–Я тоже видела фигуры на песке, почти как у тебя, только кроме линий есть еще изображения животных и вот этого гуманоида с девятью пальцами. Второй раз мне показали знак на скале и тоже потоп. Вода и линии – это объединяет наши видения, но мне кажется, что все-таки это разные места, -околонаучные дискуссии доставляли нереально, я словно доказывала самой себе, что судьба уберегла меня от разжижения мозга и я все еще в состоянии вести осмысленную беседу с построением логических цепочек.

–Согласен, – кивнул Айк, поворачивая рисунки под другим углом,– смотрите, эти места ведь должны находиться на Земле?

Я прикрыла веки, выпустила дым и погрузилась в воспоминания. Плывущие внизу панорамы, устремляющиеся в космос энергетические потоки, беспомощно воздетые к небесам руки – навсегда запечатлевшиеся в памяти кадры мелькали с калейдоскопической скоростью. Определенно, это наша планета, только несколько тысячелетий назад.

–Это Земля, – уверенно заявила я и в ужасе осознала, что залипала, оказывается, так надолго, что моя сигарета успела полностью догореть и осыпаться, – Айк, что со мной было? Айк?

Парень неохотно открыл глаза и расслабленно вытянул ноги.

– Это Земля, – подтвердил он, – они так сказали.

Мы одновременно подняли головы и светящаяся точка, выделяющаяся среди бледно-желтых звезд своим предупредительно красным цветом, надолго приковала наши взгляды. Нибиру как будто стала ближе и ярче, окружающий ее шлейф перестал казаться всего лишь сгустком рассеянного сияния – в его отблесках чувствовалась какая-то странная закономерность, словно сопровождающиеся несущуюся к Земле планету спутники являлись не мертвыми космическими телами, а искусственно созданными объектами. Потому что это не спутники, а …

–Корабли! – Айк бессознательно стиснул мою ладонь, – мазафака, это корабли! Когда Нибиру приблизится к земле на достаточное расстояние, нефилимы высадятся на кораблях и…, – парень, наконец, осознал, что причиняет мне боль и запоздало выпустил мою руку, – я не знаю, что будет дальше.

–Знаешь, -возразила я, потянувшись за сигаретой, – у тебя на запястье это написано.

Мы молча курили одну сигарету на двоих и тщетно пытались остудить при помощи никотина свои закипающие мозги. «Надиктованные» отдельно каждому из нас рисунки в совокупности должны были нести в себе ключевые для понимания намерений нефилимов сведения, но наша человеческая логика не справлялась с посланиями инопланетного разума.

–Мы знаем, что это Земля, так? – похоже, бешеная жестикуляция была призвана придать ускорение тяжело пробуксовывающим мыслям, и мне оставалось лишь надеяться, что в исследовательском азарте Айк не нанесет мне случайную травму, – теперь дальше: в своих видениях мы как бы смотрели сверху, да? Я понял, что нужно сделать – я отсканирую оба рисунка и поищу похожие изображения на спутниковых картах. Ну как?

–По-моему, вполне жизнеспособная идея, – сдержанно похвалила я ожидающего бурных аплодисментов парня, – при учете, что эти места не слишком изменились за тысячи лет.

Айк довольно пристойно затянулся, передал мне недокуренную сигарету и вдруг обезоруживающе улыбнулся мне в лицо:

–Вы недавно сами сказали – есть вещи, которые не меняются с годами. Например, юношеский максимализм, мазафака!

Придумать относительно подходящие возражения в ответ на этот железобетонный аргумент, по всей вероятности, было так же заведомо невозможно, как и найти прием против лома, поэтому в итоге я сдалась и не смогла скрыть улыбки, а всячески довольный собой парень для приличия посокрушался, что уделяй он в школе чуть больше внимания изучению географии, может быть, ему бы уже сейчас пришла бы на ум парочка вариантов. Помянув всуе глубоко опостылевшую ему учебу, Айк заметно помрачнел, но как выяснилось через мгновение, настроение ему испортили вовсе не мысли о результатах тестирования, а совсем другие вещи:

–Римма, я не лезу в вашу личную жизнь, и никогда не буду этого делать, – небесно-голубые глаза Айка смотрели на меня почти в упор, и меня это непостижимым образом смущало, – я понимаю, что у вас и без меня проблем хватает, но, пожалуйста, давайте решим, как нам связываться. Свой номер вы не даете, мне не звоните, Юлька вообще не в теме… Я бы все равно вас нашел, не знаю как, но нашел бы! У вас муж, наверное, ревнивый, или парень – зверь, поэтому вы боитесь? Мазафака! Вы из-за этого урода так плакали?

