Мама долго не приезжала, дня три. А еще и дедушка заболел, и его увезли в больницу. А бабушке нужно было его навещать. И тогда бабушка меня спросила, не хочу ли я немножко пожить у Раи, ну, совсем чуть-чуть, одну только ночь. Наверное, бабушка боялась, что я опять начну кричать, как с мамой. Но она же мне все нормально объяснила и про дедушку в больнице с воспалением легких, и то, что ей нужно ему еды отвезти, и с доктором поговорить. И что потом ей нужно на работу рано утром в магазин. Я даже не расстроился, потому что у Раи было интересно, все по-другому и в доме, и в сарае, и в огороде. У нас было очень аккуратно: цветник с ровными грядками и разными цветами – георгинами, флоксами, ноготками, настурциями, да много чего еще. Ровные грядки с картошкой, красивые небольшие яблони, парники. Бабушка постоянно все что-то делала в огороде, а дедушка в сарае. У него даже горн был, и он ковал там оградки для кладбища, если кому нужно было. А у Раи везде валялся мусор, яблони были огромные и с сухими ветками. Курицы были грязные, в огороде были не грядки, а как-то все росло вперемешку – и смородиновые кусты, и морковка. У нас куст ревеня был самым центром огорода, его листы с красными черешками были такими огромными, что даже кошка иногда спала на них, а они не ломались. А когда высоченная стрелка ревеня с мелкими цветками начинала расти вверх, то казалось, она может достать до низких облаков! А у Раи в центре огорода был пруд, покрытый зеленой ряской, и там всегда квакали лягушки.
Так я попал к Рае в дом. Да, там все было совсем другим. Бабушка не то, что кур, она и кота в дом не пускала, он мог ходить только сенях. Что уж про Трезора говорить, он и в дом зайти не мог, он жил в конуре, только иногда дедушка брал его в лес. А у Раи курица ходила по кухне, клевала что-то на полу. Мухтар лежал на полу в доме, и тихонько грыз перекладину табуретки. Рая сказала, что у него зубки болят, он же старенький. Я его погладил, и он тихонько постучал хвостом по полу, а потом лизнул мою руку. Он был очень добрый. Когда Рая пошла за водой на колодец, я решил покататься на Мухтаре, но все не мог на него залезть. Когда он лежал, и я залезал, то после того, как он вставал, я сразу падал, один раз даже головой об печку. Я испугался, но потом оказалось, что печка еле теплая, и бояться было нечего. Наконец Мухтар сел, я сзади залез на него, и взялся за шерсть на шее. Как только он встал я начал сползать и схватил его за уши. Тут вошла Рая с водой, Мухтар радостно завилял хвостом и опустил голову. Тут я и упал чуть не в ведро с водой. Тогда Рая увела Мухтара в сени и заперла его там. Тот немножко поскулил и затих, наверное, уснул.
После обеда я лег на Раину кровать, а она включила радио. Радио у нее было такое большое, черное, с поперечной досочкой какой-то, я раньше такие только по телевизору видел в фильмах про войну. По радио ничего интересного не передавали, и я заснул. После сна мы пошли с за козами на другой конец деревни, там пастух, оказывается, пас коз на поле, и все жители деревни вечером забирали своих коз. Вот почему козы по вечерам приходят домой. А я думал это они сами, ну, гуляют. По всей дороге валялись горошины козьих какашек. Мы шли с козочками, а Рая мне рассказала, что, когда я был совсем маленький, только начал ходить самостоятельно и Зойка была маленьким козленочком, я стал подбирать маленькие круглые какашечки козленка, наверное, подумал, что это конфеты или изюм, и ел их. Целый рот набил ими, и не давал дедушке выковырять их из меня! Я не поверил, конечно, ведь ладно одну какашку, но набить целый рот ими – как это можно, они же по вкусу вряд ли на изюм похожи? Рая только смеялась. Я тоже смеялся, больно смешно было себя представить с полным ртом козьих какашек.
