Они вышли из деревни, он говорил и говорил, она слушала и слушала.
-- Смеёшься? -- вдруг сощурившись, словно внимательно присматриваясь к ней, сказал он. -- Таки верно говорят, дураковатые мы, с Рыжего Брода...
Берта растерялась:
-- Да я это... я... если хочешь, не буду смеяться... но ты не дурак... не дураковатый совсем... да и вообще уже если кто дураковатый -- то я это я, -- вдруг сказала она с сердцем, -- дурная, никчемная и бестолковая!
-- Как у тебя волосы обрезаны чудно, торчат во все стороны, -- вдруг как-то вкрадчиво сказал он. -- И говоришь ты хорошо и мало... ну и красавица, конечно...
-- Красавица! -- Берта усмехнулась.
-- Ну да, красавица. Да красавиц на свете немало. Я вот сейчас к одной в гости наведаться хочу.
От этих его слов Берте стало немного неприятно. Ишь какой дамский угодник. Но она ничего не сказала на это, только спросила:
-- А далеко ли до Рыжего Брода?
Шли они еще долго. И Мартин продолжал говорить о своей деревне, о людях, которых знал, и Берте все равно было приятно слушать его, легко идти, хоть и заметно похолодало и рука, сжимавшая ленты шляпки-корзинки, стала замерзать. Вторую руку она спрятала в карман пальто.
Когда впереди стали видны крыши Рыжего Брода, Мартин сказал:
-- Ну вот, красавица, мы и пришли. Извини, если чем обидел. И... спросить хочу... ты в городе-то всех знаешь? Может, слышала о даме одной, графине...
Берта сумела скрыть удивление.
-- Да, слышала... важная дама, не подступиться...
-- Нужно мне поговорить с нею... граф-то покойный когда-то сделал семье нашей доброе дело... Отец мой по молодости хотел в городе жить, приехал, стал искать работу, да глупого мужика из деревни всякий обманет, завлекли его в трактире в карточную игру, обыграли так, что не только раздели-разули, а даже расписку взяли, что и дом свой и скот он им должен отдать... а тут добрый человек один в тот трактир пришел, увидел горе простака сельского, пожалел, дал кольцо дорогое... с камнем... им отец мой и откупился... а потом узнал, что человек этот -- граф, тоже в картишки любил играть, много бед имел из-за этого, потому, видать, и решил помочь... слышали мы, что граф этот умер потом, а жена его живет по сей день в городе, хотел я к ней прийти, в ноги поклониться. Спасибо сказать, помощь предложить, если что нужно...
-- Приди! Конечно, приди! -- неожиданно горячо воскликнула Берта. На лице Мартина даже мелькнуло удивление: уж больно сдержанной она была раньше, а тут -- так разгорячилась.
-- Расскажи ей обо всем, она строгая, конечно, но будет рада. И скажи... что встретил Берту, хорошо.
-- Она тебя знает?
-- Она будет рада обо мне слышать.
-- Я скажу. А тебя я смогу в городе найти?
-- Не знаю, -- Берта пожала плечами.
Мартин смотрел на неё внимательно и как-то бесхитростно. Снизу вверх -- она-то была выше ростом. И барышня, не деревенская...
И Берта подумала, что ей не хочется, чтобы он уходил. Но сказала:
-- Ну иди уже, к своей красавице.
И подумала: "Все равно мы смешно смотримся вместе. И к тому же -- я отчаявшаяся. И там у него красавица". Но ей в один миг стало так плохо, что она поняла: то, что было раньше, никак не могло называться отчаянием.
-- Да, красавица меня заждалась уже. Там уж стол накрыт, вся семья собралась. Красавице-то все восемьдесят стукнуло.
Берта подняла брови.
-- У бабушки моей день рождения. Я на ярмарку ходил, подарок думал купить, да пока слонялся меж рядов, какой-то прощелыга у меня кошелек вытянул...
-- Так ты без подарка... Нехорошо.
Хотя было уже холодно (пальцы, сжимавшие ленты шляпы, закоченели), щеки у Берты горели.
-- Я тебе помогу с подарком, -- вдруг сказала она. -- Мне кажется, это будет оригинально. -- И она протянула ему свою ношу. -- Конечно, не знаю, сохранились ли у твоей бабушки зубы, чтобы есть яблоки...
-- В Рыжем Броде даже столетние старики жуют репу и морковь, так что хруст слышен в соседнем селе! Спасибо тебе! -- Он взял из её рук шляпу. -- Ты замерзла? У тебя такие холодные руки! -- заметил он, когда их руки соприкоснулись. -- Знаешь, что? У меня есть тебе подарок!
Из своего дорожного узла Мартин достал рукавицы.
-- Это как раз бабушка вязала. Я с собой взял, говорили, мороз ударить может, но день выдался теплый. А тебе пригодятся, не сейчас, так потом. И где тебя искать в городе?
-- Ты... у графини спроси. Она объяснит. В двух словах не расскажешь.
Берта надела рукавицы, и ей стало тепло и колюче от мохнатой шерсти.
Идти теперь было тяжело, хотя дорога по-прежнему была ладная, утоптанная. Только каждые несколько шагов она все оглядывалась назад, даже когда деревня Рыжий Брод скрылась из виду. Она думала о накрытом столе, о седой старушке с крепкими зубами, о веселых людях, пришедших её поздравлять. Они пьют домашнее вино, смеются и шутят, рассказывая смешные истории о себе самих, у них легко, светло и тепло даже сейчас, когда час от часу становится все холоднее и даже солнечный свет кажется состоящим из ледяного воздуха.
А потом Берта увидела впереди людей и сразу поняла, что эти -- такие же, как она. Они брели -- медленно и устало, многие едва переставляли ноги. Здесь были и старики, и женщины, и даже дети. Кто-то выглядел пообносившимся богачом, кто-то нищим. Некоторые держались вместе, некоторые -- делали вид, что никого не замечают. Берта не стала ни к кому приставать с расспросами, лишь удивилась, что по дороге отчаяния можно брести такой толпой, ей-то казалось, что в этом-то каждый сам по себе. Но людей становилось все больше и больше, это была действительно толпа. Громко никто не говорил, но стояло какое-то монотонное и унылое бромотание-перешептывание, которое очень угнетало Берту. Идти сделалось тяжело. Дорога стала каменистой, девушка то и дело спотыкалась. К тому же вокруг было решительно не на что смотреть: тянулись какие-то серые, унылые поля с пожухлой травой. Смотреть на окружающих людей Берта избегала, почему-то это было ей неприятно. Впрочем, корявость дороги вынуждала все время глядеть под ноги, но это было совсем невесело.
