Прочитал Барбюса, читаю «Чингисхана». К врачу – в понедельник. На работе торопят. С табаком плохо.

22 декабря 1942 года

Ездил в Колтуши. С трудом узнал местность. За три месяца все изменилось. Лес вырублен до озер. Вокруг дома все пристройки сожжены. Мать была рада до слез моему приходу. У нее стоят гвардейцы Краснова, усачи, крепкие дядьки со значками на груди. Ныне радостно смотреть на воинов. Здоровые, сытые, бодрые, хорошо обмундированы и вооружены.

Вечером беседовал с матерью о пережитом. Легли спать в 12 часов. Долго не мог уснуть. Вспоминал лето, проведенное в Колтушах, мысли, планы, предположения. Война продолжается. Я, как говорят, пока отвоевал. Так, вспоминая друзей и знакомых, я уснул под мощный храп повара-гвардейца.

Утром встал, как обычно, рано. Погода стояла мягкая, почти плюсовая. Читал стихи Майкова. Мать суетилась по хозяйству. Мыла полы, стирала, готовила, чтобы меня накормить… Я прислушиваюсь к разговорам гвардейцев и матери. Разговор зашел обо мне… Вечер. Опять читаю, беседую с матерью.

В воскресенье 20-го с утра собираюсь в обратный путь. Ведро капусты, сухари, крупа, сало, мясо, макароны, хлеб – все это добыто матерью, ее хлопотами и трудом для меня. Она проводила меня до заставы. На улице тепло. Всю дорогу беседуем о том о сем. Навстречу идет рота бойцов, направляющаяся на передовую. Все смотрят на нас. У меня здоровый, молодой вид, свежее румяное лицо… Знаю, о чем думают бойцы, глядя на меня, и я почему-то стараюсь не глядеть им в глаза… Ведь они не знают, что я уже был на фронте и что я пережил…

На заставе простился с матерью. В город вернулся в четыре часа дня.

27 декабря 1942 года

Почти весь декабрь простоял теплый, мягкий. Сегодня опять идет дождь. ‹…›

Скоро догорит 1942 год. Много мыслей и воспоминаний. Чувствую себя отлично и дома, и на производстве. Работаю. Надеюсь пережить весь кошмар войны. Скоро, вероятно, получу медаль «За оборону Ленинграда».

31 декабря 1942 года

30 минут осталось жить 1942 году. Один… Догорают дрова в печи. Концерт по радио. Уже выпил две кружки пива и поужинал. Через 30 минут выпью еще кружку и буду раздеваться. Оделся по-праздничному в новую рубаху, сегодня купленную по ордеру. Хорошая русская рубашка кремового цвета, пуговицы с ребристыми звездочками. Надел костюм и ботинки, которые не надевал с 7 ноября.

Сейчас на душе легче. Выплакал тоску, черную душную тоску по друзьям и по любви… Посмотрел на себя в зеркало – сильно изменился. Лицо сурово и жестоко. В глазах стальной отсвет, холод и строгая пытливость. Сегодня видел трех человек, упавших на улице…

1942-й догорает. Где мои друзья? Я один сейчас в Ленинграде… Позади фронт, был госпиталь, тревожная беспокойно-тихая жизнь в Колтушах у матери. Природа, короткое увлечение, военные… разочарование. Затем опять Ленинград, завод, всевозможные хлопоты, работа, труд, борьба и еще раз борьба. Ну, пока, Борис, утри слезы…

Продолжаю. Выпил еще «литру». Осталось пять минут до 1943 года. Закрыл трубу, курю трубку. На столе грибы с луком, хлеб и квас. ‹…› Пью за здоровье всех друзей и за свое, конечно, тоже.

2 января 1943 года

Вчера утром писал стихи, готовил обед, пек оладьи, ожидал сестру с мужем. Ждал до 2 часов [пополудни], потом пошел в скупочный и купил три картины. На обратном пути встретил Катю и Леонида. У меня затопили печь, закусили, выпили пиво.

В разгар беседы услышали стук в дверь. Открываю – Александр Николаевич. Он принес пол-литра кустарного самогона. Вновь сели за стол. Просидели до семи вечера. Вспоминали прожитое… Проводил их до трамвая.

Сегодня опять было тоскливо на душе. Съездил на перевязку к врачу. В 5 часов вечера поехал в Выборгский дворец культуры, где смотрел, как танцует молодежь. Световые эффекты, пестрота одежды, веселые лица, музыка – все это напомнило благословенные времена молодости. Но я себя почувствовал еще более одиноким. Потом слушал выступление ансамбля Краснознаменного Балтийского флота.

