По коридору Зимнего дворца Рунич вёл Гончарова, который попал сюда впервые. Николай вертел во все стороны головой, восхищаясь великолепием убранства.

– Да-а-а! – произнёс он в восторге. – Служить в таком месте…

– … дано далеко не каждому! – подхватил Рунич. – Для этого талант необходим особый!

– Какой?

– Талант льстеца, например. Без него ты не царедворец! Как, способен?

– Наверное, нет, – ответил Гончаров, подумав, и спросил. – А разве присяги на верность государю недостаточно?

Рунич усмехнулся.

– Во дворцах гораздо больше значат фавор и фортуна! Фавор – господин непредсказуемый. Да и фортуна – дама тоже весьма непостоянная, ветреная…

Из-за поворота коридора появился Охотников. Увидев Рунича, улыбнулся:

– Иностранной Коллегии от российских кавалергардов!

– Россиянам от иностранцев! – последовал ответ.

– Кто это? – спросил Гончаров, когда шаги штабс-капитана стихли.

– Алексей Охотников, баловень фортуны.

– Той самой ветреной дамы?

– Да. Нелегко тут служить. Даже баловням.

Рунич помолчал. Затем заговорил, понизив голос:

– Не так давно это было. Лет восемь-девять назад. При императоре Павле. Состоял при нём флигель-адъютантом некто Волконский Николай.

– Генерал-майор? Герой Аустерлица?

– Он самый! А тогда всего лишь лейб-гусар и флигель-адъютант. Как-то поздно вечером император послал его с каким-то поручением к императрице. Послал и позабыл об этом. А тут для нового дела гонец понадобился. Позвонил. Входит другой дежурный адъютант – Карл Нессельроде.

– Наш поверенный в делах в Берлине?

– Да. Тоже баловень судьбы! В восемнадцать лет – мичман Балтийского флота, в девятнадцать – полковник Конной гвардии и флигель-адъютант, в двадцать – действительный камергер!

– Ловко! Как ему удалось? – удивился Гончаров.

– Никто не знает. Тем более, что Павел этого Нессельроде терпеть не мог. За его невзрачность. И в свои внутренние апартаменты не допускал.

– Добрый день, Евгений Алексеич! – приветствовала Рунича фрейлина Протасова.

– Добрый день, Оленька! – склонился в приветствии Рунич. – Счастья вам необъятного и жениха венценосного!

– Спасибо на добром слове! – ответила Ольга, удаляясь.

– Кто это? – тихо поинтересовался Гончаров.

– Фрейлина вдовствующей императрицы. Добрая душа. Но посплетничать, понаушничать большая мастерица! С нею ухо востро держи!

– Так что Нессельроде?

– Вошёл туда, куда ему ступать не дозволялось. Император его увидел, вспыхнул, рассвирепел и крикнул громовым голосом: «Ты зачем? Где Волконский?» И выставил Карла за дверь. А когда явился Волконский, в гневе на него набросился: «Как так? Я звоню, а ты не идёшь!» «Ваше Высочество…», – начал было Волконский. «Что? Оправдываться?! В Сибирь!». Тот в ответ: «Ваша воля, Ваше Величество, но позвольте с семейством проститься?». «Можешь! – разрешил император. – Но потом – прямо в Сибирь!».

Раскрылась дверь, и показался чиновник.

– Евгений Алексеич! Легки на помине! Входите – ждём-с!

– Да, да, Дмитрий Сергеич! – ответил Рунич и обернулся к Гончарову. – Погуляй пока! Картины посмотри! Я недолго.

Княгиня Голицына стояла у окна и смотрела на набережную Невы. Появилась кавалерственная дама Наталья Кирилловна Загряжская, урождённая графиня Разумовская, бывшая замужем за Николаем Александровичем Загряжским, родным братом генерал-поручика Ивана Загряжского.

– Княгинюшка, добрый день! – поприветствовала кавалерственная дама.

– Здравствуй, Наталья!

– Прими поздравления! От всей души!

– С чем? – в удивлении вскинула брови Голицына.

– Ну, как же! Великий Князь, говорят, после кавалергардов к павловцам пожаловал, и твой Борис удостоен августейших похвал.

– Иначе и быть не могло! – с надменной гордостью произнесла княгиня. – Он же не кто-нибудь, а князь Голицын. Восемнадцатое колено от Гедимина!

– Но в барабаны-то он, положим, всё-таки бил! – с ехидцей напомнила Загряжская.

