– Ты что же ты потерял?

Он вдруг заметил, наклонился, подхватил небольшой кулон на тонком ремешке и поспешно спрятал в карман, а потом взялся за мешок.

– Ну, пошли, – приказал Кестель.

Она пошла и не оборачивалась, молчаливая и задумчивая.

Когда они скрылись за деревьями, лес замер, и только птицы пели про скорую осень. Недавний бой никого особо не интересовал.

Паяц вспомнил о том, что у него нет сердца, и медленно поднялся с земли.

Близ полудня путники вошли в Клоокблок, исключительно уродливое местечко с кривыми, плотно посаженными каменными домами, с улочками узкими и неровными, будто зимние тропы в лесу. Алия уже бывала тут. Многие знали ее. Она шла молча, выглядела побежденной и покорной в глазах горожан, подглядывавших из несуразных кривых окон. Солнце блестело на металле парапетов, разлитых помоях и потных лицах.

Кестеля толкнул стремительно бегущий мужчина в фартуке портного. Бегущая девица с корзиной яблок споткнулась, яблоки рассыпались, но девица и не думала их поднимать – юркнула в ближайшую калитку.

Кестель осмотрелся. Толпа расточалась, люди убегали во все окрестные заулки. Кое-кто с ужасом глядел в небо.

Кестель стиснул Алие руку.

– Осторожнее! – буркнула та. – Останутся синяки.

Он потянул ее в сторону в то самое мгновение, когда из боковой улицы неспешно выехала всадница, вся в алом и серебряном, с лицом, закрытым капюшоном плаща.

Кестель отвернулся. Он знал, чем грозит задержать взгляд на этой женщине дольше чем на мгновение, достаточное для распознания в незнакомке маддоны. Но Алия пялилась без стеснения и не думала отворачиваться.

– С ума сошла? – прошипел он, притянул ее к себе, силой повернул голову.

– Впечатляет, правда?

– Не провоцируй ее. Не надо выпендриваться передо мной.

– Прости, перед кем?

– И их не провоцируй!

Будто в ответ на его слова, разлилось мелодичное пение птиц амвари. Немногие птицы пели так красиво – и были настолько же опасными. Люди называли их небесными пираньями.

Алия перестала вырываться, уткнулась лицом в ладонь Кестеля и закрыла глаза, словно от удовольствия.

Маддона неспешно проехала рядом и скрылась из виду, а с тем утихло пение птиц. Люди выходили из ворот и калиток, улица ожила. Но никто не вспоминал о женщине, от которой только что прятались.

Алия Лов интересовала их гораздо больше, хотя на нее тоже не особо пялились. Маддоны частенько заглядывали в местечко, люди научились жить с ними. Немногие пожелали бы заговорить о маддонах. Алия, однако, пожелала.

– Разве тебя не интересует, что за лица под капюшонами маддон? – спросила она, когда Кестель наконец отпустил ее.

– Нет. Совсем.

– Может, их лица прекрасны, как у ангелов, и они ревниво берегут свою красоту, а может, их лица страшней и уродливей, чем у сельских ведьм, и это великая тайна?

– Пока у них эти сумасшедшие птицы и пока маддоны не мешаются в мою жизнь – мне целиком наплевать.

– А откуда ты знаешь, что они не мешаются в твою жизнь? – спросила Алия. – А вот птицы сумасшедшие, это да.

Кестель видывал глупцов, захотевших раскрыть тайну маддон. Глупцам казалось, что можно выследить, откуда маддоны являются и куда направляются, или хотя бы заглянуть под капюшон.

Птицы замечали и переставали петь, а затем выедали несчастному глаза и лицо, отравляли тело. Глупцы умирали в страшных мучениях. Страдальцев приканчивала городская стража, а иногда и сами горожане, в особенности по ночам, когда вой умирающих пугал детей.

А сами птицы никогда и никого не убивали. Они были орудием кары, ужасом с небес. Пусть философы твердят что угодно, но безоглядная жестокость – всегда эффективное средство подчинять и править.

– А, так тебя просто не интересуют маддоны. Ты боишься смотреть на них, не знаешь, кто они и зачем их стерегут птицы, и не интересуешься. Надо же.

– Может, они вовсе и не красивые, и не уродливые, – сказал Кестель. – Может, они просто никакие, и в том вся их тайна.

