— Джин, хватит! — смеётся, толкая его в плечо.

Среди детских вещей высокий, внушающий уважение и трепет мужчина выглядит странно. Он снова и снова крутит вокруг себя коляску, причитая, что ему нужна самая лучшая.

— Она мне не нравится, — корчит смешную гримасу.

— Но она прекрасная! — возражает девушка, вскинув брови от удивления. Ведь эта коляска стоит больше, чем она могла бы подумать. И, если бы не муж, никогда бы не посмотрела на неё.

— Она слишком маленькая, — фыркает громко, так что консультанты неподалёку хихикают.

— Это ты высокий слишком. Смотри, мне она подходит, — встав рядом с ней, произнесла торжественно Мэй.

Он медленно кивает, а потом широко улыбается.

— Берём! Она тебе к лицу.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — подойдя к нему вплотную, положив руки на его грудь, прошептала она.

— Что-то не так?

— Все так.

Встав на цыпочки, она нежно поцеловала Джина в гладкую щеку, а затем, приблизившись к уху, тихо произнесла:

— У нас будет дочь.

Глаза Джина расширились, а руки вмиг обвили талию жены. Аккуратно притянув ее к себе, подарил объятия, выражающие защиту и любовь.

— Мэй… Я так рад, — улыбается, а затем все же отпускает ее. Сердце распирает от чувств, от воодушевления и счастья.

— Почему ты плачешь? — ее пальцы стирают слезинку, бегущую по скуле мужчины.

— Наша дочь будет самой счастливой девочкой. Я люблю вас, Мэй.

Наклоняется, кончиком носа касается ее скул, вдыхая запах оголенной кожи. Вскоре его мягкие губы дарят Мэй нежный, долгий поцелуй.

А где-то там… За толстыми стёклами детского магазинчика, там, где холод и мороз, карие глаза, замерев, наблюдают за счастливой супружеской парой.

Мужчина, не двигаясь с места, внимательно следит за каждым их движением.

Губы дрожат, но не от холода, а руки, будто привязанные к телу нитками, безвольно свисают. Он вдруг почувствовал себя тряпичной куклой, которую выбросили в мусор за ненадобностью, ведь теперь у хозяина появились новые увлечения и заботы. Из тела этой куклы вытащили всю вату, вырвали глаза и уши. Такой изуродованной ее теперь никто не заберёт.

Сердце, ускорившее ранее свой ход, теперь затихает, гулко и глухо лениво разгоняет ледяную кровь.

Сколько раз одно и то же сердце может разбиться вдребезги? Сколько раз человек может разочароваться в себе? Сколько раз, чтобы нащупать дно?

— Хосок, пошли. Я закончила, — раздался рядом женский голос.

Этот голос словно выдернул его из холодной воды. Он обернулся к вышедшей на улицу девушке. В руках множество пакетов и коробок, которые практически закрывают ее живот и лицо.

Он молча все забирает, широкими шагами направляясь в сторону машины. Вскоре и Бель догоняет его. Заметив перемену в настроении, также молча садится на заднее сиденье.

30 минут абсолютного молчания по дороге домой вскоре заканчиваются:

— Ты счастлива? — звучит вдруг тихий вопрос.

Бель поднимает взгляд от удивления, но Хосоковы глаза сосредоточены на дороге.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я хочу знать… какого это.

Бель, задумавшись, замокла на пару минут, а затем решилась ответить:

— Да, я счастлива. Я люблю своего мужа, у нас скоро будет ребёнок, пол которого мы узнаем завтра. И он любит нас, защищает, оберегает. Иногда бывает трудно, — запнувшись, тихо произносит она, вспоминая, как эти пару дней он почему-то будто избегает ее, — Но ведь все можно решить. Пока жив человек, пока в груди бьются сердца, можно исправить все.

Хосок качает головой.

— Иногда сердце бьется, а человек мёртв.

Бель опускает глаза на свои руки, рассматривает кольцо, купленное наспех. Она тогда даже не взглянула на него, так ей было все равно. Но сейчас это символ семьи и единение.

— А бывает и наоборот…

Машина тормозит. Хосок поворачивается к ней лицом. Их глаза пересекаются. Он видит в них страхи и надежду. Она видит в них боль и сожаление.

— Ты запомнишь меня плохим, верно?