– Бил, – согласилась княгиня. – Доказав тем самым, что служба государева – штука претонкая и пресамонравная.

– Известный шут придворный тоже из рода Голицыных! – не унималась Загряжская. – Квасник, он же хан самоедский, на карлице женатый!

Княгиня потемнела лицом и ледяным тоном ответила:

– Но был в том роду и претендент на престол российский. Наравне с Романовым. И если б не…

Из дальнего коридора послышалась тяжёлая поступь, Голицына смолкла, и обоюдное подкалывание прекратилось.

Показались два генерала – Уваров и Голицын.

– Вот они – наши герои! – радостно воскликнула Загряжская. – Принимайте поздравления, любезнейшие Фёдор Петрович и Борис Владимирович! Рады за вас и за ваши полки чрезвычайно!

– Весьма признателен, сударыни! – ответил Уваров, склонив голову и щёлкнув каблуками.

– Спасибо! – отвесил поклон Голицын. – Тронут! До глубины души.

– Молодец, Боренька! – поздравила сына и мать. – Не посрамил рода Голицыных!

По коридору защёлкали каблучки, и появились Мария Фёдоровна с фрейлиной Протасовой. Ольга что-то оживлённо рассказывала императрице. Увидев Голицыных и Загряжскую, фрейлина тотчас скрылась в одной из комнат.

– О, герои парада! – торжественно произнесла Мария Фёдоровна, приближаясь. – Очень непросто заслужить благосклонность моего Константина! Поздравляю!

– Премного благодарны, Ваше Величество! – ответили генералы, щёлкнув каблуками.

– Не буду, не буду вам мешать! – заторопилась Мария Фёдоровна. – Пойду, узнаю подробности у Константина.

В одну из пустых комнат покоев Марии Фёдоровны вошла фрейлина Катенька Алексеева с корзинкой в руке. Подойдя к окну, она пододвинула стул, положила на него холстину, встала повыше и принялась раздавать корм канарейкам, беря его щепотками из принесённой корзинки.

В дверь заглянул Великий Князь Константин Павлович. Видя, что кроме фрейлины в комнате никого нет, он на цыпочках подкрался к ней и обнял за талию.

– Ой! – вскрикнула Катенька и выронила корзинку на пол. – Ваше Высочество!

– Я уже двадцать семь лет Высочество! – с улыбкой ответил Константин. – А вот «ваше» оно или не «ваше», это мы сейчас узнаем!

И, сняв Алексееву со стула, Великий Князь закружил её по комнате.

– Ваше Высочество! – испуганно вскрикивала Катенька. – Ваше…!

– Так, наше? – игриво переспрашивал Константин. – Или, может быть, ваше?

Дверь раскрылась, и в комнату вошла Мария Фёдоровна.

– Mein Gott! – с изумлением воскликнула она. – Was ist los? Что происходит?

– Я птичек кормила, Ваше Величество! – залепетала фрейлина. – Корзинка с кормом упала…

– Я хотел поймать, – подхватил Константин, – но промахнулся.

– И вместо корзинки поймал птичку? – строгим голосом спросила императрица. – Ступай, Катерина! Докормишь потом.

Фрейлина быстро удалилась.

– Так… И что же будем делать, mein Sohn?

– Дайте совет, meine Mutter!

– Он перешёл уже все рамки приличия!.. Розу сегодня подарил.

– Луизе?

– Если бы только ей! Марье Антоновне.

– Вот как?

– И этой своей… Фрейлине.

– Понятно!

– Челядь уже, знаешь о чём, говорит?

– О чём?

– О том, что инициалы у них весьма похожи.

– У кого?

– У этого штабс-ротмистра с Луизой и у Орлова с твоей венценосной бабкой. Те же «О» и «Е»!

– Бедный мой братец! Как он доверчив!

– Не жалеть надо, а действовать! – строго посоветовала императрица.

– Да, гвардия на подъём легка! Любит менять помазанников Божьих.

– Я эту «лёгкость» до конца дней своих не забуду!

Константин встал.

– Так, значит, действовать?

– Немедля! И очень решительно! Вопрос стоит о жизни и смерти!

А Николай Гончаров всё прогуливался по коридорам и залам Зимнего дворца. Он останавливался у картин и скульптур, выглядывал в окна. Подняв голову, любовался росписью потолков. И даже заинтересовался дверной ручкой, выточенной с изящной причудливостью. Николай склонился, чтобы поближе рассмотреть дело рук искусного мастера.