– Может, и никакие, – согласилась Алия.

Сказала она это будто между прочим и, если бы Кестель не глядел на нее, то ничего бы и не заметил. Алия смотрела туда, где скрылась маддона, глазами, полными тоски и боли.

Словно Алия знала, что маддоны вовсе не никакие.

Кестель снял комнату в первом же попавшемся постоялом дворе, а потом повел Алию в шинок – обычный, даже приятный, хотя и не такой чистый, как Багровая корчма по ночам, с рядами испятнанных неприглядных столов и таких же скамеек.

В эту пору дня клиентов было немного: четверо рыцарей в стеганках, пара купцов, женщины, причем одна уже на сносях. В углу оживленно спорили несколько мещан и высокий тощий мужчина, одетый по обыкновению мелких магов так, чтобы придать себе веса в глазах зевак. Он чванился будто павлин и живо размахивал руками. Мещане то и дело хохотали.

У стены сидела в одиночестве странная особа в грубом панцире из рыбьей чешуи и маске трески, обычно скрывающей лица безумцев. На столе перед особой стоял кувшин с медом и кружка. Каждый раз, желая отхлебнуть, женщина аккуратно приподнимала маску.

Алия жадно поедала баранью потравку и запивала пивом. У Кестеля не было аппетита.

– Боишься? – спросил Кестель.

– Чего?

– Арены.

Алия хмыкнула.

– Кто-то уж очень хочет доставить тебя туда. Столько труда и денег… как думаешь, зачем?

Алия молча пожирала баранину. Маг вконец опьянел и метнул в сторону купцов слабое заклятие, поднявшее в воздух кружки с пивом. Купцы похватали выпивку и добродушно погрозили магу. Мещане заливались хохотом.

Маг посмотрел на рыцарей, но напроказить решился не сразу. Приятели дружно подначивали его, и маг все же начал что-то бормотать под нос.

У одного из рыцарей выбритые виски были в желто-синих полосах – должно быть, парень из княжьих воинов. Только они так украшали головы. Парень вытянул над столом костлявые руки. На его открытых ладонях лежал длинный нож.

– Он покрыт шкурой белых змей, – указывая на острие, сказал парень. – Оружие горцев.

– Проклятое оружие, – оторвав взгляд от стола, буркнул другой рыцарь. – Лучше держаться от него подальше.

Его надбровная дуга была жутко изувечена.

– Он стóит бешеных денег, а ты говоришь глупости, – возразил парень.

– Может, и стоит, но точно проклятый. Я слыхал, только поцарапай им кожу, и закипает кровь. Хозяева этого кинжала рано умирают, а сам он пропадает. Убери его, а то накличешь на нас беду.

– А если не заберу?

– А ты не знаешь?

– Не знаю. Я не слушаю дурацких побасенок, – отрезал парень.

– И не слушаешь про демона, который поселился среди горцев, убивал их одного за другим, забирал оружие и драгоценные каменья? Не слушаешь про безголовую тварь, пришедшую после демона и вырезавшую целый род?

Кестель разозлился. Могли бы они болтать и потише! Настроение у него совершенно испортилось. Маг все бормотал под нос.

– Тварь, надо же, – изрек парень. – Уж точно дурацкая побасенка.

– Она вырезала весь род Гхнор. Не уцелел никто. А головы у нее точно не было.

– У тебя самого, курва, головы точно нет.

Нож вдруг поднялся в воздух. Все четверо рыцарей отпрянули от стола.

– Я ж говорил, – шепнул рассказывавший про тварь.

Мещане заржали. Рыцари заметили шепчущего мага и тоже рассмеялись – но не все.

Кинжал медленно опустился в руки хозяина. Развеселившийся парень пихнул локтем того, с кем препирался. Тот мрачно глянул на шутника, но маг встал, поклонился и попросил прощения за выходку. Рыцарь натужно улыбнулся ему.

Из кухни вышел статный мужчина с характерным плоским лицом. Старый мужчина – ему могло быть и под двести лет. Шрамы на руках и скулах, видная сквозь расстегнутый ворот часть татуировки не оставляли сомнений: мужчина когда-то был воином хунг. А теперь он опустился на колени и, очевидно мучаясь, стал медленно протирать пол мокрой тряпкой. По его лицу струился пот.