8 января 1943 года

Второй день Рождества. Третий день стоят большие морозы. Сегодня смотрел «Фронт» в ВДК. Пьеса произвела хорошее впечатление… Последние дни сильно устаю. Голова кружится и какой-то кисель в организме…

С утра, начиная с трамвая, приходится нервничать. С Финляндского вокзала хожу пешком. В столовой такой бардак, что с ума можно сойти. Работы пока немного на заводе.

В мою конторку набивается столько народу, как сельдей в бочку. У меня тепло и уютно. Приходят и старики, и ученики, и моряки, и старые знакомые. Меня избрали редактором стенгазеты, теперь работы прибавится. Дни пошли на прибыль. Война на убыль. Стихи в эти дни не пишу. В мозгах вялость. Палец зажил. Последние ночи и вечера тревоги. Налетают на город стервятники. Получил открытку от Василия. Он на сборном пункте. Был ранен. Едет на фронт. 9 часов вечера, ложусь спать, устал до чертиков.

11 января 1943 года

7 часов 5 минут. Дома. Передают последние известия. Пишу при свете свечи. 9-го вечером поехал к сестре, у нее хорошо провел вечер. Долго беседовал с Леонидом об искусстве и литературе, о фронтовой жизни, о Ленинграде. Было уже около полуночи, когда мы уже в постелях продолжали беседу. По радио передали тревогу. Я заявил: раз тревога, значит, будем спать. Леонид выключил свет. Зачертыхались зенитки, затем вздрогнуло и зашаталось наше хрупкое здание. Где-то недалеко одна за другой взорвались фугасные бомбы. Леонид вышел посмотреть. Близко ничего не было. Зенитчики сообщили, что сбит один стервятник. Я быстро уснул.

Утром встали поздно, позавтракали и продолжили беседу до обеда. В 2 часа [пополудни] я уехал от них. Заехал на рынок. Купил эрзацтабаку за 250 рублей. Завернул на Охту к Ивановым, застал всех четырех сестер. Подождал, пока пообедает Катерина, и вместе с ней поехал домой.

Дома заготовили на неделю дров, сварили обед, истопили печи, прибрали комнату и вместе легли спать. Спали плохо, зато хорошо выспались. Утром вместе пошли на работу. Она описала трагедию гибели семьи Ивановых. У Виктора под влиянием отца были пораженческие настроения. ‹…› Он боялся смерти и просил за несколько дней до смерти: «Катя, я умираю, спаси меня». Как он работал над портретом отца. О том, как умирал Борис. ‹…›

На заводе появилось много работы. Приходится не только руководить людьми, но прислушиваться к ним, быть острожным и пытаться проникнуть в душу, утешить, упокоить их словом и вселить надежду в этих постоянно голодных, усталых обессиленных людей. Я пользуюсь хорошей репутацией и авторитетом среди рабочих и руководящего состава. В то же время работаю в стенной печати, читаю и придумываю планы работы и просто слушаю рассказы о прошлой зиме в Ленинграде. ‹…› Все ужасы с их потрясающими деталями постепенно раскрываются предо мною, будто я ее сам пережил. ‹…›

У Ленинграда большое будущее. Его история богаче истории других российских городов. Я горжусь тем, что я в нем родился, за него сражался и пролил свою кровь, и намерен в нем оставаться до конца. ‹…›

Девятый час. Только Лемешев начал петь «Меж крутых бережков…», как завыла сирена и из черного рупора на стене прозвучало: «Говорит радиоузел Штаба противовоздушной обороны. Воздушная тревога. Воздушная тревога». И тотчас же включился метроном, отсчитывающий секунды. В печке дотлевают угли, я доделываю старые стихи.

14 января 1943 года

Наш район вновь обстреливают. Сейчас около девяти. ‹…› Вчера с работы зашел в ВДК, посмотрел «Три мушкетера». Во время сеанса объявили тревогу. Снаряды рвутся очень близко. Стекла дребезжат, здание ходуном ходит.

Из кино шел пешком. Путь длинный, нога сильно натерта, шел едва-едва. Кругом рвались снаряды и огрызались зенитки. Пришел домой поздно. В комнате холодно. Долго не мог уснуть из-за сильных разрывов снарядов. ‹…› Сегодня утром заводу дали электроэнергию. ‹…›