Сегодня январь, семнадцатое число. Уже четвертый день, как закончились каникулы. Уже как четыре дня я думаю о его смерти. Это случилось внезапно, под Новый Год, когда все сидели по домам, отмечая праздник повышения налогов и новых правил против людей.

Его звали В.Д. В моей жизни он появился сразу после поступления. Его пары проектной деятельности неизменно стояли первыми двумя по средам.

Он – старик, выходец М-и. Бывший талант изобразительной культуры, а теперь и бывший педагог. Первое, что я никогда не забуду – его лицо. Выразительные глубокие глаза, нос крючковатый, тонкие губы; Седые волосы, аккуратно подстриженные под зачес назад. Весь общий образ рождал в голове слово «Филин». Так я звал его среди одногруппников и друзей, которым рассказывал про него. Филин был выдающейся личностью. Спокойный, рассудительный. Не проходило много времени, чтобы он не сказал, что-то остроумное, доброе. Все, кто с ним общался – любили его.

Я и Филин очень быстро подружились. Буквально с первых пар. Все последующие два года я был ответственным учеником. Много рассуждал на разные темы, спорил, отстаивал свои конструктивные решения. Филин ценил это. Он стал мне больше, чем просто учитель; мой духовный отец. Я люблю этого человека как сестру, брата, отца и мать. Так иногда бывает….

Филин должен был вести у меня все основные проекты вплоть до выпуска. Так я решил. Этот человек заронил в мою голову зерно великого.

Первый удар случился, когда ему пришлось уволиться. Филин в молодости много куролесил, поэтому к старости остался с одним лёгким, да и оно уже барахлило. Ещё долго я не хотел мириться с его увольнением, но Филин обещал навещать меня, и он держал своё слово. Периодически приходил, занимаясь анализом моих работ. Мы много говорили о творческом пути.

Помню последний учебный день перед каникулами. Это было двадцать дней назад. Я сидел на всеобщей истории, когда на мобильный позвонила моя руководительница, уведомив, что Филин сидит в учительской. Он давно не появлялся, поэтому я был безумно рад. Собрав со стола вещи, формально попросил разрешения выйти, но и так мог нагло уйти. Я бежал по коридорам к этому человеку.

Вот он. Чуть бледнее, чем обычно; Чуть худее, чем был. Мы видим друг друга и улыбаемся. Это радостное чувство, когда ты видишь дорогого человека. Странно. Мы так давно не виделись, и я столько всего хотел сказать, но когда момент настал – все слова куда-то улетучились. Просто смотрю на Филина и радуюсь, спрашиваю банальные глупости. Мы пьём чай, болтаем на пустяковые темы. Филин говорит более отрывисто, он много тратит времени на вдох. Через четверть часа говорит, что ему нужно ехать. Я навязываюсь проводить его до остановки. Он не против.

На улице конец декабря. Стоит крепкий мороз. Мы медленно движемся в сторону остановки. На таком разряженном воздухемне становится тяжело говорить. Поэтому всю дорогу мы почти молчим. Изредка поглядываю на его страдальческий профиль. Ещё ничего не понимаю.

Вот мы на остановке, я конкретно замёрз. Хочу поговорить с ним, услышать его дельные тёплые слова. Филин говорит мне, чтобы я бежал обратно в помещение, да и перемена подходит к концу. Я хочу остаться, но он говорит, что мы ещё с ним увидимся после праздников. Я жму ему руку. Поздравляю с наступающим Новым годом. Ухожу.

Перед тем, как перейти дорогу, оборачиваюсь; вижу его печальные глаза, которые пристально смотрят мне в след. Что-то щемящее внутри меня проскальзывает, но стараюсь игнорировать это чувство, не позволяя эмоциям завладеть собой.

После каникул меня встречает Филин. Он смотрит мне в глаза с фотографии, что повесили рядом с расписанием. Он смотрит пристально и гордо. На ней Филин ещё не так стар; в военной форме с наградами. Тогда он не знал меня, поэтому взгляд немного чужой. Он смотрит на меня, а справа рисуется страшная чёрная лента….

Филин умер под новый год. Его единственное лёгкое отказало; он задохнулся один в пустой квартире. Никто не держал его руку, его глаза не видели поддержки. Его холодный труп ещё три дня пролежит на полу у кресла, в котором он любил сидеть за чтением.

