Ученик застегнул пуговицы серой рубашки и заправил в джинсы того же цвета.

– Просто в школе очень жарко, май всё-таки, – и с ярким самодовольством усмехнулся. – Или дело во мне?

Оливье встал из-за стола и двинулся к выходу из кабинета, безмятежно щелкая пальцами.

Тем временем.

В школьном туалете напротив широкого зеркала любовалась собой ученица семнадцати лет – Эльвира Ди́асс.

Она расчесала длинные волосы абрикосового оттенка, чуть взлохматившееся за прошедших пять уроков. Подтянула фиолетовое платье, хорошо сидящее на стройной спортивной фигуре, поправила золотые сережки, за которые чуть было не зацепился розовый маникюр. Повезло, что на бежевом округленном лице с курносым носом, полными губами и сапфировыми глазами, едва заметный макияж не нуждался в коррекции.

Эльвира считала себя красивой девушкой с прелестным вкусом в одежде, выбор которой доставлял удовольствие. Никогда нельзя было эту девушку встретить в школьной форме и в туфлях без каблуков, за исключением урока физкультуры. Вероятно, не будь Эльвира богатой и уважаемой ученицей, учителя бы делали замечания её внешнему виду.

Рядом, увлеченно посмеиваясь и жестикулируя, разговаривали две девушки из параллельных классов, Эльвира обратила внимание на беседующих. Она оценила внешность одной – шатенки, одетой в голубую толстовку с рисунком инопланетян, коричневую длинную юбку, зеленые кроссовки, что, по мнению Эльвиры, вовсе не сочеталось.

– Отстой, – буркнула она о вкусе незнакомки, и, хоть и тихо, обсуждаемая уловила шепот.

– Извини, ты что-то сказала? – уточнила девушка, но та молча ушла.

Во всей школе раздавался гам. На подоконниках сидели ученики, готовящиеся к уроку. По коридорам бегали младшеклассники, их удерживали дежурные. Некоторые дети послушно останавливались, некоторые игнорировали указания и в наглую проносились мимо.

Оливье двигался к кабинету химии, покуривая электронную сигарету. У входа встретил одноклассницу – Эльвиру, читающую учебник по биологии. Приятельница нравилась давно – характером, умом, внешностью, но осознал влюбленность он меньше недели назад после случая в поезде… Соученица частенько казалась, так называемой, «стервой», но это прибавляло ей определенный шарм. Многие учащиеся недолюбливали Диасс, однако, среди учителей она имела положительную репутацию. Эльвира входила в десяток самых сильных учащихся и разбиралась как и в гуманитарной сфере, так и в точных науках.

Оливье решил сделать первый шаг к отношениям с приятельницей, и, светясь самоуверенностью, твердой походкой устремился к ней, а как только приблизился, оперся рядом на стену. Он являлся парнем высоким и превышал ростом на полголовы.

– Тут такое дельце… ты мне начала нравиться. Точнее, ты всегда была девушкой шикарной и интересной, но теперь, когда я смекнул, я уж точно не намерен такую упускать, – Оливье с хитринкой ухмыльнулся. – Сходим сегодня в кино после уроков?

– Дай-ка подумать, – беседница наигранно состроила задумчивую физиономию, а спустя миг бросила: – Вряд ли.

Эльвира считала парнишу красивым, а в какой-то степени харизматичным и интересным – за одиннадцать лет учебы привыкла к однокласснику. По крайней мере, благодаря нему в школе не бывает скучно. Также учителя пару раз давали им общий проект, вероятно, зная, что отличница с грубыми нравами кого угодно заставит трудиться. Что и произошло – ей удалось убедить этого бездельника принять участие и выполнить положенную половину. Однако романтической симпатии не было. Впрочем, Эльвира на тот момент ни к кому её не испытывала.

– Тебе что ль кудрявые парни не нравятся?

Эльвира закатила глаза и зашла в класс. На пороге она борзо плечом отпихнула другого одноклассника, который тоже заходил в помещение и перекрыл дорогу. Оливье последовал за избранницей, и от него однокашник шарахнулся в сторону сам.

