Бу-у-м! Раскатистый гром прокатился по комнате, задрожали стекла на окнах, заметалось пламя свечей в подсвечниках. Еще один на мину наехал. И неймется же, да уже ежу было бы понятно, что подходить ближе к Кронштадту нельзя — чревато, но англичане, кажется, понять такую простую вещь не могут. Или думают, что догорающий шлюп, отблески незатухающего даже на воде пламени, видимые даже отсюда — это всего лишь какой-то дешевый фокус, который невозможно повторить с другим кораблем?

Бу-у-м, Ба-бах! Тряхнуло знатно, вон какая волна поднялась, брызги через открытое окно попали на лицо, и я машинально вытер их ладонью. Посмотрел на море, где взвились в воздух яркие, обжигающие даже от одного взгляда на них всполохи. Он что там метаться начал и на вторую мину налетел? Вот же сволочи какие. Так на них никаких мин не напасешься.

Я с досадой покачал головой и повернулся к сидящему на стуле со связанными за спиной руками подпоручику, морда которого была сильно избита, из сломанного носа и из уголка рта стекали тонкие шнурки крови. Пока англичане пытаются прорваться к порту, я, пожалуй, продолжу весьма занимательную беседу.

— Что же ты, Павел, так неаккуратно действовал? — я намеренно опустил отчество подпоручика. Хуже он ко мне относиться не будет, и так с такой ненавистью смотрит, что даже не по себе становится, и ведь я вроде в кашу ему не плевал, откуда столько ненависти?

— Все равно сдохнешь, — и этот… нехороший человек плюнул в мою сторону кровавым сгустком. Не попал, что характерно, но старался, чего уж там. Я задумчиво посмотрел на сгусток крови у моих сапог и щелчком расправил манжет, выглядывающий из-под рукава сюртука. Мне всегда нравилась одежда мужчин викторианской эпохи — эдакая строгость и в то же время не лишенная определенной изысканности. Кое-что, правда, пришлось переделать и убрать лишнюю красоту в угоду удобству, но оно того стоило, и пока моряки минировали подходы к Кронштадту, я, чтобы не сходить с ума от напряжения и волнения, заставил портного, которого нашел тут же, исполнить мне такой костюм, который я хочу. Получив в итоге то, что меня вполне устроило, тут же приказал нашить мне разных комплектов на все случаи жизни. Портной только ворчал, что никакого блеска и шика, и что проще государя в дерюгу завернуть — эффект такой же получится, как и от этих костюмов, и как выполнять честному портному приказ, чтобы никаких драгоценных камней на верхних одеждах не было, максимум пуговицы, и так далее и тому подобное. Мне его стоны были не интересны, меня другое волновало.

Англичане подошли к Кронштадту неожиданно. То есть, мы полагали, что Эдвард Вернон, которому поручили разбить русских в Балтике и поддержать шведов огнем своих линкоров в то время, когда те будут разбираться с городами на берегах этого неспокойного моря, немного отойдет от своего первого фиаско, и только потом двинет флотилию к Кронштадту, но эти прогнозы оказались неверными. Старый Грог так сильно спешил попасть обратно домой, что даже не дождался, когда его флотилия соберется в полном составе. Оставив где-то четыре шлюпа, он рванул к русским берегам на всех парусах. Мы едва успели подготовиться. Во всяком случае, никаких учений и отработок взаимодействия проведено не было. Заминировав все подходы к Кронштадту, русская флотилия под командованием адмирала Сиверса отошла от крепости, оставив Кронштадт внешне совершенно беззащитным. Мой выбор командующим флотом в этой войне был очевиден: Сиверс, мягко говоря, недолюбливал шведов еще с тех времен, как служил в датском флоте. С другой стороны, он был достаточно уравновешен, чтобы в точности выполнить план, от которого немного отдавало безумием, но особого выбора у нас не было. Слишком уж наш флот уступал тому не слишком великому, который был послан против нас.

Бу-у-м! Он правда такой тупой, или все же слишком самоуверен, чтобы признать одну простую истину — подходить близко к берегу опасно, и не надо бесконечное количество раз соваться, чтобы проверить эту аксиому. Я еще раз посмотрел на сгусток крови на полу и перевел взгляд на подпоручика, не сводящего с меня взгляда, в котором странным образом переплелись безумная ненависть, разочарование и, что самое странное, отголоски мучительной душевной боли, которая продолжала мучить его, несмотря на все сотворенное.

