Смотрю на людей, с которыми знаком четыре года. За это время мы хорошо узнали друг друга. То ли по наивности, или же по глупости желания, каждый из нас был честен друг с другом. Кроме меня, разумеется. Но я не в счёт. Мне нравится роль наблюдателя. Как человек я никуда не гожусь. Всего лишь зеркало. Мне нравится эта роль. В меня смотрит человек, я вижу его в ответ. Беру его настроение, краду его мимику, его жесты, манеру говорить – становлюсь этим человеком, поэтому со мной интересно. Эти люди неосознанно начинают идентифицировать меня с собой; Распознают свои черты, тем самым смакуя самих себя во мне. Иногда такие люди не понимают этого. Они считают, что влюблены в меня, но на деле – они любят себя в моём отражении.

Я давно это понял, успешно пользуясь в корыстных целях. Но теперь, когда пройден большой отрезок пути – корысть подустала. Может на время, а может навсегда. Смотрю на все эти лица и вспоминаю в них себя. Приятное чувство ностальгии.

Странно. Ты смотришь на себя в зеркало и кажется, что не меняешься. Но вот проходит время, ты всё также видишь себя прежнего, но на фотографиях того времени замечаешь, что тогда был совсем другим. Неизбежные изменения. Сейчас ты стал чуть больше, лицо уже не карандашное; ты не похож на нежного юношу, на тебя смотрит лицо мужчины. И с одной стороны ничего плохого и удивительного нет. Каждый знает, что он взрослеет, но когда это происходит лично с тобой, тогда действительно становится немного страшно и грустно от того, как короткий отрезок времени меняет тебя, и это время не в силах остановиться. Единственный способ остаться молодым – умереть. Но тогда смысла от этой вечной молодости не больше, чем от глубокой старости.

Я смотрю вдаль горизонта, и в голову лезут все эти юные лица. Вот мы вначале пути. Сидим все в кабинете, слушаем классного руководителя. Кто-то уже сдружился, кто-то кому-то улыбается. Некоторые сидят серьезные. Отпускаются шутки. Ветер перемен захлёстывает каждого своим тёплым порывом, лаская лицо с шевелюрой. Сколько надежд и энтузиазма. Интересно, эта иллюзия будет преследовать человека во всех начинаниях, или это сезонный эффект? Такие вещи обычно быстро рушатся; как чужие, так и собственные.

Есть в этом определенное садистское наслаждение, некий интерес. Любопытно наблюдать, как люди скатываются в самую страшную бездну – разочарование. Эти сияющие глаза и улыбки сменяются улыбками сарказма и блеском злости, я и сам отчасти такой. Но что я один по сравнению с целой толпой?

Помню одна девчонка, её нет с нами, повернулась ко мне и спросила, как правильно пишется: «Христианство или Крестианство». Тогда я думал, что прямо сейчас размажу её глупое лицо по столу; Возьму её за волосы и начну бить об стену, пока её череп не треснет, и оттуда не потечет жижа, похожая на мочу. Тогда это многое объяснило бы. Но вместо этого я взорвался диким хохотом, от которого спёрло дыхание. Не в силах остановиться, я всё смеялся и смеялся, повторяя её вопрос во всеуслышание. Да, тогда смеялись многие, а это tupoe туловище смотрело на всех, как побитая собака, стараясь улыбаться в ответ.

Есть люди, к которым чувствуешь подсознательную агрессию. Я долго анализировал причину ненависти к этой девочке и пришел к выводу, что дело не столько в ней, сколько во мне. Я просто боюсь оказаться никчемным и tupim, мне страшно оказаться durchkom. А эта девочка всего лишь физическое воплощение моего страха; Отсюда и отвращение к ней.

Солнце медленно начинает сбавлять свои обороты, смещаясь по небесной плоскости за горы. Становится слегка прохладно. Ребята вылезают из воды. Я уже допил всё имеющееся пиво. Очередной бычок брошен в песок. Идём обратно той же дорогой. Все проголодались, я не исключение. В животе что-то буркнуло.

