– Мне тоже так показалось, – негромко, чтобы не услышал слуга, ответил барон. – Но что мы можем сделать? Он здесь хозяин, а мы гости. Причём не больно-то желанные. Будем надеяться, что у Меланхтона нас ждёт более тёплый приём. Хотя, кто их знает, этих евангелистов. Кажется, мы уже пришли, вот его дом.
– А господин Меланхтон явно не бедствует, – заметил отец Иона, рассматривая фасад жёлтого трёхэтажного каменного дома. На каждом этаже на улицу выходило по три окна. На фронтоне красовались три яруса полуколонн. Они были соединены арками, напоминавшими купола византийских храмов. Отпустив слугу Кранаха, Вольфгер постучал. Дверь открыл рослый привратник. Загородив дверь, он подозрительно разглядывал непрошеных гостей и не спешил впускать их в дом.
– Что угодно господам? – спросил он.
– Барон фон Экк и отец Иона к господину Меланхтону, – ледяным тоном ответил Вольфгер. Ему уже начала надоедать подозрительность и недоверчивость здешних слуг. – Хозяин дома? Доложи поскорее!
Слуга неловко поклонился и, поколебавшись, пропустил гостей в темноватую и довольно тесную прихожую, в стены которой были вбиты железные крючья для одежды, а наверх вела деревянная лестница. Слуга ушёл, даже не подумав помочь гостям раздеться. Вольфгер нахмурился: начало визита не обещало ничего хорошего. Через несколько минут ожидания на лестнице раздались быстрые шаги и к гостям спустился хозяин дома.
– Господа, чем обязан честью посещения? – спросил он.
– Мы прибыли к вам, господин доктор, по делу, которое, возможно, покажется странным и весьма необычным, – сказал Вольфгер. – Я – барон фон Экк, а это мой капеллан, отец Иона. Мы послы его императорского высочества курфюрста Альбрехта Бранденбургского к доктору Мартину Лютеру. Поскольку мы не застали его дома, бургомистр, герр Лукас Кранах, указал нам на вас как на ближайшего друга и сподвижника Лютера.
– Вот как? – удивлённо переспросил Меланхтон, – послы? Тогда что же мы стоим в передней, господа? Прошу вас в мой кабинет, там и поговорим.
Он легко взбежал по лестнице. Вольфгер и монах двинулись за ним. Кабинет доктора Меланхтона был очень уютным, хотя и небольшим. Наверное, это была любимая комната хозяина. В ней он проводил лучшие часы жизни. Кабинет безраздельно принадлежал книгам. Большие и маленькие, старые и новые, рукописные и печатные, пухлые фолианты в переплётах из потрескавшейся свиной кожи и тощие брошюры вовсе без обложек теснились на полках, грудами лежали на столе и даже на полу. Кругом были стопки бумаги, рулоны пергамента, перья, перочинные ножички, подсвечники, заплывшие воском – вероятно, хозяин много работал по ночам. Пахло чернилами, пергаментом и книжной пылью – знакомый и любимый Вольфгером запах. В комнате стояла пара кресел, стол, накрытый вязаной скатертью, и конторка. Меланхтон, наверное, предпочитал писать стоя. В комнате было тепло, в углу уютно потрескивала облицованная синими изразцами голландская печь. Хозяин указал гостям на кресла, а сам остался стоять, опершись на конторку. Было видно, что эта поза для него привычна и естественна. Вольфгер с любопытством разглядывал ближайшего сподвижника и друга Лютера. Меланхтону на вид было около тридцати, он выглядел как типичный кабинетный учёный, по нескольку дней не выходящий из дома – бледный, узкоплечий, с умным, нервным лицом и близорукими глазами. Длинные русые волосы изрядно поредели. Меланхтон был одет в тёплый халат, по покрою напоминающий профессорскую мантию. Из-под рукавов выглядывали манжеты крахмальной рубахи. Хозяин вежливо ждал, пока гости начнут разговор. Вольфгер откашлялся и начал:
– Господин доктор, нас привела к вам череда событий, которые можно назвать поистине удивительными, странными, а, быть может, и страшными. Дело в том, что моему капеллану были явлены неоспоримые признаки приближения конца света.