Мы поужинали с Раей, она пожарила белые грибы с картошкой и луком. У нее было вкусное варенье из красной смородины, а чай был невкусный. А потом я лег спать. Я так и не понял, где Рая спала, так как кровать была одна в доме. Но перед сном я попросил ее рассказать мне сказку, и она рассказала про свою жизнь, про мужа, который умер, про войну. Все это было совсем не как в сказке, а, и скучно, и страшно одновременно. Было так странно лежать в жаркой большой чужой кровати. В окне светил другой фонарь, не как у меня в комнате. За ковром, у Раи не было обоев, как у нас в доме, у нее просто были шкаф, комод, полка и ковры на стенах. Но часть стен – это были просто бревна. Так вот за ковром, под кроватью – шуршали мыши, а может крысы. Но приятнее было думать про мышей. И тут я вспомнил, как дедушка разбирал старый сарай, чтобы потом построить новый, и под полом мы нашли маленькое гнездышко с розовыми малюсенькими крысятами. Я взял одного в ладошку и принес бабушке. Я не знал, что бабушка может так громко кричать и быстро бегать. А когда я вернулся к крысиному гнезду в сарае, то увидел дедушку, который рубит маленьких крысят лопатой. Я стоял и плакал. Кричать как бабушка мне не хотелось, но было так жалко крысят, и того, что они слепые, розовые и голенькие, совсем без волосиков, что они жалобно пищали, потому что их мама убежала, как моя мама недавно, что их домик был разрушен, а потом их вообще убили лопатой. Это было очень страшно, очень несправедливо. Я с дедушкой долго потом не разговаривал, хотя он и лук со стрелами мне сделал, и гайку с пером на веревочке в небо запускать научил. И вот я лежал на Раиной постели и мне было хорошо, что ее крысята или мышата в безопасности, как я под одеялом, что их мама, наверное, с ними рядом.
А потом приехала мама. Я ее сразу простил и обрадовался. И мы пошли с ней на рыбалку. Я учил ее ловить, но она очень боялась червяков. Она вываливала из банки червей, а я ругался, потому что их копать было трудно, и вот так разбрасывать их было неправильно, ну не хватит же потом. Вот она вываливала червей в траву, и ждала пока червяк сам наползет на крючок, чтобы забросить его. Ну, конечно, мне приходилось самому насаживать червяка, а то он бы просто уплыл в воде, кто же этого не понимает?! Рыбы мы не наловили, потому что мне приходилось и маме помогать, и червей спасать, и свою удочку забрасывать. Клевало немножко, но я не успевал подсечь и очень расстраивался. Но все равно было так здорово с мамой ловить рыбу. Очень здорово. Жалко, что это был только один раз в жизни, когда мы рыбачили с ней вместе…
А потом лето кончилось. Ну, не прямо сразу, мы с дедушкой и в лес за грибами ходили, и за малиной. И даже на речку, и он наловил много уклеек и плотвичек. И с папой за раками мы ходили, ну, много интересного было. А в конце лета мы набрали цветов в огороде и уехали. Теперь уже бабушка плакала, а я нет. Но я ей сказал, что мы еще приедем, что плакать то зачем, что меня в детском саду ждут, и что скоро зима, и мы приедем тут ледяную горку строить.
Да, конечно, зимой мы приехали. Дядя Сережа, мамин младший брат, вместе с папой построили нам и горку из снега, только мы ее быстро сломали с Мишкой и Валеркой, моими братьями, потому что дрались, ну, кому первому ехать. А он потом еще и целый дом построил: сначала расчистил тропинку вдоль забора, и кидал снег в канаву, где и так снега много было. А потом он в самой канаве сделал тоннель, очень длинный! Мы там как бы жили. Только бабушка нас выгнала оттуда, потому что нас могло бы завалить снегом, и мы бы задохнулись там. А дядя Сережа тогда разбежался и прыгнул сверху на этот дом, и провалился туда внутрь. Он не задохнулся, а засмеялся, а мы закричали, что, ну зачем он такой классный дом сломал? Но все равно это было весело!
Утром я вышел на улицу и пошел к дому тети Раи. Во дворе ее дома были чужие люди, и они сказали, что Рая умерла, а Мухтар убежал. Я спросил про петуха, но они ничего не ответили. На дворе, в снегу, валялось старое черное радио и какие-то вещи. Ни козочки, ни козленка не было. Снег во дворе у Раи был грязный, не как у нас, у нас только веселенький песочек был на скользком снегу, чтобы не упасть. Скамеечку у Раиной калитки занесло снегом, дорожка вдоль забора, там, где я летом собирал грибы – не расчищена. Незнакомые люди ругались. Я вернулся домой. Все смотрели телевизор, там кто-то пел. Я лег на диван рядом с бабушкой, положил голову на ее живот. Я любил ее смешить, чтобы живот колыхался, а моя голова при этом высоко подпрыгивала. Я тогда говорил, что у бабушки в животе лягуха большая, а она еще больше тогда смеется, и мне еще веселее. Но теперь смеяться не хотелось, я думал про Раю, про Зойку и Антошку, про их папу, про то, куда, интересно, это они пропали… Я спросил у бабушки, когда она умрет, но она сказала, что я глупости говорю, и я пошел спать.
