Со временем моя репутация книжного червя и синего чулка укрепилась настолько, что даже о балах и празднествах меня частенько забывали оповестить. На них, впрочем, я всегда была лишней. Там блистала матушка – неописуемо прекрасная и нарядная – и другие придворные дамы. Я же предпочитала не оскорблять взор придворных своей своеобразной внешностью и лишний раз не высовываться из своих покоев. Еду мне туда на подносах приносили, пыль время от времени сметали – и ладно.

Чернокнижная магия, в отличие от уже упомянутой биологии и точных наук, давалась мне на удивление легко. Теорию я заглатывала слёту. С практикой дело обстояло чуть хуже – как-то не принято было в королевском дворце держать дохлятину. В моём распоряжении были уже помянутые поросята и прочие продукты с кухонь, а также мёртвые мыши, крысы, насекомые… Но это оказалось очень скучно. Да и не так уж много их было, если откровенно говорить, – всё-таки королевские горничные и уборщицы особой леностью не отличались и жалованье получали не зря. Долгое время я только мечтала поднять покойника (причём была готова и могилу своими руками разрыть, и гроб вскрыть, да только отлично понимала, что из дворца на кладбище меня никто не выпустит), пока не вспомнила наконец-то о королевском склепе.

Раньше предки мои покоились в гробнице из белого мрамора в самом дальнем уголке дворцового паркового комплекса. Строение поражало воображение – было похоже оно на что угодно, только не на усыпальницу. Стены снаружи украшали цветочные орнаменты, купол и двери сияли от позолоты. Ко входу вели пологие ступени из дорогого пахучего дерева, привезённого с далёких островов. Специальный слуга ежедневно натирал их воском, дабы непогода и насекомые не попортили драгоценную древесину. Но прадед мой, человек довольно оригинальный и эксцентричный, отчего-то решил, что негоже венценосным покойникам лежать так далеко от своих славных потомков и тронного зала, в котором они некогда восседали во всём блеске своего царственного величия. И в усыпальницу превратили спешно достроенное специально для этих целей крыло дворца. Каменные гробы и мраморные статуи, скопившиеся в склепе за века правления династии, переносили на новое место больше года, при этом мёртвые явно продемонстрировали, что совсем не рады этому внезапному переселению: двоих слуг задавило насмерть тяжеленными домовинами, ещё пятеро получили серьёзные увечья. Но прадед был не из тех, кто прислушивается к таким сигналам; покойники воцарились на новом месте к великому смущению придворных дам, предпочитавших избегать столь неприятной темы, как смерть, даже в думах своих, не говоря уже о беседах. После смерти мой своеобразно мыслящий предок упокоился там же, что и положило начало новой традиции – хоронить мертвецов королевских кровей прямо под крышей замка, где рождались и правили их потомки.

И Могильное крыло стало неотъемлемой частью дворцового комплекса, которой, впрочем, все по возможности старались избегать.

Этим-то я и воспользовалась.

Конец интерлюдии

И вновь голова раскалывалась так, будто на неё наступила лошадь. А потом ещё и сани, гружённые годовым запасом дров, протащила. С этими паладинами общаться себе дороже. Уже во второй раз за день сознание теряю, шутка ли!

Надо сказать, пока я валялась в беспамятстве, и Арвин, и Вэл проявили просто потрясающее усердие: они разобрали завалы, отрыли крышку погреба и выволокли меня на воздух. Уходить от развалин дома, впрочем, не стали – расположились на огороде, вернее, на том, что осталось от моих аккуратных грядок и посадок. Там-то я очухалась.

Улыбка паладина не предвещала ничего хорошего.

– Очнулась… – протянул он. Выглядел Арвин так себе – волосы свалялись, глаза подёрнулись мутноватой плёнкой и обтянулись алой сеткой лопнувших сосудов, руки слегка тряслись, по щеке из глубокой ранки сбегали вниз, на шею, мелкие кровяные капельки. Рубашка на левом боку была порезана, в дырку проглядывала сочащаяся тёмно-красным колотая рана. Влажно алел и правый рукав. Кроме того, от паладина явственно попахивало копчёностями.

Крепко же ему досталось.

Сам виноват.

