© Э. Филатьев, 2020

© ООО «ЭФФЕКТ ФИЛЬМ», 2021

Санкт-Петербург

18 декабря 1837 года

Вот уже сутки бушевал пожар в главном корпусе Зимнего дворца. Пожарные по-прежнему были бессильны погасить пламя, хотя все, кто принимал участие в тушении огня, действовали усердно, ревностно и самоотверженно. Их надлежало не поощрять к исполнению своего долга, а удерживать от излишней и бесполезной отваги. Уже несколько человек в той или иной степени пострадали от огненной стихии.

Ещё накануне, как только малолетних детей императора доставили из пылавшего здания в Аничков дворец, государь тотчас дал знать императрице, продолжавшей находиться в неведении на представлении в Большом театре.

Александра Фёдоровна немедля прибыла ко дворцу. При виде печального зрелища, каковое представляло из себя охваченное пламенем здание Зимнего, государыня проявила благочестивую твёрдость, заявив, что созданное руками человеческими может быть ими же восстановлено.

Чуть поодаль среди выносимых из дворца вещей бродила фрейлина Её Величества Екатерина Ивановна Загряжская.

– Что ищешь, Катерина? – спросила императрица.

– Портрет в черепаховой раме.

– Тот самый? И нигде нет?

– Нигде, Ваше Величество!

– Попрошу Ладюрнера или Брюллова – другой напишут.

– Такого уже не напишешь, – вздохнула фрейлина. – Не с кого писать.

– А как он оказался здесь?

– Привезла вчера. Графине показать.

– Кутузовой?

– Да, Ваше Величество! Она же…

– Знаю. Её разве не вынесли?

– Не видала.

Подошёл император.

– Мой ангел, я бы не хотел, чтобы вас удручало сие ужасное зрелище. В то время как в Аничковом ждут дети.

– Да, конечно, – ответила императрица. – Но там моя фрейлина. В огне!

– Кто? – спросил император.

– Графиня Голенищева-Кутузова.

– Почему она там?

– Тяжело больна.

Император послал во дворец за графиней несколько гвардейских офицеров с носилками. Императрица распорядилась срочно позвать доктора Манта.

Дождавшись, когда больную вынесли из дворца и перенесли в безопасное место, Александра Фёдоровна удалилась в Аничков.

В дом княгини Голицыной вернулся дворовый человек Панкратий Быков, уже в который раз посылавшийся к Зимнему.

– Горит всё с той же силою! – доложил он с порога. – Даже пуще, чем вчера.

– А Эрмитаж? – поинтересовалась княгиня.

– Отстояли-с! Зато загорелось в Галерном Селении.

– На Васильевском острове? – спросила Кологривова.

– Именно там-с! И в то же самое время, что и в Зимнем.

Княгиня возвела руку ввысь и строго произнесла:

– Вот она – кара божья! И не будет спасения от десницы сей карающей!

– Государь наследника направил! – продолжал докладывать Панкратий.

– Куда?

– На Васильевский. Возглавить тушение огня.

– Даже при поддержке гвардии государь бессилен перед стихией, а тут юноша-цесаревич, – засомневалась Кологривова.

– В помощь ему лейб-гвардии Финляндский полк послан.

– И что же?

– Потушили.

Марфа Кологривова перелистала Псалтирь и громко прочла:

– «Одно горе пришло, но за ним идёт горе второе».

– Истинно так и было! – отозвалась Голицына.

А Кологривова продолжала читать:

– «И явилось на небе великое знамение: жена, облачённая в солнце… Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения».

– Ещё фрейлину больную спасли! – продолжал сообщать новости с пожара Панкратий. – Графиню Кутузову.

– Наташа тоже фрейлиной стала, – произнесла княгиня.

– Какая Наташа? – не поняла Марфа.

– Загряжская. Когда подросла, мать её приёмная, Александра Степановна, в Санкт-Петербург переехала. Со всеми детьми. И всех во фрейлины определила. К императрице Елизавете Алексеевне.

– Наталья в мать пошла?

– Что-то взяла от неё… Красивой считалась! – княгиня задумалась, словно пытаясь вспомнить, и потом вдруг произнесла. – У государыни в ту пору тайна была… Большая тайна.