– О, у нас урок химии. Что по поводу нее… Я, в общем, слыхал когда-то, что все чувства – какая-то там химия в мозгу, еще что неясное. Так вот, твоей химии я нравлюсь, я прочухал. Ты пока просто отказываешься верить в то, что сулит тебе судьба через мозг.

– Теперь ясно, почему у тебя отстойные оценки.

– Кстати, я видел, что ты выставила фотки, какой маникюр ты сделала кому-то, – Диасс подрабатывала мастером по ногтям. – У меня подруга тоже хочет. Можно она к тебе запишется? Только я с ней приду. Без нее. В кино. Или еще куда. Где тебе удобнее?

– Передай ей, что нигде, – с язвитостью ухмыльнулась Эльвира и подошла к одноместной парте, но её уже заняла одноклассница.

– Быстренько свалила, – Быстренько свалила, – потребовала дерзословка, и та молча поторопилась взять рюкзак и освободить место. Эльвира присела, ухажер навис на ней. Она, отложив школьную сумку и недовольно цокнув, развернулась и чуть громче, настойчивее продерзила: – Нарываешься что ли?

– Да, – честно кивнул Оливье.

– И на что же?

– На поцелуй, очевидно.

– Переживешь без него.

Оливье ушел к последним партам, но заметил, как Эльвира на секунду по-доброму усмехнулась, забыв о наглости секунду назад.

Урок.

Оливье сидел за партой среди двадцати одноклассников, как и он выбравших гуманитарный профиль. Одиннадцатиклассник наблюдал за учительницей, женщиной сорока лет. Она объявляла результаты контрольной работы, которую благополучно большинство провалило. Слышал преподавателя Оливье чуть ли не через слово – мешала музыка, играющая в беспроводном наушнике.

Учительница бушевала, указывая на доску с правильным решением задачи. В ней, конечно, все символы были учащимся абсолютно знакомы, но для многих в классе они всё равно казались древними иероглифам.

– Десять двоек на двадцать двух человек, каким образом?! Я для кого пять раз из класса выходила?! Чтобы вы даже не списали?!

Слушатель скучающе стучал пальцами по поверхности стола, мерещилось, что на уроке время идет не вперед, а назад. И, решив, что на тот день учебы хватило, Оливье обратился к учительнице:

– Можно выйти?

– Хорошо, Лонисто, – позволила учительница и предупредила: – Вещи в классе оставь, а то опять уйдешь и не вернешься.

– Окей, – пообещал лгун, в мыслях сознавшись: «Я без них».

***

Мужчина развалился на диване у телевизора. Его нестиранная одежда, неумытое лицо и нездорово толстое телосложение намекали, что он давно за собой не следит. Среди песочных волос выступали седые, щетина на подбородке росла неравномерно, но мужчина не торопился побрить. На столе валялись несколько бутылок недорогой водки, и он выпивал очередную, переключая каналы в поиске чего увлекательного.

Оливье находился рядом, в мимике ярко читалась жалость к отцу – жалость в её самой мерзкой степени, он указал на бутылки и пересчитал их:

– Три, четыре, пять… – и в насмешку похвалил, поставив руки на бока: – Ух, молодец, идешь на рекорд.

Оливье помахал пакетиком с наркотиком «экстази»:

– Я тут у тебя украл кое-что, ты не в обиде?

– Что тебе, бля, надо?!

Сын не успел набедакурить, но отец впал в ярость. Отец посмотрел на сына стеклянным взглядом, в нем не читалось ничего осознанного, кроме ненависти.

– Тебя в школу вызывают. Опять соврать, что ты занят?

В речи мелькала обида. Вероятно, Оливье и не против, если родитель хоть раз сделает ему замечание, побеседует с учителями… это лучше, чем полное равнодушие.

– Да, не хочется разбираться с уебаном, вроде тебя. Я жду-не дождусь, когда тебе стукнет долбаные восемнадцать, и ты к пизде свалишь отсюда. Охуенно, что осталось всего шесть месяцев.

– Три. У меня двадцатого августа день рождения.

– О, заебись, что ж ты раньше не сказал?

Оливье вновь убедился, насколько родной – чужой. Впрочем, давно смирился и перестал гадкие отношения с отцом воспринимать как проблему. Да, досадно, да, печально, но не больно. Не осталось нужды в любви родителей.