Внезапно дверь распахнулась, и Гончаров опрокинулся на пол.

– Oh, je demande pardon! – тихо вскрикнула, выходя в коридор, фрейлина Наталья Загряжская. – Excusez-moi! Pardon monsieur!

– That’s quite all right.

– Вы англичанин? – с удивлением спросила фрейлина.

– Nein, nein! Gar nicht. Entschuldigen mir bitte!

– Немец?

– Non! Je dois m’excuser!

– А по-русски вы понимаете?

– Понимаю! – ответил Гончаров, поднимаясь с пола. – Извините меня, ради Бога! Это я во всём виноват! Стал рассматривать ручку.

– Какую ручку?

– Вот эту. Дверную. Великолепно сделана!

– Боже! – облегчённо вздохнула Наталья Загряжская. – Вы меня так напугали!

– А вы – меня! – улыбнулся Гончаров.

– Вы кто? Откуда?

– Из Коллегии иностранных дел. Гончаров. Николай сын Афанасьев. Сопровождаю Рунича, своего товарища…

– Евгения? – сразу же спросила Загряжская.

– Да… И заблудился!

– Идёмте! Я провожу вас!.. Вам куда?

Великий Князь Константин Павлович сидел за столом в своём кабинете и, тихо насвистывая мелодию строевого марша кавалергардов, внимательно разглядывал лежавший перед ним фолиант последнего берлинского издания. На раскрытой странице была красочная иллюстрация, изображавшая хмельных сатиров в обнимку с весёлыми вакханками.

В дверь постучали.

– Да, да! – произнёс Константин, прикрывая рисунок листком бумаги.

Дверь медленно растворилась, и показалась бесцветная физиономия Сипягина.

– Вызывали, Ваше Высочество?

– Да. Входи, Сипягин!

Сипягин вошёл и остановился у двери.

– Дверь прикрой! И подойди поближе! – приказал Константин.

Сипягин приблизился, бросил быстрый взгляд на фолиант, что лежал на столе, и осклабился:

– Есть поинтересней книжица! Нынче получили-с!

– Откуда?

– Из самой вотчины бонапартовой, из Парижа то есть. Весьма прелюбопытные картиночки-с!

– Принеси!

– Слушаюсь! – и Сипягин повернулся к двери.

– Потом! – остановил его Великий Князь. – Сначала дело!.. За дверью никого?

Сипягин выглянул:

– Никого-с!

– Тогда слушай! – Константин подождал, пока Сипягин подойдёт поближе, и продолжил вполголоса. – Будем приступать!

– Когда-с?

– Чем скорее, тем лучше!

– Будем как…? – Сипягин щёлкнул пальцами, изображая выстрел из пистолета. – Или…?

– Шуму – поменьше!

– Значит…, – и Сипягин изобразил удар кинжалом. – Жих!.. Есть у меня один человечек. Бывший унтер-офицер.

– Брут? – Константин задумался. – Брут – нежелателен! Толки ненужные пойдут.

– А как же тогда? – удивился Сипягин.

– Французы предложили миру иной способ. В образе…

– Кого? – с интересом насторожился Сипягин.

– Шарлоты Корде.

– Той, что… Марата? В ванной? – спросил Сипягин и вновь изобразил кинжальный удар. – Жих!

– Тс-с-с! – повысил голос Константин и добавил вполголоса. – Она самая… И никаких толков! Дама мстит за поруганную честь.

– Мудрый оборот, Ваше Высочество! Мудрый! Шарлотки знакомые у нас тоже имеются! – ухмыляясь, затараторил Сипягин и засеменил к двери.

– Стой!

Сипягин обернулся.

– Что ещё-с?

– Как что? Книга!

– Какая книга, Ваше Высочество?

– Из вотчины бонапартовой.

– А-а-а! – вновь осклабился Сипягин. – Это мы мигом!

В доме на окраине Санкт-Петербурга в бедно обставленной комнате ужинали мужчина средних лет в потёртом халате и женщина неопределённого возраста с растрёпанной причёской. Мужчина читал «Санкт-Петербургские ведомости».

– «Желает определиться учителем»! Ишь ты!

– Кто желает?

– Молодой человек.

– Сколько лет?

– А шут его знает!.. За учителя!

– За учителя!

Выпили по рюмке вина. Мужчина добавил из графинчика новые порции и снова уставился в газету.

