Обе барышни в душе не согласны с ним, однако разговор прерывается из-за появления доктора, бледного, с густой шевелюрой, отливающей цветом меди. Ему не больше двадцати: мальчишка с ученой степенью.

– Прошу прощения за опоздание, – ни на кого не глядя бормочет он.

– Добрый вечер, Джон, – Мэри убеждена, что неприязнь к человеку – не повод забывать о вежливости.

Полидори не отвечает на ее улыбку. Кажется, он вообще не умеет улыбаться. Мисс Годвин, застенчивой от природы, трудно поддерживать разговор с малознакомыми людьми. Впрочем, с того момента, как Перси представил ей Джона Полидори, сам доктор едва ли произнес и десять слов. Клер сразу окрестила его Лунатиком, а Мэри пришла к заключению, что никогда еще не встречала более скучного джентльмена, совершенно лишенного утонченности и вкуса.

Справедливости ради стоит заметить, что и у личного врача Байрона сложилось отнюдь не лестное впечатление о новых друзьях лорда. Шелли показался ему откровенным нарциссом, мисс Клермонт – пустой кокеткой. Что же до мисс Годвин… Когда она впервые вошла в гостиную, комната как будто наполнилась солнечным светом и пряным ароматом цветов. Но ее подчеркнуто вежливый, точно снисходительный тон неприятно задел Полидори, который вдруг ощутил себя мелким и незначительным. Слишком высокомерная, решил Джон и почти не обратил внимания на сумрак, воцарившийся в гостиной с ее уходом.

За последующие недели их мнение друг о друге не переменилось. Мэри невольно вспоминает шутку Перси о том, что необходимость бодрствовать доктор переживает как личное оскорбление.

– Я задержался в зверинце. Дарвелл заболел, – говорит Полидори, поднимая глаза на Байрона. Отчего-то его голос звучит виновато.

– Только не Дарвелл, – лорд буквально испепеляет взглядом своего врача.

Гости догадываются, что речь идет о медвежонке – самом ценном обитателе зверинца Байрона. Еще во время учебы в Кембридже он держал в своей комнате ручного медведя, о чем потом долго напоминали следы когтей на стенах. Уезжая из Англии, поэт позволил себе странную блажь – начал коллекционировать зверьков, преимущественно грызунов, которых провез за собой через пол-Европы. Звери время от времени сбегают, прогрызая ходы в углах клеток, но оставшиеся плодятся с такой скоростью, что хозяин не придает большого значения утрате части своей коллекции. Однако полугодовалый медвежонок по кличке Дарвелл – уникальный экземпляр, которым Байрон особенно дорожит. Он даже заказал специальную разборную клетку, чтобы любой из слуг мог справиться с ее переноской и сборкой.

– Делай, что хочешь, но медведь должен выжить, – от угрозы, скрытой в интонациях лорда, у Джона мурашки по коже. Раштон внутренне ликует, подавая доктору тарелку с рыбой.

Клер декламирует отрывки из нового стихотворения Байрона «Прометей», надеясь поднять ему настроение. Остальные уже знают, насколько это опасная затея: когда милорд начинает хандрить, даже гром рокочет тише, чтобы невзначай не вызвать ответную бурю.

– Существует миф, согласно которому именно Прометей создал первых людей. Он вылепил их из земли и воды, – вдруг говорит Шелли. Его глаза горят, голос выдает волнение. – Вот бы сотворить людей, не знающих голода и страданий, раздоров и смерти! Только представьте, какими счастливыми они могли бы быть!

– А разве мы не счастливы? – Мэри удивленно вскидывает брови.

К восемнадцати годам она узнала столько горя, сколько иным не доводилось испытать за целую жизнь. После побега с Перси любимый отец отказался поддерживать беглянку, ее новорожденная дочка прожила всего десять дней, а Шелли увяз в долгах и скрывался бог знает где, пока Мэри собирала себя по кусочкам. Спустя время она снова стала матерью и отношения со стариком Годвином потеплели. От кредиторов спасло наследство, полученное после смерти деда Перси, и Мэри стало казаться, что холодное лето в Швейцарии подарило им дни по-настоящему безмятежного покоя. Они вместе, беды остались позади – неужели этого мало для счастья?

