-- Что видишь: отстригла волосы. Портновскими ножницами.
-- Зачем?
-- Я ухожу.
Ни слез, ни отчаянных мольб, ни истерических вскриков.
Мать просто подошла к ней и обняла. Это был такой непривычный для неё жест, что Берте послышался тихий хруст несгибаемых графских костей. Посмотрев в лицо матери, Берта увидела, как дрогнули уголки её губ. Но это было какое-то неизвестное ей выражение -- совсем новое, не такое, как бывало прежде. Наверное, это из-за морщин, которых у матери стало гораздо больше, чем тогда, когда Берта показывала ей свои цветы.
Она надела шляпку -- даже не из-за холода, а чтобы спрятать остриженные волосы. Осенний путь мог проходить мимо городов и селений, а Берте не хотелось привлекать внимание. Она пожалела о том, что остригла волосы сразу же, как только это сделала. Остричь волосы -- вычеркнуть себя из общества людей добропорядочных, стать вне закона. Пожалуй, можно было уйти и не совершая столь неразумного поступка. Очевидно, что путь длинен, и непонятно, кто может на нем встретиться. Ведь если тебе нет дела до людей, это вовсе не значит, что им нет дела до тебя. Особенно -- какого-нибудь нехорошего дела.
Итак, Берта надела шляпку, шерстяное пальто и высокие ботинки, чтобы удобнее было идти. Собрала узелок с едой, много не возьмешь, да и никто не знает, нужна ли еда вообще на такой дороге.
Она сама не заметила, как прошла мимо дерева, на котором все так же болтались несколько желтых листьев, она шла легко, не оглядываясь, на душе, как ни странно, с каждым шагом становилось только легче. Она переставала думать о доме, о матери, о Мэгги -- теперь у нее был только путь, а может быть, ничего, кроме него, у нее никогда и не было.
Дорога была вытоптана сотнями ног, воздух прохладен и чист, а солнце, хоть и дарило мало тепла, светило очень ярко. Людского жилья вокруг не было, путь шел через поля, засеянные пшеницей, и Берте казалось, что она плывет по золотому морю. А над головой было море лазурное, и ветер трепал концы алой ленты ее шляпы.
В какой-то момент за ее спиной послышался конский топот и на пути появилась черная карета, запряженная вороными лошадьми, несшимися во весь опор. Карета едва не сшибла Берту с ног и умчалась, не замедлив бега. К тому же Берте показалось, что у кареты не было кучера -- кони неслись, никем не подхлестываемые -- разве что волей того, кто сидел внутри. Что-то романтическое было в этой встрече, и карета явно казалась знакомой, так что Берта погрузилась в раздумья, но так и не смогла вспомнить, где уже видела этот экипаж.
Поля вскоре закончились, впереди показались яблоневые сады. Ветви деревьев клонились к земле под грузом плодов -- хороший урожай в этом году. Берта не знала, чьи это владения, да и вообще могут ли кому-то принадлежать сады, что раскинулись вдоль осеннего пути. Но ей захотелось пополнить запас провизии: она обнаружила, что есть ей все-таки хочется, и это её неприятно удивило: по ее мысли, дорога отрекшихся от жизни должна освобождать от земных тягот. Берта принялась собирать яблоки, их было много, но складывать это добро было решительно некуда. Тогда она сняла шляпу и решила использовать её как корзинку. Набрав яблок, Берта двинулась дальше. Ноша была нетяжелой, и девушка так же бодро шагала по осеннему пути, вдыхая аромат яблок и любуясь изобилием сада. Он был настолько прекрасен, что Берта не жалела о том, что мало взяла с собой: вся эта красота входила в её сердце, заполняла его -- так, что ей казалось, будто она уносит с собой весь сад до последнего яблочка.
Но сады тоже закончились. Дорога потянулась через луга, Берта увидела вдали пасущееся стадо, ей даже показалось, что она разглядела пастуха, но он был очень далеко. Впрочем, стало понятно, что где-то рядом находится деревня. А еще Берта заметила другую странность -- солнце все так же высоко стояло в небе, как и тогда, когда она выходила из дома. Значит, на осеннем пути не бывает ночи, подумала она, или тут всегда стоит то время, в которое ты вышел из дома?
Деревня действительно скоро показалась впереди. Берта немного замешкалась: в шляпке-то были яблоки, и её стриженая голова была теперь всем заметна.
-- Ищешь кого, красавица?
Берта оглянулась и увидела молодого невысокого (ниже ее ростом) молодого человека в крестьянской одежде. У него были светло-рыжие волосы и какие-то неопределенно-светлые глаза, а в руках он держал дорожный узелок.
-- Нет, я просто... иду, -- сказала она с нажимом, стараясь намекнуть на цель своего путешествия.
-- Так я тоже иду, -- легко ответил парень. -- Вместе пойдем, веселее!
Берта немного опешила. Вот уж не ожидала она, что путники на осеннем пути могут идти вместе. Что это за "вместе" такое? По дороге отчаявшихся -- вместе?
-- Пойдем, мне до Рыжего Брода, а тебе куда?
-- Мне... дальше... а ты уверен, что дойдешь -- этой дорогой?
-- Так спокон веков сюдой ходим...
Вот оно что! Выходит, по осеннему пути можно дойти до соседней деревни. Может, и правда -- обычная дорога?
-- Чудная ты... Идем, что ль?
-- Пошли...
Берта сказала это просто из вежливости, но как только сказала -- сомнения оставили её.
-- Меня зовут Мартин, -- сказал её спутник.
-- А меня Берта.
-- Городская барышня. Я сразу понял. Я в городе не был ни разу, хотя надо-то... Я сам с Рыжего Брода, хотя чего говорю -- оно ж видно...
-- Что?
-- Ну ты даешь! Смотри на мою голову: вишь, какой я рыжий? У нас в селе все такие: от мала до велика! Рыжие, конопатые, ростом мелкие, говорят еще, что дураковатые, только ты не верь, мы и объегорим кого надо, если понадобится.
Так они шли по деревне, которая оказалась большой, и Берта видела, как косо смотрели на неё люди, как мрачнели лица мужчин, как женщины подзывали к себе детей и что-то шептали им, а дети глядели на нее с интересом и ужасом. Некоторые малыши, завидев ее, убегали и прятались, видно, матери сказали им, что тетя с остриженными волосами хватает детишек, чтоб утащить их с собой куда-то в темные леса. Нахальные подростки кричали в спину какие-то дразнилки... Но Мартин как будто не замечал этого. Он шел и все рассказывал и рассказывал о себе какую-то забавную чепуху: то о том, как он ездил в соседнее село продавать поросенка, а тот сбежал от него, то о том, как однажды они всей семьей искали фартук матери, в кармане которого лежали ключи от погреба: "Весь день искали, и только ввечеру заметили, что фартук-то на ней, только поверху фуфайка надета". И Берта смеялась его незамысловатым шуткам и шла легко, хотя все-таки немного чувствовала, как корзинка-шляпка оттягивает ей руку.
