– А Рухл? – допытывалась я. – Что стало с ней?

– А вот этого, дорогая моя, я не знаю, да и, честно говоря, не интересовалась. Знаю только, что, когда посреди ночи к Кларе пришли сообщить о смерти нашего отца, она выгнала Рухл на улицу, проклиная ее и называя убийцей. С тех пор о ней больше ничего не известно.

А когда миновал год со дня смерти отца, наша мать Меркада женила Габриэля на Розе. Такой свадьбы я и врагам своим не пожелаю: без гостей, без семьи, без угощения, без радости. Только десять человек для миньяна. Никто из нас не был знаком с невестой. Ни с ней, ни с ее семьей. Все, что мы знали о ней, – что она сирота из квартала Шама и что она работала уборщицей в домах у англичан.

Тусклый серый свет забрезжил в окне дома тии Аллегры. Ночь уступала место дню. Рассветало. Но хоть я и не спала всю ночь, сна не было ни в одном глазу. Я думала о своем дедушке и его несбывшейся любви к ашкеназке из Меа-Шеарим – любви, которая заполнила его сердце и не оставила там места бабушке Розе. Думала о Меркаде, которая так чудовищно использовала смерть Рафаэля – вынудила Габриэля дать обет во имя умершего отца никогда больше не видеться с единственной любовью его жизни. Думала о навязанной ему поспешной свадьбе и о бедной бабушке Розе, которая и не подозревала о том, что Меркада хладнокровно и расчетливо использует ее как орудие против собственного сына. И меня ужасало, что наша семья носит в себе такую мрачную тайну – и при этом живет как ни в чем не бывало. Ну вот как это? Неужели никто ни разу не проговорился, не проронил ни слова, не выдал тайну? Бабушка жила с Габриэлем столько лет, страдала от неразделенной любви – и не понимала, почему муж не любит ее так, как она любит его? И почему за все эти годы ни один человек даже не поинтересовался судьбой несчастной возлюбленной моего дедушки, которую ночью с позором выгнали из дома его сестры, и с тех пор она исчезла?

У меня было столько вопросов! Мне нужны были ответы, я жаждала продолжения тетушкиного рассказа. Но тия Аллегра уже совсем устала.

– Все, я уже наговорила на сто лет вперед, – тихо сказала она. – Помоги мне встать с кресла и дойти до комнаты.

Я помогла ей подняться, она оперлась на палку и поковыляла в свою комнату. Но уже в дверях обернулась и грустно произнесла:

– Боже милостивый, Габриэла, я не помню, зачем ты приехала ко мне из Иерусалима, но помню все, что было сорок лет назад, любую мелочь. Так уж оно в старости. Тоска.

Шестнадцать лет было Розе, когда она вышла замуж за Габриэля, двадцати одного года от роду. Она не была, прямо скажем, хороша собой. Лицо широкое и грубое, сама дебелая, как крестьянка. А он – красавец с благородной внешностью, стройный как кипарис. Таким способом Меркада, моя прабабушка, отомстила любимому сыну: женила его на женщине без семьи, без рода, без приданого, да еще и страхолюдине. Габриэль не протестовал, даже рта не открыл. Ровно через год после того, как похоронили его отца, они с Розой поженились в синагоге «Бейт Элиягу» в присутствии одного только миньяна. Такая уна бода син кантадорес – свадьба без певцов – бывает у нищих, но не в семье Эрмоза. И только когда он разбил стакан, и произнес «Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука…», и они стали мужем и женой, – только тогда он подумал, что понятия не имеет, какого цвета глаза у его жены.

Хоть Роза и была дурнушкой и нищенские привычки сказывались в каждом ее поступке, но трудолюбия ей было не занимать. Сразу же после замужества она перестала убирать в домах англичан и начала помогать мужу в лавке. Через девять месяцев после свадьбы она родила первого ребенка, но тот умер, когда ему не было и месяца. Муж, как положено, содержал семью, заботился обо всех ее нуждах, но не более того. С тех пор как умер отец, Габриэль замкнулся в себе, говорил мало, и черная туча часто набегала на его точеное лицо. Меркада, которая жила с ним и с его молодой женой в одном доме, видела: сын, который до того, как случилось несчастье, был смешлив и улыбчив, после женитьбы почти никогда не улыбался и ни разу не засмеялся.

Порой, смотря на свою невестку, она думала, что это, пожалуй, слишком тяжелое наказание – женить красавца-сына на толстухе-сироте. Но тут же прогоняла эту мысль и говорила себе: очарование обманчиво, а красота бесполезна. Да и куда завела их красота проклятой ашкеназки?

