Но значимая часть общества все же не готова рисковать своим, пусть даже очень скромным, благополучием. Она, как показывает история, генерируют спрос на стабильность, на снижение неопределенности.

Параллельно, в глубинах социальной жизни обобщенного Запада, да и в нашей стране формировался протест против «либерального» прессинга, лишавшего легитимности многие ценности и представления, которые составляли фундамент сознания. Этот протест, в свою очередь, связан с требованиями, традиционно соотносимыми с консерватизмом.

Такая общественная атмосфера, как правило, генерирует вполне глубокие рассуждения, чаще всего связанные с консервативным дискурсом. Многие аналитики отмечают, что формируется запрос на обновленный консерватизм, способный задать ориентиры эффективного развития.

Но и сам консервативный дискурс, длительное время оттесненный на периферию интеллектуального мейнстрима, тем не менее не стоял на месте.

Соответственно, развитие концепции консервативной модернизации базируется прежде всего на предшествующих и актуальных продвижениях консервативного осмысления быстро меняющейся реальности.

Консервативная концептуализация призвана создать основу для того, чтобы перестроить сложившуюся структуру методологического и теоретического дискурса целого ряда социальных дисциплин с тем, чтобы на этой основе стало возможным дисциплинарное наполнение концепта консервативной модернизации.

Многие из современных научных дисциплин насквозь пронизаны либеральной догматикой. Эта их связь сегодня в силу определенных, рассмотренных ниже условий даже не рефлексируется. Для наполнения концепции консервативной модернизации значительными достижениями различных социальных дисциплин необходима серьезная методологическая и теоретическая рефлексия, направленная на очищение зерн истины от плевел инородных доктринальных заимствований.

В свою очередь, концепт консервативной модернизации с его прикладной направленностью призван сформировать запрос на развитие рассматриваемых научных направлений с тем, чтобы они могли стать теоретическим и методическим инструментарием, способным содержательно наполнить анализируемый концепт.

Примером, призванным прояснить задачу отделения «зерн от плевел», является концепт, связанный с рассмотрением рациональности в качестве фундаментального, почти тотального, основания социального действия. Именно абсолютизация индивидуального рационального выбора долгое время преобладала в основаниях целого ряда научных дисциплин.

Отклонение от моделей социального действия, основанных на рациональности, рассматривалось в рамках социальных и гуманитарных дисциплин как девиантность, если не криминальность. Страсти и аффекты – пережитки традиционного человека, допустимы в литературе, живописи или в опере вкупе с иной музыкой, но не в практике современной социальной жизни.

Ситуации, когда во многих странах социально-политические страсти разбивали вдребезги мудрые конструкции путей преобразования, длительное время просто игнорировались как несущественные издержки на единственно верном пути глобальной модернизации. При этом следует отметить, еще на рубеже веков, в условиях доминирования либеральных концепций модернизации, лидеры, реализовывавшие масштабные преобразования в своих странах, высказывали сомнения в концептуальной обоснованности соответствующих рекомендаций.

Так, М. Махатхир был предельно четок, заявляя, что «азиатские страны могут и должны проводить “модернизацию” без принятия всех или хотя бы части ценностей европейской цивилизации»[19]. Для нашего обсуждения примечательно то, что тогдашний и сегодняшний лидер Малайзии ставит знак тождества между «европейскими ценностями» и либерализмом, который лежал в основе критикуемых им концепций модернизации. Следует отметить, что возврат М. Махатхира, бенефициара прежней модели либеральной глобализации, к власти в Малайзии – немаловажное свидетельство того, что даже относительно успешное следование соответствующим концептам порождает глубокие противоречия. Эти противоречия такой глубины и масштаба, что очень немолодой, мягко говоря, политик[20] был вынужден вернуться к кормилу власти ради их преодоления.

Все это означает, что после «отделения зерен от плевел» необходимо создать более прочные основания для выработки реалистичных концепций развития. Соответственно, важно обращаться к существенно более широкому, чем только рациональность, спектру мотивов и стимулов социального действия.

Из сказанного можно сделать вывод, что разработка основательной концепции модернизации, модели развития, отвечающей внешним и внутренним вызовам, предполагает серьезную ревизию самих ее концептуальных оснований с тем, чтобы ненароком не занести в нее инфекцию чуждых влияний.

Акцент на сущностном, конструктивном характере консервативных оснований развития обусловлен тем, что многие консервативные мыслители сосредоточивали свои размышления прежде всего на критике либеральных и социалистических оппонентов, на отрицании всей концептуальной магистрали, истоки которой сформировались еще в эпоху Просвещения.

Сегодня базовые положения консерватизма формулируются именно через отрицание базовых постулатов идеологических конкурентов. К. Мангейм характеризовал эти процессы концептуализации консерватизма следующим образом: «Итак, ситуация выглядела следующим образом: под идеологическим давлением французской революции в Германии развивалось противодвижение мысли, сохраняющее длительное время чисто интеллектуальный характер и вследствие этого способное к наиболее полному развитию собственных логических предпосылок. Это движение было “продумано основательно и до конца”. Контрреволюция появилась не в Германии, но именно там были наиболее точно продуманы ее лозунги и извлечены из них логические выводы. Главный фактор пришел из Англии – в то время значительно более зрелой политически по сравнению с Германией.

Автором был Бёрк. Немцы внесли в этот процесс “основательного продумывания до конца” философскую глубину и усиление начатых Бёрком тенденций, соединив их с чисто немецкими компонентами»[21]. Как результат, «историзм» как метод и как философское воззрение вытекает из немецкой консервативной мысли и появляется окончательно в Англии как эффект немецких влияний[22].

Для нас эти замечания важны, во-первых, указанием на стимулирующую роль социальных потрясений в выработке консервативной концепции и, во-вторых, в связи с рассмотрением исторической экономической школы, зародившейся в Германии во многом благодаря интеллектуальным процессам, охарактеризованным К. Мангеймом.

С этих же позиций атаковали либеральную демократию и американские неоконсерваторы. Так, для С. Хантингтона демократия «хороша» лишь до определенных пределов, после чего превращается в свою противоположность. Поэтому стабильность государственного строя требует определенной степени неучастия граждан в демократическом процессе[23]. Разумность народа «как основа законного конституционного правления» оценивается скептически. Соответственно, общественное мнение предлагается дифференцировать на «истинное» и ложное, пронизанное эмоциями и аффектами.

Следует отметить, что такая логика развития консервативной мысли в большой степени обусловила формирование ситуации, когда консерватизм лишь оппонирует альтернативным позициям и в результате оказывается лишен своего собственного специфического содержания.

В поддержку этого важного утверждения можно сослаться на известный тезис С. Хантингтона: «В этом отношении консерватизм отличается от всех прочих идеологий, кроме радикализма: ему не хватает того, что можно было бы назвать сущностным идеалом»[24]. Представляется, что этот тезис классика консервативной социологии, связанный с его посылкой, что консерватизм является ответом на проблематизацию системы социальных институтов, крайне важен для нашего обсуждения.