Меланхтон, пододвинувший было к себе лист бумаги и чернильницу, чтобы по привычке записывать разговор, вздрогнул и уронил перо.
– Я… я не ослышался?! Не осмеливаюсь повторить…
– Увы, не ослышались, – холодно сказал Вольфгер. – Речь идёт ни более, ни менее, как о светопреставлении, и мы хотели бы по этому столь прискорбному поводу получить высокоучёный совет и наставление доктора Мартина Лютера, чей богословский авторитет в стране поистине неоспорим. К несчастью, его нет дома, и мы не знаем, где его искать.
– Но… почему вы решили, что речь идёт именно об окончании земного бытия всего сущего? Возможно, это ошибка? Может быть, существует, другое толкование? Признаться, я растерян, совершенно выбит из колеи, и даже не знаю, что сказать вам…
– Это долгий разговор. Вы располагаете временем, герр доктор?
– Конечно, конечно, – кивнул Меланхтон. – Все мои дела не стоят ровно ничего в сравнении с ужасной катастрофой, так неожиданно и грозно нависшей над нами! Рассказывайте скорее, прошу вас!
– Ну что ж, отче, вот и пробил твой час, – сказал Вольфгер. – Начинай с самого начала.
***
Когда отец Иона закончил рассказ, на Меланхтона было жалко смотреть. Он стоял, вжавшись в угол и обхватив руками узкие плечи.
– Сладчайший Иисусе, – пробормотал он. – За что ты так сурово караешь нас? Что же я скажу Катерине?!
– Кому, простите? – переспросил Вольфгер.
– Моей супруге, фрау Катерине, – пояснил Меланхтон. – Видите ли, господа, я недавно вступил в брак и… моя супруга в тягости. У нас нет тайн друг от друга, я не смогу скрыть от неё ужасную весть, которую вы принесли в мой дом. Мир клонится к закату. Каким он будет, когда в него вступит наше дитя?! И зачем ему появляться на свет божий, если скоро свершится предсказанное? О горе, горе!
Он стал читать наизусть, задыхаясь и захлёбываясь:
«И вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь;
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои;
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих».[2]
Вольфгер вдруг понял, что не стоит ждать помощи от этого маленького, испуганного человека, потратившего жизнь на изучение и перевод греческих текстов, внезапно оказавшихся никому не нужными.
– Как же так, господин Меланхтон, – спросил он, – ведь вы доктор теологии, читаете по памяти Откровение Иоанна Богослова, и вдруг ужасаетесь вести о неизбежном?
– Да, конечно, разумеется… Вы правы… – забормотал Меланхтон. – Но, видите ли… Мы всегда рассматривали конец света несколько умозрительно. А тут… Поймите, этот дом, эти стены, эти книги, даже это перо, которое я держу в руках, да и мои руки – ведь всё это по Его воле исчезнет! И я не могу сдержать ужас!
– Что ж, это понятно и естественно, – мягко сказал отец Иона – Но позвольте задать ещё один вопрос: вы упомянули Апокалипсис. Конечно, все мы знакомы с этой святой книгой, но она написана таким тёмным языком… Как вообще теологи представляют себе конец света?
Меланхтон задумался.
– Вы задали очень сложный вопрос, – наконец сказал он. – Вряд ли кто-то из смертных сможет дать на него ответ. Но знаете что? Я прочитаю вам один текст, это богомильский апокриф[3] «Тайная вечеря» или «Interrogatio Iohannis», я как раз переводил его на немецкий язык перед вашим приходом, возможно, он послужит хоть каким-то ответом.