Шелли не отвечает. Байрон, прищурившись, смотрит на него, затем отодвигает пустой бокал и встает из-за стола. Ужин окончен. К досаде Клер, хозяин не приглашает гостей переночевать на вилле, и им снова приходится подставить лица ветру и моросящему дождю.

Байрон и Полидори уезжают в Женеву, чтобы нанести визит доктору Луи Одье. Лорд предпочитает компанию швейцарцев обществу своих соотечественников, которых, кстати сказать, в городе немало. Дурная слава идет за Байроном по пятам: чопорные английские дамы шепчутся в женевских гостиных о том, что на вилле Диодати поэт и его друзья предаются самому разнузданному разврату.

Мадам Одье обожает скандальные истории. На ее вечерний бал, разумеется, также приглашены Перси, Мэри и Клер. В здешнем обществе Мэри Годвин называют не иначе как «миссис Шелли».

Снег растаял, напоминая о себе лишь белыми шапками Альпийских гор на горизонте. Гости собрались в большой зале, гудящей, как улей. В этом гуле не без труда можно разобрать обрывки французской и английской речи. Клер упорно осаждает Байрона, и, по мере того как опустошаются бокалы, его неприступность всё легче сдает позиции перед натиском восемнадцатилетней протеже. Вот только из-за врожденной хромоты он не танцует, к великому огорчению мисс Клермонт. Впрочем, лорд не единственный, кто избегает танцев: Джон Полидори весь вечер играет в шахматы с доктором Одье.

А Мэри и Перси самозабвенно кружатся в вальсе и похожи на молодоженов, всё еще полных иллюзий относительно друг друга.

– Кажется, младшая мисс Одье не на шутку увлеклась нашим Лунатиком, – на губах Шелли небрежная улыбка. – Бедняжке можно посочувствовать: Полидори не имеет ни малейшего понятия о том, как вести себя с барышнями. Держу пари, в эту самую минуту Анна завидует ферзю, которого он так отчаянно защищает.

Мисс Годвин смотрит на дочь хозяина дома – худенькую блондинку, в задумчивости застывшую у окна. Она выглядит печальной.

– Не смейся над ней. Неужели Джон так безнадежен?

– Он заметит мисс Одье, только если она придет к нему во сне, как сомнамбула. И даже тогда станет потчевать ее пилюлями, вместо того чтобы подарить наслаждение, которого жаждет эта пташка.

По щекам Мэри разливается румянец. Разумеется, Перси ее дразнит. Он знает, что она так и не разучилась смущаться при упоминании о физической стороне любви. Она пытается представить себя на месте мисс Одье. Да, пожалуй, незамужней барышне польстило бы внимание джентльмена, но это лишь желание невинного флирта, не подкрепленное серьезным чувством. Равнодушие доктора Полидори не могло стать причиной грусти, которая светится в глазах Анны.

Мэри подходит к ней и осторожно интересуется, что может омрачать мысли очаровательной мадмуазель во время бала.

– Ах, миссис Шелли, – вздыхает мисс Одье, – я не думала, что моя печаль так заметна. Я всё не могу забыть вчерашнее происшествие с Ньютоном. Это наш ньюфаундленд, – поспешно поясняет она. – Пес заразился бешенством и чуть не покусал мою старшую сестру. Отец приказал пристрелить Ньютона, но он прыгнул в кусты и убежал. Что с ним сталось? Он всегда был таким безобидным. Надеюсь, он не страдает…

Анна снова вздыхает, а Мэри с тревогой бросает взгляд в окно. Над озером сгущаются тучи, предвещая ночную грозу.

В перерывах между танцами гости играют в шарады. Дамы загадывают слово и показывают его составляющие с помощью пантомимы. Клер наконец получила возможность проявить свои актерские таланты. Когда наступает ее черед, она гримасничает и увлеченно жестикулирует, однако ей плохо удается передать суть так, чтобы джентльмены могли догадаться, о каком слове идет речь. Они восхищенно следят за ее жестами, взлетом рук, изгибами изящной фигурки, забывая сосредоточиться на отгадывании. Только крестники доктора Одье десяти и двенадцати лет продолжают выкрикивать свои варианты. Мужчины охотно уступают им право претендовать на победу – все, кроме Джона Полидори, который радуется, как ребенок, всякий раз, как угадывает слово. Мэри вновь убеждается, что ему недостает чуткости и такта. Кажется, один из мальчиков вот-вот заплачет.