К змее он удивительно быстро привязался. Их симпатия оказалась взаимна. И он мог представить, как плохо ей могло стать без подпитки волшебника. Они с Гарри одной крови, оба говорят на парселтанге. Именно это помогло Марволо стать заменой Гарри для создания, чей мир вращался вокруг одного человека.
— Да. Она скучала по тебе, говорила, что ты разрешал ей спать в одной кровати с тобой, — коротко усмехнулся парень. Нетрезвая улыбка оказалась мила. — В этом плане мы с ней очень похожи — любим гостевать у тебя в кровати.
— Когда-нибудь мы поспим втроём, — пообещал Марволо, с нежностью погладив по щеке. Отвлечься на приятное хорошо, но их все ещё ждёт непростой разговор. Реддлу нужны ответы, и своими касаниями он извинялся за то, что будет дальше. — Расскажи мне, что произошло после того, как меня трансгрессировали?
— Много чего, — коротко ответил Гарри, ощущая, как по щеке покатилась слеза. А ведь он надеялся, что выплакал все и больше их не осталось. Чтобы не вставать, он притянул бутылку к себе и налил ещё на полстакана. — Бойня. Со всеми вытекающими. Хрыч бородатый попытался отрезать мне палец, на котором я ношу крестраж, но хер ему на нос, — мстительная улыбка ненадолго озарила лицо. — Я весь палец и кольцо вечным приклеиванием обработал.
Марволо слушал рассказ Гарри, пропуская мимо ушей нецензурную брань, и не мог не похвалить за предусмотрительность. Сам он даже мыслей не допускал, что кто-то рискнёт лишить его пальца, чтобы добыть крестраж. Позаботился он совсем о другом — уничтожение части его души ляжет проклятьем на того, кто это сделал. Другими словами, Дамблдор, уничтожив кольцо, наслал на себя проклятье, что не в силах снять никто, кроме самого Марволо. Если бы старик чудом остался жив после случившейся битвы — он проходил бы ещё по земле месяц, от силы два.
Воспоминание об уничтоженной частице души отозвалось болью в сердце. Всем своим нутром Марволо ощутил, как ужасно лишаться части себя. Того, что больше не вернуть. Того, что ушло за грань. Вместе с потерей сил, эта боль ударила по сознанию и его разум почти раскололся. Если бы не оказали помощь — он умер от полного истощения. Верные люди появились вовремя. Вот о чём сейчас нужно думать. Он дома. С крестником на коленях, что продолжал пить, держа стакан руками, и те безбожно тряслись.
Марволо не отнимал то, что продолжало удерживать парня от истерики. И прежде чем попросить продолжить рассказ, он спросил о главном для себя, раз уж стал думать о крестражах:
— Гарри. Диадема, что я не выпускал из рук, где она сейчас?
— В твоём столе, в правом верхнем ящике. Лично убрал её, когда приходил сюда. Проведать тебя. Она цела, — успокоил Лестрейндж, с первого же взгляда узнав в украшении крестраж крёстного. А когда взял в руки — ощутил родную, тёмную магию.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Марволо и обнял чуть крепче. От одного только представления, что он мог её потерять, как обычную вещь, передергивало.
Парень замолчал, откидываясь на грудь. За эти несколько дней, он испытал слишком много, чтобы оставаться спокойными. Но говорить… говорить ещё тяжелее. Стакан быстро опустел. А голова быстро потяжелела. Алкоголь ударял сильнее при голодном желудке. Вторая половина дня пошла, а ел он приблизительно в шесть утра, до этого провалявшись в постели всю ночь, не в силах заснуть. Да и как это сделать, когда из спальни матери периодически слышал натуральный, заставляющий в жилах стынуть кровь, вой.
Смерть Рудольфуса ударила по Белле сильнее всех. Её приходилось держать на успокоительных чарах и дежурить у двери спальни, чтобы горе снова не начало выражаться в магическом выбросе, который способен разрушить дом и похоронить всех под обломками. Как ещё ей помочь — Гарри не представлял. Он сидел с ней двое суток, прежде чем его сменил отец, едва уговоривший их обоих поесть.
— Кто, Гарри? — голос Марволо раздался у самого уха и он перехватил дрожащую руку со стаканом.