Признаюсь честно, я долго молчал. Держался, стараясь подавить чувства. Но под вечер моя броня ослабла, и я заревел, как никогда ещё не плакал. У меня умер духовный отец, а я так не сказал ему всего, что хотел.

Теперь стою здесь. Мне одиноко. Пытаюсь найти выход, залатать эту сердечную дыру великой потери, но дыра эта только разрастается, словно язва желудка, не давая мне спокойствия. Докуриваю вторую сигарету со звонком. Нужно идти работать. Следую за натурой в мастерскую.

Теперь, когда рисунок решен в общих чертах, нужно переходить к деталям. Косточки носа, крылья, форма губ, ушная раковина; Нижнее веко, верхнее веко, лёгкий прищур, глазное яблоко, радужка и зрачок; Пальцы на кистях, пальцы на стопах, ногти. Снова обобщить. Дальнюю ногу списываю в фон, дальний локоть правой руки туда же. Ластик вытаскивает самые светлые места, где свет софита берёт доминирование над фактурой кожи, образуя яркие блики. Сегодня последняя пара на эту девицу. Работа в целом закончена.

На всякий случай делаю незаметный снимок натуры без разрешения. Следующие две пары пройдут без меня. Nahui нам преподают экономику?

Перед тем как ретироваться – захожу в столовую на чай и булочку. Нужно подкрепиться.

Несмотря на то, что сейчас зима – решаю пройтись до дома пешком. Очень быстро темнеет. Солнце скоротечно уходит от меня всё дальше, как и время от людей – убегает, наматывая кольцо внутри наших стволов, заставляя почувствовать весь вес прожитого пути. В этом году у меня выпускной курс. Как так произошло, что только на третьем я очнулся, увидев на горизонте большую табличку «финиш»? Как я умудрился проскочить всё это время?

Кажется, что ещё только на той неделе я поборол страх, и под натиском заботливой мамы пошел на экзамены. Признаюсь честно, после того proёba я совсем пал. Планировал забить на свою жизнь. Я также продолжал заниматься по средам с В.В. (мы до сих пор встречаемся по средам, но теперь больше ведем дискуссии и играем в шахматы), я также продолжал работать на самом дне бесполезного и безденежного труда. Мне до сих пор кажется, что очень красиво и романтично пожертвовать своей жизнью, став изгоем общества. Некое подобие Диогена, которому от жизни только и нужно было что только солнце да немного еды. Я намеревался стать тем изгоем в бочке. Но к следующему лету моя дорогая мама сказала мне: «Сынок, это поступление тебе нужно. Это то, что ты хотел. Неужели ты готов из–за мелкого дискомфорта лишить себя желаемого? Если ты не пойдешь на экзамены, то я перестану тебя уважать. Так и знай»

Наверно это единственная причина, почему я поступил. Эта женщина в очередной раз достаёт меня из пепла, моет, даёт подзатыльника, целует в лобик и благословляет.

Вспоминается тот день. Куча незнакомых людей. Все нервничают. Трутся рядом, но почти никто ни с кем не разговаривает. На тот момент мои ладошки даже не просыхали. Во время экзамена по рисунку – мои кисти ходили ходуном. Чтобы нормально вести линию приходилось левой рукой держать правую. Мучительные два академических часа.

Через полчаса сразу началась живопись. Простенькая постановка: чайник, яблоко и ложечка на синей драпировке. Мелочь, но тогда была проделана гигантская работа. Какой соблазн бросить взгляд на чужую работу; На чужую палитру. Украсть «волшебную формулу», но в тоже время осознание того, что руки ты не в состоянии spizdit`. Сколько нервоза, пока все толпились внизу в ожидании результатов. И какая радость тогда меня постигла, когда по баллам я оказался на третьем месте.

Определенные успехи усыпляют реальность. Тогда мне думалось, что я начну совсем другую жизнь. Я думал, что всё у меня в кармане, что я начну ходить в кружок игры на гитаре, но весь блеск быстро сползает. Остаётся только усталость, да пресыщенность. А с приходом опыта и тот факт, что всё это полная huita.

Иду по заснеженным дорогам, кончики пальцев замерзают. Зато мысли в голове становятся ясными. Организму становится не до сна. Дома меня ждёт мама. Она наливает большую тарелку борща и чай. Мне тепло и уютно. Перебрасываемся мелкими новостями и любезностями. В комнате меня ждёт беспорядок с мягкой кроватью.