— Знаешь, Павел, мы все в итоге сдохнем, такова природа человека — родиться, чтобы в итоге умереть. Вот только кто-то делает это раньше, кто-то позже. Зачем ты хотел повредить потаенное судно? — я сменил тон и задал вопрос резко, холодным жестким голосом. Он вздрогнул, завороженно глядя на меня, и промолчал. — Ну, хорошо, ответь тогда, что я тебе такого сделал, что ты просто молнии мечешь?

— Не мне, — пробормотал Павел Очаков, опустив голову.

— Та-а-а-к, а вот это уже интересно, — протянул я, почувствовав, что нащупал ниточку, за которую нужно потянуть, чтобы докопаться до истины. — И кого же я так смертельно обидел? Ты говори, не стесняйся. Должен же я знать, чтобы осознать, каким чудовищем являюсь, и что все диверсии, которые, заметь, направлены вовсе не против меня лично, я заслужил в полной мере.

— Ты надругался над графиней Ожельской, наплевав на гостеприимство, которое было оказано ее родителем королем Августом.

— Да? — я присвистнул. Старо как мир, и так же пошло. Интересно, сколько на самом деле мужиков купилось на эти жуткие подробности? Но графиня молодец. Сумела вычислить меня, и понять, кто увел ее милую переписку с Фридрихом-Вильгельмом. — «Имя, сестра, имя!» — воскликнул я патетично, вытянув перед собой руку. — Да на этой шлюшке клейма негде поставить, — я скривился. — Она поди счет мужикам, с которыми постель делила, давным-давно потеряла.

— Даже, если так, тебе она сказала «нет», но ты все равно взял ее силой…

— Ну, допустим, — я скрестил руки на груди. — И что с того? Это только меня, ее и Августа касается. Ты-то здесь при чем? — у парня произошел разрыв шаблонов и он затормозил. Ну, понятно, думал, что я буду отпираться, доказывать свою невиновность… А оно мне надо? У меня англичане мины портят, а я в каждую, считай душу вложил. И ведь, гады такие, даже не дождались, когда тормознутый Фредрик мне войну объявит. Зачем я вообще на этого повернутого время трачу? Что хочу узнать? Очаков тем временем хлопал глазами, пытаясь понять, что у него спросили. — Так при чем здесь ты? Каким образом «поруганная честь» этой потаскухи стала зависеть от какого-то подпоручика? Заметь, мне даже не интересно, где вы вообще встретились и что она тебе дала, чтобы заслужить такую преданность и готовность отомстить за нее.

Дверь открылась, и Митька подошел ко мне, зашептав в ухо последнюю добытую информацию. Сначала у меня приподнялись брови, а затем я сжал кулаки и, развернувшись, ударил по столу. Вот теперь все встало на свои места.

— Государь, Петр Алексеевич, а с этим, что прикажешь делать? — Митька отступил на шаг назад и кивнул на Очакова.

— Повесить, — коротко приказал я, и вышел из комнаты. Нужно подняться повыше, чтобы было лучше видно, что сейчас творится в море. Отворив окно на чердаке, покосившись на, тенью следовавшего за мной, гвардейца, я припал к трубе, чтобы не пропустить ни секунды из разворачивающегося действа. Первые минуты я не мог думать ни о чем другом, кроме как о графине Ожельской и ее роли во всей этой истории. Про Очакова я старался не думать. Митька сообщил мне, что это и был тот самый гонец, который трех лошадей загнал, но принес наполовину ложные приказы полкам, которые сейчас Курляндию караулили. Бумаги, переданные ныне покойным командующим, несли в себе конкретный приказ выдвигаться в сторону Митавы. Лошадей было жалко, которых загнал этот придурок, которого вытащили с пирса, где он ошивался с украденной колбой «греческого огня», пытаясь сжечь первую подлодку Перта Великого — потаенное судно «Морель». Там же он и был бит, и оттуда переправлен ко мне. Отраву моим людям подсыпал сам хозяин дома, где они все-таки ужинали. Гислау отравился вместе с ними намеренно, чтобы с него не спросили по всей строгости. Настоящим патриотом он был, берег свою страну от русских варваров, чтоб этого чухонца черти самым извращенным способом поджаривали. Не известно было только, кто его вообще надоумил.