На месте. Сразу краду с тарелки пару бутербродов. На меня весело кричат. Разжигаем огонь. Начинает готовиться мясо. Много ножек ходит по кругу от кухни до стола, принося тарелки с различной едой. Ещё пару минут и вот оно – застольное изобилие. От одного вида хочется упасть на месте.

Шашлык из курицы готов. Рассаживаемся. Произносятся банальные тосты и прочая дребедень. Сижу молча, уплетая всё, до чего могу дотянуться. Курица, картошка, бутерброды с рыбой, бутерброды с колбасой, оливье, салат морской, торт, хлеб, семечки. Честно: мне pohui. Я ужасно прожорлив и невыносим в этом плане. Мешаю всё подряд в своём желудке. Этот бедняга уже привык получать по своей bahke. Сначала он голодает, получая только дым и бухло, а к вечеру может получить несколько килограммов еды. Мне искренне жаль свой желудок, но что поделать? Горбатого могила исправит. Или вот мой вариант: на смертном одре спрашиваешь про беговую дорожку.

Общий гомон утихает, все разбиваются по парам. Один я остаюсь общедоступен для болтовни. Иногда меня спрашивают по мелочам, остроумно отвечаю, вызывая смех, но сам не слежу за многочисленными мыслительными нитями. Мне нравится спрятаться в голове, сидеть в этой просторной пещере, смотря на свои воображаемые руки на красном фоне.

Ночь. Со стола убрано. Пью вино вперемешку с пивом. Между первым и вторым протискивается немного водки. На этот раз я не пьян, мне хорошо. За столько лет я научился пить, мой организм окреп. Понимаю, гордиться нечем, но всё же.

Одна девочка достаёт пакет с travkoi, у второй в руках бумага для крафта. Мы начинаем делать джойнты. У меня получается ровный и плотный, опыта хватает. У девочек получаются кривые, но это не главное. Считаем самокрутки, выходит по два человека на штуку. Я мастерски сливаю девчонку, которая со мной в паре. Говорю ей, что это der’mo не стоит пробовать. Она согласно кивает.

Всей оравой выходим гулять. Девочка-отличница ведёт нас вглубь леса. Тьма почти непроглядная. Включаются фонари на телефонах. Через пятнадцать минут выходим на небольшую поляну, где стоят «весы», песочница и качели. Все усаживаются по периметру большой песочницы. Выбираю качели. Мне всех видно. Потихоньку раскачиваясь, запаливаю самокрутку.

Тихие разговоры. Лёгкий смех. В траве щебечут сверчки. Небо не чёрное, скорее помесь индиго. Я сытый и чертовски довольный. Через несколько тяжек нежная подушка отравления окутывает мой мозг; Чувствую святость этой ночи. А как ещё это можно назвать, когда ты чувствуешь полную безмятежность, когда тебе больше нечего желать в эту волшебную ночь. Когда все мы в последний раз вместе.

Ночь щедра на гостей,

что окунувшись в сон

под её невидимым покровом,

не ищущих ни блядей, ни покоя:

протаптывают вновь и вновь

поросшие травою тропы.

(Забыли странники,

как тернист и долог путь)

Ночь вберёт в себя

всю усталость

дней бодрствующих

и груз сердечный,

с цепи сорвавшись:

найдёт не тленный дом

под куполом звезды,

о бесконечный дом.

(Забыли странники,

как тернист и долог путь)

В святилище ночи

все едины,

будь то друг или враг.

У них один покровитель

и в эту ночь – одна кровать.

(Забыли странники,

как тернист и долог путь)

Властительница всего,

что создано и рождено

и того, что ещё

создастся и родится.

Имя её – смерть

и дом её – ночь.

(Забыли странники,

как тернист и долог путь)

Вот и я. Хорошо подстриженный под немецкую каску. Волосы в носу выстрижены. Отбеленные зубы. Раздаю остатки своего легендарного мини-бара знакомым. Я больше не пишу ребятам, у которых можно zatarit’sya der’mom. Каждое утро делаю зарядку. Курю теперь два раза в день: днём и перед сном.

После прощальной вечеринки я немного приуныл, но с этим чувством пришло и понимание, что юность заканчивается. Жизнь у меня одна, а значит самое время строить новый порядок для достижения целей. А главная цель на сегодняшнюю жизнь: не proebat’sa.