Воцарившуюся между нами четверыми тишину нарушило громогласное радостное шипение, с которым вода в фонтане начала бить из ушей и вытянутых кверху рук трех смеющихся толстячков.

— Что я тебе говорил, Хана? — негромко спросил Йон, мягко отодвигая меня назад и закрывая своим плечом. — Она с ними заодно.

Сперва я не поняла, как он признал в переодетом отце Горацио служителя Церкви, а потом вспомнила, как молодой альфа следил за мной первые дни после появления метки — и в том числе видел, как мы общались со священником в том кафе.

— Позвольте мне сперва объяснить, — произнес меж тем тот, и в его голосе я не услышала ни чувства превосходства, ни самоуверенности, что так отличали его собрата по вере, когда тот пытался убедить нас остаться в Церкви Святой Изабеллы. Наоборот, голос альфы звучал напряженно и беспокойно, и сам он, откровенно говоря, мало походил на того, кто собирался силой принуждать нас к чему-либо. С другой стороны, я однажды уже пошла на поводу его обманчиво благородной внешности и интеллигентных речей, а все закончилось тем, что он попытался обманным путем принудить меня к тому, чего я на самом деле не хотела.

— Я не собираюсь вас слушать, — дрогнувшим голосом заявила я, переводя взгляд на подругу. Надеялась, что хотя бы увижу проблески вины или сомнения на ее лице, но где там… Брови Джен были решительно сдвинуты, губы поджаты, а взгляд сверкал таким упрямством, что не стоило сомневаться — она искренне верила в правильность того, что делает. Мне стоило послушаться Йона — как и ему стоило послушаться меня в Церкви Святой Изабеллы прежде, чем нас загнали в тот склеп. Но сейчас было уже поздно.

— Хани, ты сказала, что доверяешь мне, — выразительно двинув бровями, напомнила подруга. — Сейчас самое время это доказать.

— Я не прошу вас ни о чем, кроме возможности поговорить, — смиренно произнес священник. — В конце концов, это я втянул вас в эту круговерть, Хана, и я не могу не чувствовать… свою ответственность за это.

— Но я больше вам не верю, — развела руками я, не понимая, как он может считать иначе. — Что бы вы ни сказали, это… не будет иметь никакого значения для меня. Я доверилась вам однажды и едва не поплатилась за это своей свободой. Я больше не совершу такой ошибки. Мы уходим. И если вы попытаетесь последовать за нами… — Чувствуя, что у меня нет особых рычагов давления, я беспомощно стиснула кулаки и обратилась к Джен. — То между нами все кончено. Нашей дружбе конец, и если это хоть что-то для тебя значит, ты не позволишь ему…

— Как мне убедить вас? — негромко спросил отец Горацио, продолжая буквально проедать меня взглядом, который с некоторой натяжкой можно было бы назвать просящим. Хотя у альф даже просьба всегда несла в себе оттенок нетерпеливого требования. — Я готов на что угодно. Можете обыскать меня или завязать глаза и увести в безопасное место, где будете уверены, что я не буду представлять угрозу.

— Угрозу? — почти по слогам повторил Йон, впервые вмешавшись в наш разговор. Только сейчас я обратила внимание на то, какой агрессией налился его запах и как изменился в лице он сам. — Ты в самом деле думаешь, что представляешь для нас угрозу?

Вопиющая фамильярность его слов ощутимо резанула слух, обострив и без того накаляющуюся атмосферу. Это был вызов — грубый, безыскусный и прямолинейный. После такого надежда на мирный исход разговора начала угасать прямо на глазах.

— Не нужно, Йон, — тихо попросила его я, перехватив его поднявшуюся было руку. — Оно того не стоит. Давай просто уйдем.

Но альф уже было не остановить — они сцепились взглядами, и я даже сквозь свою маску ощутила, как взвинтились их запахи, словно два схлестнувшихся невидимых духа над их головами. Я прекрасно помнила запах священника и то, какое действие он оказал на грубиянов во время лекции, и мне совершенно не хотелось, чтобы подобное постигло и Йона.