Меланхтон взял со стола лист бумаги и начал читать:
«И я стал спрашивать Господа о Судном дне: «Каким будет знамение твоего прихода?» Он мне ответил: «Это произойдёт, когда число Праведных уравняется с числом падших с неба увенчанных Праведных. Тогда Сатана освободится и выйдет из своего узилища, обуянный великой яростью, и станет воевать с Праведными, и те воззовут к Господу Богу. И Господь тотчас велит своему ангелу затрубить в трубу. Трубный глас ангела разнесётся от небес до преисподней. И тогда солнце затмится, и свет больше не станет светить. Звезды упадут, и четыре ветра развеются, и от них сотрясутся земля и море, равно как и горы и долины. Тотчас содрогнётся и небо, и солнце погаснет на четвёртый час. Тогда явится знак Сына Человеческого, и с ним будут все добрые ангелы, и он поставит престол свой на облаках, и воссядет на престоле своего величия, с двенадцатью апостолами, восседающими на двенадцати престолах его славы. И книги будут развёрнуты, и он станет судить весь мир и веру, кою проповедовал. И тогда Сын Человеческий пошлёт своих ангелов, чтобы они взяли его избранных со всех четырёх сторон света и от вершины небес до их края, и чтобы привели их. И тогда Сын Человеческий пошлёт злых бесов, чтобы они привели к нему все народы, и скажет им: «Придите сюда, те, кто говорил: мы сытно ели и сладко пили, и получили в этом мире свою награду». И после того, как мы узрим этих демонов, все народы, преисполнясь страха, предстанут перед судьёй. И Книги Жизни будут раскрыты, и там будут показаны все народы. И Господь возвеличит Праведных за их терпение и их добрые дела. Тем, кто слушался ангельских приказов, даны будут слава, честь и бессмертие. Тем же, кто повиновался демону, придётся испытать гнев, обиду, терзания и страх.
Тогда Сын Человеческий отделит своих избранных от грешников и скажет им: «Приидите, благословенные Отца моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира». И затем скажет грешникам: «Идите от меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелам его». И все прочие, увидев последнее разделение, столкнут грешников в преисподнюю по приказу незримого Отца.
Тогда души покинут темницу неверующих, мой голос будет услышан, и останется лишь одна овчарня и один пастырь. И из недр земных выйдут тьма и мрак преисподней, и поглотят весь мир от недр земных до воздуха небес. И Господь станет править от небес до глубин земли. Огненное озеро, где будут обитать грешники, столь глубоко, что, если бы человек тридцати лет поднял камень и бросил его вниз, он три года летел бы, прежде чем достичь дна.
И тогда Сатана будет связан со всем своим воинством, и будет брошен в это огненное озеро. А Сын Божий будет прогуливаться со своими избранными по небесам, и заточит дьявола, сковав его нерушимыми цепями с плачущими и стенающими грешниками, и те скажут: Земля, поглоти нас и истреби нас. И тогда праведники воссияют подобно солнцу в царстве их Отца, и Сын Божий приведёт их к престолу незримого Отца и скажет: «Вот я с чадами, которых Отец дал мне; мир тебя не знал, но я поистине тебя узнал, потому что это ты послал меня». И Отец тогда ответит своему сыну: «Возлюбленный Сын мой, сядь справа от меня, я брошу к твоему подножию твоих врагов, отрицавших меня и сказавших: мы – боги, и кроме нас нет других богов. Они предали смерти твоих пророков и были гонителями твоих Праведников. Теперь ты сбросил их во тьму, туда, где раздаются плач и скрежет зубовный».
И тогда Сын Божий воссядет одесную Отца, и Отец станет править своими ангелами. Он поместит избранников своих в ангельские хоры, покроет их нетленными одеждами, даст им нерушимые венцы и незыблемые престолы. И Бог будет среди них. Они не узнают больше ни голода ни жажды, и солнце не опалит их, и жара не сожжёт. И Господь осушит все слезы их глаз. И Сын будет царствовать со своим святым Отцом, и царствию его не будет конца во веки веков».[4]