– «Немка Катерина Гольм желает определиться ключницей». Нам ключница не нужна?

– Сколько лет?

– Темнит немка, не выдаёт возраста! Так нужна?

– Сначала ключи бы приобрести неплохо, а там уж и ключницу искать! Под размеры ключей!

– Значит, за ключи?

– И за ключницу тоже!

Выпили. И тотчас в дверь застучали.

– Кого это на ночь глядя черти несут? – недовольно спросила женщина.

– Сейчас поглядим! – ответил мужчина и, засучивая рукава, пошёл открывать.

Женщина привстала, бросила взгляд в зеркало и на всякий случай поправила причёску.

В комнату вернулся мужчина, ведя за собой Сипягина.

– О, какие гости пожаловали! – приветствовала вошедшего женщина. – Милости прошу! Пожалуйте к столу! Чем Бог послал!

– Спасибо, в другой раз! – ответил Сипягин, усаживаясь на стареньком диване.

– Чем обязаны, ваше благородие? – спросил мужчина, возвращаясь на своё место у стола.

– Надобность небольшая возникла, – Сипягин жестом изобразил всаживаемый кинжал. – Жих!

– Кого в этот раз? – поинтересовался мужчина.

– В офицера одного.

– Сколько лет? – спросила женщина.

– Двадцать шесть.

– Цыплёнок совсем! Дороже будет такого молоденького-то!

– За ценою не постоим, милая моя! – самодовольно ответил Сипягин.

– Что-то не вижу! – мрачно проронил мужчина.

Сипагин вынул из кармана тугой бумажник, извлёк из него пачку ассигнаций, отсчитал некоторую сумму и положил на стол.

– Вот это другой разговор! – обрадовано встретил появление денег мужчина.

– Всего лишь разговор! Не более! – недовольно заметила женщина. – Цыплёнок стоит гораздо дороже!

– Это задаток! – успокоил Сипягин. – Остальное – потом!

– Когда надо-то? – осведомился мужчина, пододвигая деньги к себе.

– Чем скорее, тем лучше!

– Лучше кому? – спросила женщина, двинув деньги в свою сторону.

– Всем! – ответил Сипягин. – Вам, мне и тому, кого следует… Жих!

Гостиную дома княгини Голицыной было не узнать – так преобразилась она после того, как алые тона заменили на светло-голубые и зеленоватые.

Голубовато-зелёную гостиную заполнили гости – родственники и ближайшие знакомые княгини собрались на музыкальный вечер. Отзвучала пьеса, исполненная на скрипке Николаем Гончаровым под аккомпанемент Евгения Рунича. Последовали дружные аплодисменты.

Со стула поднялся Давид Иванович Будри и громко произнёс:

– А теперь, дамы и господа, попросим наших музыкантов исполнить что-нибудь по желанию уважаемой публики!

Все оживились, стали вполголоса переговариваться. Послышались голоса:

– Может, из Моцарта?

– Гайдна или Гуно!

– Из екатерининской поры!

– «Гром победы раздавайся»!

Но тут вдруг начали бить часы. И заиграли менуэт.

– Вот! – воскликнул Борис Голицын. – Божественная тема!

– Отличная мысль! – принял предложение Будри. – Сейчас будет исполнен менуэт времён государыни Екатерины! Тех, кто помнит те незабвенные годы, просим, как говорится, тряхнуть стариной! И показать молодым, как веселились в ту достопамятную пору!

Будри повернулся к музыкантам:

– Прошу вас, господа!

Гончаров и Рунич заиграли менуэт.

– Борис Владимирович, вам начинать! – объявил Будри.

Князь Голицын встал и обратился к матери:

– Разрешите, сударыня?

Голицына царственно кивнула, поднялась с места и, протянув руку сыну, с улыбкой вступила в танец. К ним присоединились ещё несколько пар. Остальные разом встали с мест и стали с интересом наблюдать за танцующими.

– Господа! – подал голос Будри. – Переда вами – эпоха, увы, ушедшая, государыни Екатерины! И самая яркая танцевальная жемчужина той поры – божественный менуэт!

Голицына и её сын в танце приблизились к музыкантам. Взгляды княгини и Гончарова встретились.

– А у вас, господин Гончаров, – с улыбкой спросила Голицына, – нет желания стать обладателем жемчужины?

Гончаров улыбнулся и ещё нежнее заиграл мелодию танца.