— На колени, — вдруг рвано выдохнул мой альфа, стряхивая мою руку и уже явно плохо соображая, где он находится и с кем говорит. — Хочешь, чтобы мы тебе поверили, встань на колени и покажи шею.

Я услышала, как судорожно выдохнула Джен. Она, сама будучи альфой, прекрасно понимала, что означал этот жест и каким унизительным он был для таких, как она. Встать на колени перед другим альфой означало признать себя более слабым, низшим в иерархии, буквально приравнять себя к омегам, которые такой позой инстинктивно показывали покорность и готовность к спариванию. Мне этого было в полной мере не понять, но, судя по тому, как сперва расширились, а затем уменьшились почти до двух щелочек глаза отца Горацио, как побледнело его лицо и сжались кулаки, такое требование унизило его до глубины души. Его запах сейчас отдавал нотками красного перца и почти царапал горло на вдохе. На секунду мне даже показалось, что он сейчас набросится на Йона и просто оторвет ему голову просто за то, что тот осмелился сказать нечто подобное. Признаюсь, я жутко перепугалась, но не смогла даже с места сдвинуться. Это не походило на ту драку в Доме, когда в ход шла бездумная животная ярость, выкрученная на максимум алкоголем и неудовлетворенностью. Нет, сейчас речь шла о прямом личном оскорблении — возможно, самом тяжелом из тех, что один альфа мог нанести другому. Особенно, учитывая их разницу в возрасте и положении в обществе. В такое омегам не имело смысла вмешиваться, более того — это могло стать опасным для их собственной жизни. Поэтому я даже не стала противиться тому, что Джен отодвинула меня подальше с таким видом, будто была готова в любой момент схватить меня под мышку, как ребенка, и дать деру.

— Я никогда не встану перед тобой на колени, мальчишка, — наконец выдохнул священник. — Даже не мечтай.

— Как я и думал, — пожал плечами тот, первым отступая и смиряя свой запах. — Идем, Хана.

— Я пытаюсь помочь вам, — упрямо повторил отец Горацио, снова посмотрев на меня. Я могла только предполагать, как ему сложно сейчас сдерживать свои инстинкты, что яростно требовали преподать зарвавшемуся юнцу урок и как следует извалять его в пыли, пока тот не начнет жалобно скулить от боли и страха. Но он пересиливал себя, заставляя свой разум концентрироваться на том, зачем он сюда пришел, и подавляя остальное. — Я знаю о том, что случилось в тот день. И я не хотел этого. Я даже… представить себе не мог, что нечто подобное может произойти. Мой старый друг… Я и не подозревал, что его научный интерес давно перерос в крайний фанатизм. Он… Вы знаете, для чего он хотел запереть вас?

— Для того, чтобы исследовать природу нашей связи, — предположила я, понимая, что продолжать разговор с ним это сейчас единственный шанс не допустить драки. От выплеска феромонов и адреналина Йона тоже потряхивало, и я ощущала отзвуки этого эмоционального напряжения внутри самой себя. А еще — исключительно неуместно подскочившее либидо молодого альфы, что тоже, видимо, напрямую было связано со случившимся. Будь мы сейчас наедине, он бы почти наверняка набросился на меня просто потому, что это было единственной альтернативой желанию перегрызть горло своему противнику. Ярость и похоть, вечное противостояние наших проклятых крайностей.

— Это лишь первая ступень, а не главная цель, — покачал головой священник. Его запах, отдающий красным перцем, тоже понемногу стихал, и взгляд снова становился серьезным и осмысленным. — Мой брат… Он поделился со мной своим замыслом, и тот… Я не вижу в нем божественной чистоты и правильности. Я много размышлял обо всем перед тем, как связаться с вашей подругой лично в надежде отыскать вас, Хана. Я понимал, что, поступив так, предам брата, но, промолчав, я бы предал свою веру и свои убеждения. Я прошу вас, выслушайте меня.

— Хорошо, — поспешно согласилась я, опасаясь в ином случае спровоцировать продолжение конфликта. — Но говорите все, что хотели, здесь и сейчас.

— Это не слишком… удобное и тихое место для подобных разговоров, — тактично заметил отец Горацио.