– И в писании сказано, – тотчас подхватила Кологривова. – «На челе ея написано было имя: тайна. И сказал Ангел: я открою тебе тайну жены сей и зверя, носящего ея, имеющего семь голов и десять рогов. Зверь был, и нет его, и выйдет из бездны и пойдёт в погибель».

За окном зазвонили колокола.

– Семь голов! – повторила Голицына.

– Семь голов! – как эхо отозвалась Кологривова.

– Да, да! – еле слышно произнесла княгиня. – Именно так… Был… И нет его… И семь голов… Семь!

Княгиня замолчала и, прикрыв глаза рукой, стала вспоминать. По лицу побежали отсветы огненных сполохов, раздался треск петард…

Петергоф

июль 1806 года

Княгиня отвела руку от лица. Это была уже совсем другая Голицына, ровно на 31 год моложе. Она стояла на лужайке перед петергофским дворцом и смотрела на фейерверк. Повсюду группами и поодиночке любовались огненным спектаклем члены августейшей семьи, сановники, генералы и офицеры гвардии, а также просто многочисленные гости, пришедшие на праздник.

Рядом с Голицыной, запрокинув голову вверх, смотрела на семь светящихся узоров, вытканных в ночном небе огнём, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна.

– Wie ein Blitz! – восторженно промолвила она.

– Не одна, Ваше Величество! – не согласилась княгиня. – Их же семь! Вы посчитайте!

– Как мне всё это напоминает Гатчину! – произнесла императрица. – Мы стоим на балконе. Павел держит Александра, я – Константина. И он вдруг закричал: «Мама, мама, смотри, огненные змеи!» Ты помнишь, mein Knabe?

– Да, змеи! – повторил Великий Князь Константин Павлович, стоявший неподалёку от матери. – А потом они смешались, спутались и превратились в огненную кашу…

– Фатта фриттата! – прошептала Голицына.

– Как в поле под Аустерлицем! – так же негромко сказал Константин.

В небе с треском разорвался новый заряд, и в тёмном небе расцвёл гигантский огненный цветок.

Стоявший у беседки Николай Гончаров, молодой человек, служивший в Коллегии иностранных дел, обратился к своему спутнику, плотному мужчине лет пятидесяти:

– Давид Иваныч, вам сие Версаль не напоминает?

– Нет, давно уже не напоминает! – с заметным французским акцентом ответил Давид Иванович. – Скорее потёмкинские праздники на память приходят. В честь государыни Екатерины.

Вдали на взгорке с оглушительным треском завертелись крылья огненной мельницы. На них во все глаза смотрели кавалергарды Егор Краснов и Алексей Охотников.

– Как крылатый конь, – произнёс Краснов.

– Готовый к полёту! – подхватил Охотников.

– И ждущий седока! – добавил Краснов.

– Вот бы оседлать такого! – размечтался Охотников. – И помчаться вслед за солнцем! Ты как, Егор, оседлал бы?

– Нет, Алексей! – покачал головой Краснов. – Меня в ту сторону не тянет. Мне хватит и одного Аустерлица!

Из-за невысокого павильона, что темнел неподалёку от аллеи, вдруг забили разноцветные огненные струи.

– Ой, маменька, чудо какое! – воскликнула фрейлина Наталья Загряжская.

Возле фрейлины восхищались чудесами пиротехники её приёмная мать Александра Степановна, сестра Екатерина, тётушка Наталья Кирилловна и фрейлина Ольга Протасова.

– Давайте поближе подойдём! – предложила Протасова, махнув рукой в сторону павильона.

– Катя, пошли? – позвала сестру фрейлина Наталья.

– Нет.

– Но почему?

– Не знаю. Не хочется.

– А мы сбегаем! – и, взявшись за руки, фрейлины побежали к павильону.

Неожиданно раздался оглушительный хлопок, вспыхнуло яркое зарево, и во все стороны с треском и шипением полетели ракеты-шутихи. Фрейлины громко охнули и как подкошенные упали на газон.

– Таша! Помогите! – отчаянно закричала Александра Степановна, но голос её потонул в праздничном шуме.