Всех моих ухажеров мама знала по именам и фамилиям, а с некоторыми даже успела познакомиться лично, когда те заходили за мной перед прогулкой, но до сего дня мне отродясь не приходило на ум попросить ее организовать такого рода «официальный прием». После того, как я прожужжала маме все уши о своей любви к «самому лучшему парню на свете», а не обращать внимания на мои сияющие глаза стало уже невозможно, мама, по всей вероятности, посчитала целесообразным мне подыграть и дала добро на «званый ужин», дабы прежде всего удовлетворить неуемно гложущее ее любопытство. Мы намеренно выбрали для ответственного мероприятия выходной день, но не упускающий ни единого шанса подработать Эйнар почти всю ночь вкалывал на разгрузке фур и потому выглядел усталым и невыспавшимся, да и улыбался он такой вымученной улыбкой, что даже мне было не по себе. Я исподтишка наблюдала за маминым поведением, и у меня в мозгу всё отчетливее оформлялась мысль, что всё идет совсем не так. От мамы не ускользала ни одна деталь: она снисходительно рассматривала «парадно-выходную» рубашку Эйнара, ощутимо великоватую ему по размеру, его поношенные джинсы с вытертыми карманами и дешевым ремнем из «кожи молодого дерматина», а уж когда придирчивый мамин взгляд остановился на злополучном носке, я окончательно поняла, что это провал, и вскоре меня ждет неприятный разбор полетов. Одновременно, в душе вспыхнула обжигающая обида на маму, оценивающую Эйнара «по одежке», и я невольно задохнулась от несправедливости столь циничного подхода. Быть может, ситуацию спас бы живой диалог, в процессе которого у Эйнара возникла бы возможность проявить себя, но все мамины вопросы, как назло, касались его семьи, и парень предпочитал либо отделываться общими формулировками, либо угрюмо отмалчиваться. Похоже было, что он многое бы отдал за то, чтобы прямо сейчас встать и уйти, но от демарша его удерживало мое присутствие и он изо всех сил натягивал на бледное лицо улыбку, хвалил мамину выпечку и даже пытался шутить. Я сидела между Эйнаром и мамой, и почему-то думала о находящемся в рейсе отце… Повезло ли мне, что его нет дома, или все-таки наоборот? Одобрил бы он Эйнара или тоже недовольно взирал бы на него из-под насупленных бровей, только и дожидаясь, как бы побыстрее выпроводить за порог пришедшегося не ко двору кавалера и доходчиво объяснить дочке, что нам такого зятя и даром не надо? А мама всё продолжала одолевать Эйнара расспросами: она смекнула, что информацию о семье из парня даже клещами не вытащишь и перевела разговор на другую тему. Теперь ее интересовали планы Эйнара на ближайшее будущее, она безусловно ждала, что он ответит нечто вроде «собираюсь летом поступать в институт», однако, и здесь маму подстерегало разочарование.

–Осенью я ухожу в армию, – спокойно поведал Эйнар, и у меня противно заныло под ложечкой в преддверии неизбежного расставания. Я была в курсе, что парень настроен честно отдать долг государству, но, чтобы лишний раз себя не накручивать, я сознательно жила сегодняшним днем и не заглядывала так далеко вперед.

–А как же учеба? – изумленно вскинула брови не поверившая своим ушам мама, – неужели ты хочешь впустую потратить полтора года вместо того, чтобы получить образование? Насколько мне известно, студентам дают отсрочку от армии, разве не так?

–Я заканчиваю 12-ю школу, – красноречиво усмехнулся Эйнар, и в маминых глазах промелькнула тень ужаса. 12-я школа относилась к самому криминальному району нашего города, и контингент там обучался соответственный, так что нормальные педагоги из этого «гнезда порока» давно поувольнялись, а на смену им пришли учителя весьма сомнительной квалификации. С объективной точки зрения Эйнар ничуть не грешил против истины: золотые медалисты из 12-й школы уже много лет не выпускались, зато ученики среднего и старшего звена нередко фигурировали в полицейских хрониках.

–На бюджет я стопроцентно не поступлю, а оплачивать обучение мне нечем, – пояснил парень, когда мама лишь волевым усилием сдержала накатившее на нее желание схватиться за голову, – в армии я получу рабочую специальность, и значит, на гражданке уже не пропаду, а если мне повезет, то я останусь служить по контракту. Это уже и жалование, и жилье, сами понимаете…

–Так ты мечтаешь стать военным? – несколько расслабилась мама, – тогда почему бы тебе не подать документы в училище?

–Меня не возьмут, – закусил нижнюю губу Эйнар, но глаз ни на мгновение не отвел.