— Хосок, я…

— Прости меня, Бель. За то, что вёл себя как чудовище. Хотя… почему «как»? Я бы дружил с тобой, как Гук, но я даже этого сделать не смог. Прости, — отворачивается, сжимает руль, так что костяшки белеют.

— Я простила тебя, — произносит она, спрятав руки в рукавах белого свитера.

— Спасибо.

***

Юнги стоит под градом воды. Мысли за эти несколько дней так и не упорядочились. Слова Чимина вновь и вновь звучат эхом. А Юнги всякий раз дрожит, «свято» веря в их силу.

Кап. Кап. Кап.

Слёзы это? Или пресная вода из-под крана? Боль это? Или разочарование?

Как ему замолить свои грехи? Как ему сказать ей, что это он убийца? Что это он убил ее родителей, дорогих сердцу людей, а затем полил бензином и поджег. Как сказать, что это он пробрался к ним ночью, чтобы вернуть ей тот самый кулон? Как сказать, что это он лишил ее детства? Как сказать, что это он причина ее первых слез?

— Прости меня, жизнь моя, прости, — лбом прислонившись к холодному кафелю, прошептал он.

Юнги никогда не был таким опустошённым. Желание обнять ее, поцеловать, вдохнуть родной запах. Но все это… Это прошлое останавливает. Он испачкает ее. Испачкает мерзостью и болью. А потом эта боль словно чума покроет ее кровоточащими ранами. Разве может он такое допустить?

Великий яд для сердца — молчание.{?}[цитата П. Бурже]

***

Холодная жидкость вызывает мурашки по всему телу. Датчик в руках врача активно двигается по животу, размазывая прозрачный гель. Бель слегка подрагивает от нетерпения.

— Малыш развивается отлично. Патологий нет. Вы отлично следите за здоровьем. Продолжайте в том же духе, — улыбается приятная женщина средних лет, — Хотите послушать сердцебиение?

Юнги, сидящий рядом с женой, с трепетом и нежностью держит ее руку. Чёрные глаза внимательно всматриваются в экран. Но он все же принимает тот факт, что не может увидеть что-то явное. Он лишь кивает на предложение женщины.

Эхо сердцебиения заполняет кабинет. Оно сливается с сердцебиением Юнги, идеально вписываясь в его собственный темп. Сглатывает ком в горле, а затем подносит пальчики жены к губам, по очереди целуя их. Бель от этого жеста широко улыбается.

— А мы можем узнать пол? — уточняет она.

— Да, вполне.

— Можете написать его на листочке и вложить в этот конверт? — протягивает его женщине, принимая сидячее положение. Аккуратно вытирает остатки геля влажной салфеткой, протянутой Юнги.

— Зачем это, Ынбель? — возмущается Юнги, с непониманием кидая взгляды то на жену, то на врача, запечатывающего конверт.

— Это просьба Гука, — тихо произносит Бель.

— Что за «шуточки»? Что он опять задумал? — бормочет Мин, скрестив руки на груди.

Бель, забрав обратно конверт, тянет мужа в коридор. Они прощаются с врачом и покидают кабинет.

Практически у порога их встречает Гук. Бель хихикает: он выглядит так неестественно среди плакатов о беременности и расхаживающих в развалку женщин. Такое ощущение, будто он перепутал дорогу, когда направлялся сюда.

— Не смейся. Давай-давай, — улыбается он, забирая из ее рук нужную вещь.

— Чем бы дитя ни тешилось, — хмыкает Юнги.

***

Несколько дней усердной работы и подготовки к празднику, наконец, подходят к концу. И чем меньше часов остаётся, тем больше волнения и напряжения витают в воздухе.

Мисук трудится усерднее кого-либо, готовя различные блюда и закуски. Гук неожиданно для всех взял на себя подготовку гостиной. Юнги занят работой и обеспечением, как он говорит, общей безопасности. Хосок практически не появляется в особняке.

Легкий стук в дверь, заставляет оторваться от первых страниц книги, которую Бель только начала читать.

— Да?

— Это я, — провозгласила просунувшаяся в дверь голова, — Можно?

— Можно, — улыбается она, слегка приподнимаясь с подушек за спиной.

Чонгук неуверенно входит, оглядывается, а затем, не увидев в комнате никого, кроме Бель, плюхается рядом на кровать. Та скрипит и прогибается от его веса.