– На меня никто не нападал, – заверила я. – Я увидела дракона, и он спас меня.

Лицо Андахая покраснело от злости.

– Хватит врать, Сиори! Из-за тебя Бусианы покинули Гиндару с позором!

В кои-то веки я говорила чистую правду.

– Но я не вру! Я видела дракона.

– Так и скажешь отцу?

– Что скажет? – раздался громогласный голос, эхом раскатившийся по комнате.

Я не слышала, как разъехались двери – лишь их тихое дребезжание, когда в покои вошли отец с мачехой. Братья низко поклонились, а я опустила голову почти до колен.

Андахай выпрямился первым.

– Отец, Сиори…

Тот жестом велел ему замолчать. Я никогда не видела отца таким злым. Как правило, мне достаточно было улыбнуться, чтобы растопить лед в его глазах, но не сегодня.

– Твоя гувернантка сообщила нам, что ты невредима. Что ж, я рад это слышать. Но твое сегодняшнее поведение совершенно непростительно.

Его голос понизился до такой степени, что деревянное изголовье моей кровати задрожало от императорской ярости… и разочарования. Я не осмеливалась поднять голову.

– Простите. Я не хотела…

– Ты подготовишь надлежащее извинение для лорда Бусиана и его сына, – перебил отец. – Твоя мачеха предложила сшить гобелен, чтобы исправить позор, который ты навлекла на его семью.

Тут уж я подняла взор.

– Но, отец, на это уйдет несколько недель!

– У тебя есть дела поважнее?

– А как же мои уроки? – в отчаянии спросила я. – Мои обязанности, полуденные молитвы в храме…

– Тебе никогда не было дела до твоих обязанностей, – отец оставался непоколебимым. – Отложим их до тех пор, пока не закончишь гобелен. За работу возьмешься немедленно, под присмотром мачехи, и не покинешь дворец, пока он не будет готов.

– Но… – Я увидела, как Хасё покачал головой, и замешкалась. Конечно, он был прав. В данном случае спорить не стоит. Но с языка все равно неосмотрительно сорвались слова: – Но до Летнего фестиваля осталось две недели…

Один из братьев пихнул меня сзади. На этот раз их немое предостережение сработало, и я плотно сжала губы.

Глаза отца смягчились на долю секунды, но затем он строго ответил:

– Летний фестиваль проходит каждый год, Сиори. Тебе полезно понять, что у твоих поступков есть последствия.

– Да, отец, – прошептала я, несмотря на боль в груди.

Фестиваль и в самом деле проводился ежегодно, но это была моя последняя возможность провести его с братьями. Затем мне исполнится семнадцать, и меня выдадут замуж… нет, отошлют жить с будущим мужем.

А я все испортила.

Отец наблюдал за мной, будто ждал, что я начну молить о снисхождении, придумывать оправдания и вообще делать все возможное, чтобы он передумал. Но Кики, трепетавшая под моей ладонью, вынудила меня промолчать. Если ее найдут, последствия будут намного хуже, чем запрет на посещение фестиваля.

– Я был чересчур мягок с тобой, Сиори, – тихо добавил отец. – Поскольку ты младшая из моих детей, я дал тебе слишком много свободы и позволил бегать, как сорванец, в компании братьев. Но ты уже не ребенок. Ты принцесса Кияты, единственная принцесса нашего королевства. Пришло время стать леди, достойной этого титула. Твоя мачеха согласилась помочь тебе.

В животе все сжалось от страха. Мой взгляд переметнулся к мачехе, которая так и не сдвинулась с места у окна. Я совсем забыла о ее присутствии, что кажется невозможным, стоит ее заметить.

Она обладала необычайной красотой, такую поэты увековечивали в легендах. Моя мать считалась самой прекрасной женщиной в Кияте, и судя по ее портретам, это не преувеличение. Но вполне вероятно, что моя мачеха – самая прекрасная женщина во всем мире.

