–Да, Эйнар, конечно я за тебя выйду! –непроизвольно выступившие слезы застилали глаза и солеными каплями катились по щекам, я почти ничего не видела перед собой и горячую ладонь парня нашла практически наощупь. В этот момент для меня разом перестал существовать весь окружающий мир, очертания предметов потеряли привычную четкость, а пышущие гневом лица родителей и ошарашенная физиономия Симки слились в одно смазанное пятно, – да, Эйнар, да…

–Вон отсюда! –мамин выкрик внезапно перерос в истошный визг, и я поймала себя на мысли, что никогда прежде она даже толком не повышала голос в моем присутствии, и тем более отродясь не орала, как оглашенная, при наличии в квартире посторонних. Если для меня отважный шаг Эйнара выглядел сродни беззаветному героизму, то мама не ощущала ничего кроме жгучей ненависти. Создавалось впечатление, что она в состоянии одним лишь взглядом спалить парня дотла, а затем развеять пепел над рекой, чтобы бурное течение навсегда унесло с собой воспоминания о нашем драматичном романе. Несомненно, Эйнар понимал, что всё, чего бы он ни сказал или ни сделал, будет обязательно воспринято превратно и вывернуто наизнанку, но гордость не позволяла ему уйти, трусливо поджав хвост. Парень безусловно считал, что последнее слово должно было остаться за ним, и вместо того, чтобы с достоинством удалиться, он, можно сказать, своими руками вырыл себе яму.

–Вы допускаете большую ошибку, Людмила Леонидовна, – щеки Эйнара пылали багрянцем, а зеленых глазах бесновались искры негодования, но в остальном ему неплохо удавалось скрывать внешние проявлению бушующей внутри ярости. Парень стоял на краю бездны с занесенной над зияющей пустотой ногой, и это сумасшедшее бесстрашие завораживало меня необратимостью развязки, – вы вправе не доверять мне, но почему вы отказываете в доверии собственной дочери? Вы называете Рину несмышленым ребенком, но она уже давно выросла, у нее есть свои чувства, свои надежды, свои планы. Вы наперед продумали всё ее жизнь – на кого она будет учиться, где жить, где работать… А жениха вы Рине случайно уже не подсмотрели? Я ведь по вашему мнению ей не ровня, мой удел – спиться, сторчаться или загреметь на зону, вот и всё, на что у вас хватает воображения, так? Я для вас не более, чем отброс, кусок дерьма, который посмел сделать вашей дочери предложение, ни черта не имея за душой. Вы боитесь, что сразу после свадьбы я сяду вам на шею, забухаю и начну лупить Рину смертным боем за то, что она не дает мне денег на бутылку, я угадал? Знаете, мне всё равно, что вы обо мне думаете, я не стану вас разубеждать, время всё расставит по своим местам. Рина ответила мне «да», вы все это слышали, и больше меня ничего не волнует. Нам обоим теперь придется непросто, полтора года – немалый срок, но я почему-то верю, что Рина меня дождется, как бы вы ни на нее не давили. С этого дня она – моя невеста, я несу за нее ответственность, и поэтому прошу вас лишь об одном – не срывайте на ней свою злость, она ни в чем не виновата. Вот он я, стою перед вами, пожалуйста, оскорбляйте меня, унижайте, называйте, кем хотите, но не трогайте Рину, иначе я заберу ее от вас любой ценой.

–И по статье пойдешь, – многозначительно усмехнулся отец, – этого ты добиваешься?

–Я вас предупредил, – холодно произнес Эйнар, и бордовый румянец на его щеках разгорелся с новой силой, – не забывайте, я же из «Живых мертвых», на всю голову простуженный, с меня всякое может статься.

–Ты мне тут поговори еще, щенок, – угрожающе навис над парнем отец, – я с тебя за Ринку семь шкур сдеру, он тебе ни какая-нибудь сирота безродная, у нее отец с матерью есть, которые за свою дочь тебе башку отвернут и фамилию не спросят. А свой гонор ты для «Живых и мертвых» побереги, мы тут и сами не пальцем деланные, понял? Ты меня хорошо понял, Ромео хренов?