–Ну откуда такой пессимизм? – осуждающе воскликнула мама, – как ты можешь быть в этом заранее уверен? Нужно сначала попробовать сдать экзамены, а уже потом рубить сплеча… Армия от тебя никуда не денется!

–Я… Это…, – на щеках Эйнара выступил лихорадочный румянец, будто парень только чудом умудрялся сохранять самообладание, – я знаю, что меня не возьмут ни в военное училище, ни в школу полиции даже если я наберу высший балл на тестировании…

–Тебе видней, -развела руками мама, – но я ничего не понимаю…Ну да ладно, давай я тебе еще чаю налью!

–Нет, – так категорично отрезал Эйнар, будто его потчевали цианистым калием, и поспешно поднялся со стула, – можно я пойду? Мне надо… Извините…

–Я тебя провожу, – порывисто вскочила вслед за парнем я, – мама, я сейчас вернусь!

В прихожей Эйнар торопливо накинул тонкую не по сезону куртку, поспешно обулся и с облегчением выдохнул лишь после того, как за нами закрылась входная дверь. Несколько минут мы стояли на лестничной клетке и молча смотрели друг на друга. Не знаю, о чем думал Эйнар, но лично я упрямо не могла осмыслить тот факт, что в разгар морозной зимы он до сих пор ходит в легких кроссовках.

– Прости, что так вышло, – первым нарушил тишину парень, – я все испортил, да?

–Нет! –тесно прильнула к Эйнару я, – это ты меня прости… Мама иногда бывает такой бестактной…

–Она просто тебя очень любит, вот и хочет понять, с кем ты связалась, – обнял меня за талию парень, – я должен был давно рассказать тебе всю правду, но я боялся, что ты не станешь со мной встречаться.

–Какую правду? –инстинктивно напряглась я, – ты это о чем?

–Знаешь, почему меня никуда не возьмут, кроме как в армию? – разомкнул объятия Эйнар, – у меня три привода в полицию только за прошедший год. Два за драку и один за поножовщину, я на особом счету у нашего участкового.

–Но как так…– растерянно захлопала ресницами я.

–Легко и просто, – скривился в горькой усмешке парень, – если тебя бьют, поневоле приходится защищаться, а если на тебя нападают с кастетом, ты же не можешь обороняться голыми руками.

ГЛАВА II

Впоследствии мы с Эйнаром больше никогда не затрагивали в разговорах эту скользкую тему, но перед тем, как расстаться в тот вечер, я одними губами прошептала ему в самое ухо, что безмерно горжусь им, и получила в ответ благодарный кивок, значащий для меня гораздо больше пылкого признания в любви. Зато не успела я вернуться домой, как у нас с мамой тут же состоялась длительная «профилактическая беседа, призванная убедить меня, что Эйнар мне по всем критериям даже близко не пара, и ничего путного из наших отношений в итоге не выйдет.

–Ты только подумай, Рина, – эмоционально увещевала меня мама, машинально прихлебывая остывший чай, – да, он очень симпатичный, этого у него не отнять, но посуди сама, что общего между вами может быть? Будто я не поняла, что раз твой Эйнар учится в 12-й школе, то и живет он в «Живых и мертвых».

–Да, живет, – с вызовом подтвердила я. «Живыми и мертвыми» у нас в городке метко прозвали захолустный район, расположенный всего в нескольких метрах от кладбища. Окна многочисленных двухэтажных развалюх, возведенных первыми поселенцами еще в незапамятные времена, смотрели прямиком на погост, а просевшие от старости дома с прохудившимися крышами и покосившимися ставнями органично довершали жуткое полотно прогрессирующей разрухи. «Живые и мертвые» считался настоящим гетто, изобиловал грязными наркопритонами и заслуженно имел репутацию гиблого места. Обитали там преимущественно потомственные алкоголики с печатью наследственного вырождения на пропитых лицах, синие от тюремных наколок рецидивисты и гастарбайтеры из Средней Азии, принимающие активное участие в распространении наркотических веществ. Ходили даже слухи, что полиция предпочитает лишний раз не соваться в эту клоаку, и в «Живых и мертвых» давно действуют собственные порядки, а злостные нарушители установленных криминальными авторитетами законов жестоко караются физической расправой. В свете вышеупомянутых сведений я без труда допускала вероятность того, что Эйнар был вынужден противостоять озверевшим от безнаказанности молодчикам любыми доступными способами, а поставивший его на учет участковый не счет нужным предварительно разобраться, кто прав, кто виноват, но, в отличие от меня, мама принципиально не желала рассуждать логически, и отныне воспринимала парня исключительно в качестве нависшей над моей безопасностью угрозы.