Поразительные опаловые глаза, губы как бутон розы, блестящие волосы эбенового оттенка, что ниспадали длинным атласным полотном на спину. Но поистине запоминающимся в ее облике был шрам, идущий диагональю по лицу. Любой другой человек попытался бы спрятать его, чтобы не вызывать опасений у окружающих. Но моя мачеха не из таких, и каким-то образом это только прибавляло ей шарму. Она даже не пудрила лицо, игнорируя современные модные тенденции, и не наносила воск на волосы, чтобы придать им лоска. И пусть служанки жаловались, что их госпожа совершенно не пользовалась косметикой, никто не мог поспорить, что ее естественная красота была ослепительна.

Райкама – так называли ее за спиной. Безымянная королева. Давным-давно, когда она жила на своей родине к югу от Кияты, у нее было имя, но знали его только отец и несколько доверенных чиновников. Мачеха никогда его не называла, как и не рассказывала о своей жизни до супружества с императором.

Избегая ее взгляда, я уставилась на свои руки.

– Отец, мачеха, мне искренне жаль, если я опозорила вас. Это не входило в мои намерения.

Отец коснулся моего плеча.

– Я больше не хочу видеть тебя у озера. Лекарь сказал, что ты чуть не утонула. О чем ты вообще думала, убежав из дворца?

– Я… – во рту пересохло. Кики встрепенулась под моей ладонью, словно предупреждая, что правду говорить не стоит. – Да, я… подумала, что увидела зме…

– Она утверждает, что видела дракона, – перебил Андахай таким тоном, который ясно давал понять, что он мне не верил.

– Не во дворце! – воскликнула я. – В Священном озере.

Мачеха, доселе хранившая молчание, внезапно напряглась.

– Ты видела дракона?

Ее любопытство застало меня врасплох, и я часто заморгала.

– Я… да.

– Как он выглядел?

Что-то в ее светлых, каменных глазах не позволяло мне, прирожденной лгунье, соврать.

– Маленьким… с изумрудной чешуей и красными, как солнце, глазами. – Следующие слова дались мне с трудом: – Уверена, мне привиделось.

Плечи Райкамы едва заметно опустились. На лице вновь появилось хладнокровное выражение, подобно маске, которую она случайно сняла на мгновение.

– Твой отец прав, Сиори, – мачеха натянуто улыбнулась. – Тебе не помешает проводить больше времени во дворце и научиться отличать фантазии от реальности.

– Да, мачеха, – пробормотала я.

Удовлетворенный моим ответом, отец что-то прошептал ей и ушел. А вот мачеха осталась. Она единственный человек, чьи эмоции я не могла прочесть. Ее глаза обрамляли крупицы золота – глаза, что сковывали меня льдом. Что крылось в их глубинах, было мне неведомо: пустота или нерассказанная история?

Когда братья посмеивались над моим страхом перед ней, я всегда говорила: «Меня пугают только ее змеиные глаза». Но в глубине души понимала, что дело в другом.

Хоть Райкама никогда не говорила и не показывала этого, она меня ненавидела.

Я не знала почему. Раньше мне казалось, что все из-за моего сходства с матерью. Отец говорил, что она свет, который озарял его фонарик, императрица его сердца. Когда мама умерла, он возвел храм в ее честь и молился в нем каждое утро. Вполне логично, что мачеха презирала меня за вечное напоминание о ней – этой сопернице, находившейся вне ее досягаемости.

Однако вряд ли причина крылась в этом. Мачеха ни разу не жаловалась, когда отец чествовал мою мать, ни разу не просила называть ее императрицей вместо супруги. Казалось, она просто хотела, чтобы ее оставили в покое. Я часто гадала, не предпочла бы она, чтобы ее звали Безымянной королевой, а не официальным обращением – «ваше сиятельство», дань уважения ее красоте и титулу.

– Что у тебя под ладонью? – спросила мачеха. Моя птичка подползла ближе к краю кровати, и я только сейчас поняла, как неуклюже выглядела, пытаясь прикрыть ее.

– Ничего!

– Тогда положи руки на колени, как подобает принцессе Кияты.

Она выжидающе смотрела на меня, и мне ничего не оставалось, кроме как послушаться.

«Кики, умоляю, не шевелись!»

Стоило поднять руку, как Райкама схватила Кики с одеяла. К моему облегчению, та не двигалась. Любой бы подумал, что это обычный кусок бумаги.

– Что это?

– Ничего! – Я резко села. – Просто захотелось сложить птичку из бумаги… пожалуйста, верните ее.

Это было большой ошибкой.