Вэл внешне пострадал намного меньше. Ну так он и в активных боевых действиях практически не участвовал. Вот только икать так и не перестал – видимо, потрясение оказалось слишком сильным для психики мальчишки. Как бы дурачком совсем не стал – я слыхала, бывает подобное с человеком, пережившим какую-то жуть.

– Собирайся. – Паладин растерял остатки вежливости и воспитанности (оные, правда, он и раньше проявлял не слишком) и потому дёрнул меня за руку пребольно, нарочно впиваясь пальцами, как кузнечными клещами. – Что там тебе нужно было, забирай, и в путь. Хватит, наигрались. Набаловались. Поразвлеклись на славу!

Последние слова он, запрокинув голову, почти выкрикнул в равнодушное небо. М-да, взбесился наш воин света, кажется, не на шутку. Понимаю. Мало кто в восторг придёт, если его отхлестать ветками, шлёпнуть курицей по лицу, натравить костяного голема, побить мёртвыми руками, а потом ещё уронить на макушку целый дом.

– Ик! – авторитетно поддержал Арвина ученичок.

– Да прекрати же ты! Издеваешься, что ли?! – взвился мужчина.

– Я бы и… ик… рад! Да как? – обиженно возопил мальчишка.

– Хочешь, помогу? – любезно предложила я. – Могу умертвить тебе гортань и грудные мышцы. Неживое тело не икает.

– Ууу, погибель людская, – прошипел неблагодарный Вэл, отворачиваясь. А чего он хотел? Чернокнижники не врачуют, чернокнижники убивают. За исцелением – это к друидам пожалуйте. И к паладинам, кстати.

– Вставай. Собирайся. Мы выезжаем немедленно. – Арвин шипел, как рассерженная степная гадюка, разве что ядом не плевался во все стороны. Побоявшись, что он в качестве моральной компенсации за все причинённые его светлейшеству неудобства вздумает меня ударить, я покорно поднялась на ноги и заковыляла к тому, что ещё утром было моим уютным домом.

Пошатывало. Голова тут же выразила своё отрицательное отношение к таким физическим нагрузкам и закружилась пуще прежнего. Перед глазами всё плыло, спина ныла, ноги подгибались. Я, с немалым трудом сосредоточившись на расползающихся, как тараканы, мыслях, рассеяно подумала, что зря ехидствовала над исцарапанным, побитым и подраненным паладином.

Мне досталось не меньше.

– Стой. Я помогу. Аккуратнее ставь ноги – здесь их легко переломать. Поворачивайся живее. Не вздумай выкинуть ещё какой-нибудь фокус. В следующий раз я уже не буду столь милосерден.

Я покорно кивала, позволяя поддерживать себя и помогать перебраться через завалы. Глаза застилали слёзы. Мой дом! Что они с ним сотворили?!

Дома-то, по сути, и не было. Стены раскатились по брёвнышку, крыша, кстати, почти целая, валялась в сторонке… Фундамент, правда, уцелел – сделал Бирюк его в своё время на совесть. Но зачем нужен фундамент, если нет стен… Про предметы обстановки и говорить нечего. От печи остался лишь жалкий обгрызенный остов с некоторым намёком на побелку, похожий на сильно побитый гнилью огромный зуб, мебель разнесло в щепы, а посуду и прочую кухонную утварь – в пыль. Ветер лениво шевелил страницы книг – они перелетали с места на место, как несуразные опавшие листья, кружились над развалинами и шелестели, словно прощаясь со мной навеки.

Паладины в процессе поисков пленной чернокнижницы, так ловко укрывшейся от них под землёй, проторили настоящую дорогу до погреба и разгребли все завалы над ним. Крышку заботливо оставили открытой. Я посмотрела вниз и поёжилась. Вновь лезть в вязкую темноту, уже не сулящую спасения и укрытия, не хотелось.

– Чего встала? Давай, давай. Тебе ж страх как необходимо было твоё барахло. Мы его не тронули. Вытаскивай скорее. Да поторапливайся.

Я, почти ничего не видя из-за слёз, послушно опустилась на корточки и нашарила ногой верхнюю ступеньку лестницы.

– Живее, – подстёгивал меня возмутительно бодрый голос паладина. – Да что ты там возишься, как муха осенняя? Учти, если не вытащишь своё добро в самое ближайшее время, мы пустимся в дорогу без него. Пеняй тогда на себя.