый раз я ввинчиваю во всю эту ерунду настоящие вопросы. Медленно подбираясь к самому главному. Пройдет совсем немного времени, и я его задам. С Лорен дела идут все хуже и хуже.

Порой разговоры с ним будто даже помогают. Так или иначе, но он выписывает таблетки, от которых мне явно лучше.

Шагать туда сорок пять минут, с чем я отлично справляюсь. Сказать, что идет дождь, нельзя, но в воздухе стоит теплое, гнилое марево. На мокрой дороге плесенью отражаются фары машин, на тротуаре корчатся блестящие, розовые дождевые черви.

Кабинет человека-жука расположен в здании, похожем на небрежно наваленное нагромождение детских кубиков. В приемной никого нет, и я с радостью устраиваюсь на стуле. Мне нравятся такие местечки, где ты словно застываешь между двумя разными мирами. Приемные, комнаты ожидания, очереди и тому подобное, где в действительности ничего не должно происходить. Они снимают напряжение и позволяют мне думать.

Воздух насыщен запахами чистящих средств, химической имитацией цветущих лугов. Мне кажется, что когда-нибудь в будущем больше никто не сможет сказать, как благоухает настоящий луг. Может, к тому времени настоящих лугов и не останется, а цветы будут делать в лабораториях. Тогда, вполне естественно, им придадут запах чистящих средств, посчитав, что так будет правильно, и круг замкнется. Вот какие интересные мысли приходят мне в голову в приемных врачей, на пешеходных переходах и в очередях продовольственных магазинов.

Появившийся человек-жук приглашает меня войти, на ходу поправляя галстук. В моем присутствии он, похоже, нервничает. Все от склада моего характера. Большую часть времени он неплохо это скрывает. Его живот похож на небольшую декоративную подушку из тех, которые так любила Мамочка. Жидкие, белесые волосы. За очками – голубые глаза почти идеальной круглой формы.

Его имени я, конечно же, не помню. Он напоминает маленького, дружелюбного щитника или рогача. Отсюда и мое для него название.

Кабинет выдержан в бледных, пастельных тонах, стульев в нем явно больше, чем нужно, самых разных размеров, форм и цветов. От их вида меня охватывает нерешительность, граничащая с агонией. Интересно – может, он наставил их здесь специально, чтобы оценивать мое состояние? Время от времени я пытаюсь думать как Лорен и угадать, какой она выбрала бы стул. Хотя дочь, скорее всего, попросту расшвыряла бы их по всей комнате.

Я останавливаюсь на несколько помятом, металлическом складном стуле. Надеюсь, что этот суровый выбор продемонстрирует ему, насколько серьезно меня заботит мой прогресс.

– У вас опять стало меньше волос, – спокойно говорит он.

– Думаю, их ночью выдирает моя кошка.

– А левая рука, судя по виду, серьезно повреждена. Что с ней?

Эх, не подумал, надо было надеть что-нибудь с длинным рукавом.

– На свидание сходил, – говорю я, – а она случайно захлопнула дверцу машины, да прямо мне по руке.

На самом деле ни на каком свидании я еще не был, но чувствую, что, если произнести эти слова, будто заклинание, шансов на это у меня станет больше.

– Жаль, – произносит он, – а как вы считаете, во всем остальном свидание прошло хорошо?

– Еще бы, – звучит мой ответ, – я здорово провел время. Знаете, мне на глаза попалась эта новая передача. О человеке, который убивает людей, но только если они того заслуживают. То есть людей, но только плохих.

– А что, по-вашему, вас привлекает в этом шоу?

– Ничего меня в нем не привлекает, – говорю я, – мне так думается, это полная чушь. По тому, что люди делают, еще нельзя сказать, какие они. Плохой поступок может совершить любой человек, даже неплохой. А плохие люди могут случайно сделать что-нибудь хорошее. Поэтому я считаю, что никогда нельзя сказать наверняка.

Вижу, он набирает в грудь воздуха, чтобы задать мне вопрос, поэтому тороплюсь продолжить:

– А еще по телевизору показывали человека, который убил много людей, потом во время несчастного случая ударился головой, а когда пришел в себя, то будто вернулся на десять лет назад. Не мог вспомнить ни как убивал, ни свою жену, ни новые мобильные телефоны. Он был совсем не тем, кто убил тех людей. И что, он все равно во всем виноват, даже если не мог контролировать ситуацию?

– У вас никогда не возникает ощущения, что ситуация выходит из-под контроля?

«Так, осторожно», – думаю я, а вслух продолжаю:

– Еще есть передача про говорящую собаку. Для меня она реальнее способности отличать хороших людей от плохих. Да, признаю, моя кошка действительно не может говорить. Но я всегда знаю, чего ей хочется. А это ничуть не хуже разговора.

– Вижу, кошка многое для вас значит, – произносит человек-жук.

– Она моя самая лучшая подруга.

По всей видимости, за полгода моих визитов к нему это мое первое правдивое признание. Мы молчим, но никаких неудобств эта тишина мне не доставляет. Он что-то пишет в своем блокноте, должно быть, о продуктах, которые надо купить, или о чем-то еще, потому что я не говорю ему ничего такого.

– Но я за нее тревожусь.

Он поднимает глаза.

– Мне кажется, она… – Я на миг замолкаю в нерешительности. – Мне кажется, моя кошка, как это называется? Гомосексуалка. Лесбиянка. Думаю, ее привлекают самочки.

– Почему вы так думаете?

– Она постоянно смотрит в окно на другую кошку. Смотрит все время. Точно вам говорю – она ее любит. Моя Мамочка очень расстроилась бы, узнав, что я завел кошку-гомосексуалку. У нее с этим строго.

На миг воздух наполняется запахом уксуса, еще чуть-чуть, и меня вырвет. Я не собирался ничего этого говорить.

– Вы полагаете, ваша кошка?..

– Не хочу о ней больше говорить, – говорю я.

– Но ведь…

– Нет! Нет, нет, нет, нет и НЕТ.

– Ладно, – соглашается он, – а как ваша дочь?

Я вздрагиваю. Упоминание о Лорен вырвалось у меня один-единственный раз и то по чистой случайности. Это оказалось огромной ошибкой, потому что потом он с этой темы больше не слезал.

– Она проводит много времени в школе, – говорю я, – поэтому мы с ней видимся нечасто.

– Знаете, Тед, этот сеанс организован специально для вас. Персонально. Лично. И говорить здесь можно все, что угодно. Некоторые считают этот кабинет единственным местом, где в действительности можно выразить свои мысли. В повседневной жизни порой бывает трудно признаться в том, что мы думаем и чувствуем по отношению к тем, кто нам всех ближе и дороже. От этого человек чувствует себя в изоляции. А когда таит секреты, ему всегда очень одиноко. Поэтому очень важно иметь возможность говорить, чувствуя себя в полной безопасности, например, как здесь. Так что можете выкладывать мне все без утайки.