ГЛАВА XXI

Крайне потрясенный внезапно осенившими его выводами Айк застыл в неестественной позе, будто стоп-кадр на экране телевизора, а я неожиданно уцепилась за его глубоко ошибочное предположение агонизирующей хваткой утопающего. Как же я раньше до этого не додумалась? На ревнивца-мужа можно было списать абсолютно всё, начиная от коронок, которые я была якобы вынуждена поставить на месте выбитых душевным ударом в челюсть зубов до граничащей с паранойей осторожности! Плачевное состояние моих вен брачным союзом с потомком шекспировского Отелло, к сожалению, не объяснялось, но так как вероятность наступления обстоятельств, вынуждающих меня обнажаться в присутствии Айка, можно было смело причислять к разряду нулевых, я не стала заморачиваться на мелочах, и уж если врать, так по-крупному.

–Айк! – обреченно выдохнула я и, придав своему давно охрипшему от беспрестанного курения голосу, проникновенные интонации, печально сообщила, – по большому счету ты все правильно понял. У меня очень непростые взаимоотношения с мужем, он пытается контролировать каждый мой шаг и жутко ревнует ко всем фонарным столбам. Если бы он нашел у меня твой номер телефона, знаешь, как бы мне потом досталось! Мне не хотелось посвящать тебя в подробности, но раз уж ты сам обо всем догадался…

Парень опустил глаза и несколько минут не поднимал на меня взгляда. Черт побери, он ведь эту хрень, можно сказать, только что сам и сочинил, а я просто немного развила его собственную мысль! А что мне еще делать? Одна ложь автоматически порождает другую, и кто виноват, что Айк неосознанно подкинул мне идею, сравнимую по ценности со спасательном кругом для не умеющего плавать купальщика?

–Хотите, я с ним поговорю? – Айк рывком поднялся на ноги и решительно расправил плечи, – это я вас подставил, пусть с меня и спрашивает! Не знаю, что он с вами сделал, но я больше никогда не допущу, чтобы вы так плакали!

В темном полумраке ночного сквера я почти не различала выражения его лица: лишь лихорадочно поблескивающие глаза и напряженные мышцы под футболкой. Высокий, подтянутый, с рельефно развитой мускулатурой, Айк казался старше и внушительней, и сейчас я без труда поверила в то, что несмотря на юный возраст и периодическую склонность к идеализму, он способен надежно защитить меня от всего мира в целом. Впрочем, я нуждалась в защите исключительно от себя самой, однако, и в этой неравной борьбе Айк неизменно принимал мою сторону.

–Не надо ни с кем разговаривать, так ты сделаешь мне только хуже! – я встала рядом с парнем и снизу вверх заглянула в его небесно-голубые глаза, – мои проблемы не должны отражаться на тебе. Просто войди в мое положение и не требуй от меня невозможного! И еще неизвестно, кто из нас кого подставил – разве после того, как я в МПУ заявилась, у тебя с твоей Юлькой разговор не состоялся?

Айк развязал бандану, взъерошил рукой короткий ежик обесцвеченных волос и, нещадно комкая в ладони яркую ткань, неохотно ответил:

–Да у меня, мазафака, эти разговоры в день по десять раз! Однажды достала она меня, почему то, почему это, и я уже всё, хотел правду рассказать про Нибиру, про контакт с нефилимами, а в последний момент представил, как она пальцем у виска крутит и как-то дерьмово так сразу стало… Короче, повел ее тогда в «Рубенс», потом в кино, будто я перед ней строго в косяках! А сегодня вообще от нее еле слинял. Наш класс в «Рубенсе» тусует, я сначала думал вообще не идти, а потом сообразил, что проще оттуда смыться, чем из дома.

Я подожгла сигарету и без всякого удовольствия закурила. Что я здесь делаю? Что ты здесь делаешь, Айк? Зачем мы самозабвенно рушим свое будущее ради сомнительного настоящего? До нашей встречи у нас было главное – стабильность, а теперь мы оба живем даже не одним днем, а одной ночью. Я смирилась со своим уделом, я полюбила оранжевый жилет, я прижилась на кухне в теткиной малосемейке и я была пусть примитивно, но все-таки счастлива. Меня не задевали оскорбительные намеки на мое прошлое, меня не мучали сомнения, я просто плыла по течению, и мне нравилось чувствовать себя частичкой общества. Я научилась стоически претерпевать бытовые неурядицы и демонстративно игнорировать людскую молву, а теперь вдруг начала стыдиться своей работы, своей бедной, но честной жизни – всего того, что я еще недавно ставила себе в заслугу и чем безумно гордилась. У меня осталось единственное основание для гордости, но для кого, кроме самой, оно, в сущности, имеет значение?