– Меня зовут Эйнар, Виктор Геннадьевич, -всё с той же пугающей бесстрастностью напомнил парень, – я не собирался с вами ссориться, у меня были совсем другие намерения, но вы сами свели все к скандалу. Возможно, мне действительно не стоило приходить к вам с душой нараспашку, Рина не зря этого не одобряла. Нам следовало и дальше вешать вам лапшу на уши, а в апреле я бы ушел в армию, и проблема рассосалась бы сама собой. Но я хотел быть с вами честным, я думал, вы зауважаете меня за прямоту и не будете запрещать Рине со мной встречаться, но всё получилось наоборот…

–Возвращайся в свои трущобы и, чтобы ноги твоей здесь больше не было, – защищающей родное гнездо наседкой двинулась на Эйнара мама, – оставь девчонку в покое или я в полицию обращусь, и ты вместо армии в колонию отправишься!

–Мама! – встала между парнем и родителями я, – если ты это сделаешь, я тебя никогда не прощу!

–Рина, тебе лучше помолчать! – попыталась оттеснить меня в сторону маму, но я намертво приросла к полу, – что ж, уперлась рогом в землю, да? Хорошо, тогда выбирай, раз ты уже такая взрослая. Либо вы расстаетесь, либо я немедленно иду в участок и пишу на твоего дружка заявление.

–Какое заявление, мама? – впала в бешенство я, – Эйнар не нарушал закона!

–А это не важно, – мрачно бросил парень, в отличии от меня, давно не питающий иллюзий касательно торжества правосудия, – пробьют по базе, увидят, что я на учете и особо разбираться не будут. Скажет Людмила Леонидовна, что я у нее в прихожей кошелек из сумки вытащил, и всё, приехали. Я могу хоть до утра доказывать, что это подстава и никакого кошелька я в глаза не видел, никто меня и слушать не захочет, я же из «Живых и мертвых», три привода, считай, опасный рецидивист, пора бы уже и по этапу пустить… Правильно я вас понимаю, Людмила Леонидовна?

–Мама, как ты можешь? -на миг лишилась способности к членораздельной речи я, – ты же это не серьезно?

–Еще как серьезно, – над переносицей у мамы залегли продольные линии морщин, и по опыту я знала, что точка невозврата пройдена, и обратного пути уже не будет, – я даю тебе выбор, Рина. Хочешь, чтобы твой Эйнар провел следующие несколько лет за решеткой, продолжай и дальше настаивать на своем, но если тебе небезразлична его судьба, прекрати с ним отношения, и он останется на свободе.

–Теть Люда, ну нельзя же так! – протестующе воскликнула затаившаяся в кресла Симка, про которую мы все успели благополучно позабыть, – они же любят друг-друга, и Эйнар, он, ну, по-моему, он нормальный парень!

–Я бы посмотрела на твоих родителей, если бы они узнали, что ты с таким «нормальным парнем» снюхалась, – отгрызнулась мама и уже чуть мягче добавила, – Сима, сиди помалкивай, мне Оля за твои похождения и так спасибо не скажет…

–Рина, не говори ничего, – на полуслове оборвал меня Эйнар, когда я уже открыла рот, чтобы обрушиться на маму с обличительной тирадой, а затем с размаху хлопнуть дверью и исчезнуть в ночи, – ты сделаешь только хуже и мне, и себе. Мне окончательно ясно, что твоя семья меня не примет, как бы я ни лез вон из кожи. Не думай, что я струсил, я не отказываюсь ни от одного своего обещания, но если ты сейчас уйдешь со мной, я не смогу тебя защитить, и полиция принудительно вернет тебя домой. Послушай, нам нужно дождаться твоего совершеннолетия, больше никак.

–Ромео дело говорит, – кивнул отец, уже в какой раз будто намеренно игнорирующий просьбу Эйнара называть его исключительно по имени, – не вынуждай нас с матерью идти на крайние меры. У тебя на лице написано, что ты уже к нему в «Живые и мертвые» намылилась, только бы нам насолить, но этим ты в первую очередь его под монастырь и подведешь. Уйдешь с ним, я его не за кражу, а за изнасилование засажу.

–Вы здесь что, все свихнулись вконец? – рефлекторно заслонила Эйнара своим телом я, – какое изнасилование? Как вам вообще такое на ум пришло? Когда вы успели превратиться в мерзких, спесивых снобов, все на свете меряющих деньгами и квартирами? Вы презираете Эйнара, но он такой же человек, как и вы, с двумя ногами, с двумя руками… Однажды он достигнет всего, о чем пока может лишь мечтать, а я всегда буду с ним рядом. Если вы посмеете натравить на него полицию, я…