Моя мать Луна родилась ровно через восемнадцать месяцев после того, как бабушка Роза потеряла своего первого ребенка. Мама любила рассказывать, что при ее рождении все птицы в Иерусалиме запели, а все церковные колокола зазвенели – так, что в больнице «Мисгав-Ладах», где она родилась, было слышно.

Когда я спросила об этом бабушку Розу, она усмехнулась:

– С ее-то птичьей памятью – и помнит, как пели птицы, когда она родилась? Если я не помню, откуда ей помнить?

Зато бабушка Роза хорошо помнила, что произошло, когда дедушка Габриэль впервые взял на руки мою маму после того, как ее вымыли, вытерли и одели в батист. Он прижал ее к сердцу, а она с силой уцепилась за его мизинец и открыла глаза. Его сердце на мгновение замерло, и он второй раз в жизни увидел сноп золотых лучей. Личико малышки освещали такие же лучи, как те, о которых мать сказала, когда он был маленьким ребенком, что так выглядит Бог.

– Пресьоса[45], – прошептал он, – красавица моя, радость моя…

И тогда случилось чудо: дедушка Габриэль, который не улыбался и не смеялся с тех пор, как прадедушка Рафаэль умер из-за него, засмеялся от счастья. Он поднял свою дочь над головой и закружился с ней в танце по палате, где бабушка Роза лежала среди других рожениц. За окном светила полная луна, лунный свет проник в палату и залил ее ярким сиянием, и дедушка посмотрел на мою новорожденную маму, поднес ее к окну и сказал:

– Смотри, пресьоса миа, смотри, луна сияет, как ты, луна миа!

Вот так было выбрано маме имя – в честь луны, которая в день ее рождения озарила жизнь дедушки Габриэля заново.

Каждый день, закончив работу в лавке, Габриэль мчался домой, к маленькой Луне.

– Приноси ее в лавку, – говорил он Розе. – Приноси даже несколько раз в день. Эта девочка – благословение, она приносит мне удачу.

И Роза надевала на Луну подгузник, штанишки, а сверху розовое платье с помпонами, натягивала на маленькие ножки белые носочки, на головку – белую шапочку. И то и другое она связала во время беременности: новый набор для нового ребенка, которого она ожидала.

Одежки маленького Рафаэля, к великому огорчению Розы, Меркада потребовала вынести из дому сразу же после того, как его похоронили, потому что одежда умершего младенца может навлечь несчастье. И вместе с колыбелькой их передали в приют для сефардских сирот. Роза заливалась слезами и не могла утешиться. Меркада не мешала ей плакать. Дочерям она велела не беспокоить Розу. «Когда у нее в животе снова появится ребенок, это пройдет», – сказала она. А Габриэль, видя, как горюет молодая жена, и не зная, как вести себя с ней, полностью посвятил себя работе в лавке. Он даже не пытался ее утешить и ни разу не заговорил с ней об умершем сыне, об ее и своих чувствах.

Старательно одев девочку, Роза укладывала ее в белую деревянную коляску, с обеих сторон которой имелись окошки, чтобы ребенок мог смотреть на мир. Роза очень гордилась этой громоздкой коляской – Габриэль специально ездил за ней в Тель-Авив. Лишь немногие могли позволить себе такую роскошную детскую коляску. Роза укрывала девочку плотным лоскутным одеяльцем и выходила с коляской на прогулку.

Приходя на рынок Махане-Иегуда, она чувствовала себя английской королевой. Все лоточники и лавочники здоровались с ней, кричали ей вслед: «Мазаль тов, сеньора Эрмоза! Чтоб вы и ваша доченька были здоровы!» И Роза расплывалась в улыбке до ушей. Это был ее звездный час. Женщины подходили к коляске, цокали языком, восхищались прелестной малышкой, ее нарядными одежками, роскошной коляской и красивым одеяльцем, и Роза, которая уже давно забыла те тяжелые дни, когда ей было нечего есть и нечем накормить брата, улыбалась и благодарила. И никто, включая мужа, не подозревал, что, когда она остается с ребенком одна дома, ей не хватает терпения. Плач девочки сводил ее с ума, она грубо вынимала ее из кроватки, доставала грудь и совала ей сосок, чтобы заставить умолкнуть. Никто, включая мужа, не знал, что, когда Роза одна дома и жалюзи опущены, она сидит на кровати и смотрит в пустоту, считает овец и ждет, пока взойдет солнце и она снова сможет выйти гулять с ребенком в коляске.