— Руд… — на половине слова встал ком и плотина, сдерживающая эмоции, рухнула. Гарри разрыдался, как маленький ребёнок, в объятьях Марволо. Он так надеялся, что отплакал своё… что слёз не осталось! Хотел верить, что ему удалось внушить себе, будто справился, и тем самым помочь остальным…
От рыдания его начало трясти. Спиртное отодвигало от грани, но прямой и короткий, словно удар ножом, вопрос вызвал срыв. С трудом допив остатки в стакане, Гарри в бессильной злости и горечи отшвырнул его в стену. От сильного удара стакан разлетелся вдребезги, но магия вернула его в прежнее состояние.
Марволо удержал Гарри в своих руках и сжал почти до боли, прикрывая глаза. В прошлом он не испытал бы абсолютно ничего, узнав о смерти одного из своих людей. Да и сейчас не ощутил бы ничего сильнее досады, если бы умер кто-то из тех, с кем он держит дистанцию, к кому не привязывается никогда. А ведь смерти с их стороны ещё есть. Бой не может пройти без одной только потери. Но Рудольфус. Этот человек, благодаря Гарри, стал частью жизни Реддла, когда он вошёл в состав семьи Лестрейндж. И теперь боль потери перепала ему, вышибая воздух из груди.
Провалявшись в постели неделю и не имея ни о чём понятия, теперь он узнавал с чем боролись те, кто стал ему по-настоящему близок за два десятка лет. Не в силах, да и не собираясь контролировать свои мысли, Гарри ненароком показывал свои воспоминания о том дне — как отбивался от обезумевшего Долгопупса-старшего на фоне беспредельного магического хаоса убитой горем могущественной волшебницы.
Марволо прервал просмотр, положил ладонь на лоб крестника и, обращаясь к своей магии, чего долгое время был лишён, наслал сонные чары. Хватит с мальчика страданий. Всхлипы и тихие стоны прервались, а вместе с ними закончились слёзы. Гарри погрузился в спасительную темноту и Марволо перехватил его удобнее, целуя в висок.
— Отдыхай, мой маленький василиск.
Мужчина должен был хоть что-то сделать. Как-то успокоить, после пережитого. Такая боль не должна была выпасть на их долю.
***
Гарри продолжал спать и Марволо вскоре уложил его в свою постель. Перед тем как заменить очки на повязку для сна, он увидел, насколько измождённым было лицо. Даже во сне он не знал покоя. Сквозило напряжение. А тени под глазами… на них больно смотреть.
Также Реддл узнал сколько пробыл в заточении и сколько прошло времени, пока он восстанавливался. Три недели. Это слишком долгий срок.
Перед матерью парня был долг, и он готов был предстать перед ней, чтобы принести извинения и принять удар, который, без сомнений, заслужил. Смерть всех погибших на совести лидера.
— Дом Лестрейнджей, — тихо назвал адрес, заходя в камин, и перенесся в знакомую гостиную, очищая себя от сажи.
Место стало таким привычным… и таким холодным, пустующим сейчас. Атмосфера стояла ужасающая. Будто сам дом скорбел по ушедшему хозяину. А нестабильная магия хозяйки накрыла густым отчаянием и болью, продираться сквозь которое тяжело, словно через толщу воды.
Воткнутый в пол посох, излучающий чары успокоения, стоял словно светильник в кромешной темноте. Драко Малфой спал в кресле, сжимая жезл в руке, и через него транслировал чары.
Марволо вспомнил, что именно Драко переместил его домой и начал лечение. Мальчик хорошо постарался. Благодаря ему сейчас состояние Реддла стабильно. Он подошёл к отпрыску Малфоев ближе и коснулся платиновых, мягких волос. Одним только тактильным контактом он послал волны успокоения и влил в целителя некоторую часть своих сил, прекрасно понимая, какую сферу выбрал для себя Малфой. Гарри, находясь в Дурмстранге, в деталях расписывал их обучение.
Парень стал чувствовать себя, с приливом чужой магии, гораздо лучше. Дыхание стало глубже, а магический фон устойчивее. И трансляция стала ярче. Самодельное оружие реагировало на состояние своего владельца.
В залу вышел Северус, с подносом в руках, и коротко поклонился, увидев Повелителя.
— Рад, что вам лучше.
— Оставь эти формальности, Северус, — Реддл поморщился от одного только вида почтения. Сейчас оно так ни к месту. Он не хотел находиться в этом доме, как Тёмный лорд.
