Гарри Поттер топал по коридорам Хогвартса посреди ночи. Его окутывала Мантия Невидимка, скрывая от чужих глаз, пока он пытался сдержать свой гнев. Он чувствовал, как его ярость разгорается, готовясь взорваться. И это был не бессильный, показной гнев подростка, как тогда, когда последние проблески его невинности умерли в конце турнира Трёх Волшебников, на котором он наблюдал за хладнокровным убийством его друга.
Его гнев был праведным. Лишь в прошлом году его схватил и пытал темный волшебник, которого так боялись, что люди не могли произнести его имя даже спустя десятилетие после его исчезновения. И какова была реакция взрослых, которые должны были помочь и защитить его? Помогли советом, чтобы он смог пережить события прошлого? Или подготовили, чтобы он почувствовал в себе силы предотвратить любые будущие встречи? Нет, они отправили его обратно в место, где его ждали только жестокость и пренебрежение. И продолжили игнорировать, заставляя его погрязнуть в беспокойстве и страхе, из-за которых ему приходится красться, как крыса, только чтобы узнать немного новостей.
Он сообщил человеку, занимавшему высший эшелон власти, о серьезной опасности, с которой столкнулось правительство. И что он получил в ответ? Сначала недоверие, а затем — уничтожение его репутации в лучшей форме. Не было дня, чтобы в главной газете страны не было насмешки, направленной непосредственно против него, студента, который ещё не сдал СОВ.
И все же, подумал он, фыркнув, уничтожение репутации звучало не так уж плохо по сравнению с другими их действиями. Открытое покушение на убийство с помощью существа, которое фактически пожирало душу своей жертвы, а затем полномасштабный суд Визенгамота, когда он посмел спасти свою жизнь. Он мог бы поверить, что это был заговор Пожирателей смерти, но скорость, с которой правительство скрыло этот суд, было достаточной, чтобы он поверил — это было внутреннее предприятие.
После школы дела пошли не лучше. Он вернулся к учительнице, которая делала все возможное, чтобы уничтожить его, включая настоящие пытки, когда его заставляли писать собственной кровью. Другие учителя и директор безучастно наблюдали за происходящим, но это не удивило Гарри. Да и почему это должно было удивлять, когда единственное, что они делали, это перебирали пальцами, пока он был вынужден снова и снова рисковать своей жизнью. Но все еще больше ухудшилось, когда Дамблдора выгнали с поста директора школы, заменив розовой жабой Министра Магии.
И все же последняя идея, к которой пришёл Дамблдор, была просто потрясающей: он попросил его продолжать сидеть в одной комнате со Снейпом, подвергаясь психическим атакам, снова и снова, открывая ему свои самые сокровенные тайны. Дамблдор, должно быть, был идиотом, если думал, что он согласится на что-то подобное еще раз, после того как этот монстр, переодетый в учителя, сделал все возможное, чтобы унизить его. Он признавал, что давать Волдеморту доступ к своему разуму было не совсем резонно, но он бы умер, прежде чем положился на очередные инсинуации Снейпа, особенно в его мозгу. Он все еще помнил, как Снейп разрушил жизнь Сириуса, только для того, чтобы удовлетворить свою обиду за школьные времена. И это несмотря на приказ Дамблдора об обратном в конце третьего курса. Кто мог поручиться, что он не сделает то же самое, чтобы разрушить его собственную жизнь в попытке поквитаться с отцом?
С этими мыслями он вошел в библиотеку и пробрался в запретную секцию.
— Секреты разума, — пробормотал он, осторожно вытаскивая книгу после недолгого поиска, — Надеюсь, это та, которую я ищу.
***
Следующие несколько недель прошли как в тумане: Гарри практиковал Окклюменцию и Легилименцию с такой сосредоточенностью, какой не было при изучении других предметов, кроме квиддича и боевой магии. И дело было не в том, что его подстёгивали преимущества, которые они давали — усиленный эмоциональный контроль, повышенная скорость обучения и способность угадывать мысли врага. Это, конечно, не шутки, но дело было в том, что он уже пропустил один из уроков Снейпа по зельям, и у него было ощущение, что тот захочет применить более жёсткий подход легилименции под видом выполнения приказов Дамблдора. И перед этим лучше быть готовым к защите.
В данный момент он был очень рад тому прогрессу, который смог продемонстрировать. Его начальная окклюменция была единственным, что мешало ему сорваться на Гермиону, которая была занята зачитыванием очередной своей длинной лекции. Гарри никогда особенно не нравилось, когда с ним так разговаривают, но в этом году его неприязнь перешла на новый уровень.
— И Гарри, вот почему держать все в себе, не утруждаясь давать ответы, опасно, — сказала Гермиона, продолжая свою длинную лекцию о том, какой вред он рискует нанести, не выказывая своих чувств сразу.
— Я понимаю, Гермиона, — сказал он спокойно, несмотря на ярость, которая бурлила в нём от таких высказываний. Как будто он был обязан делиться с ней своими самыми глубокими секретами. Если бы не его окклюменция, он бы взорвался, оттолкнув одного из немногих людей, что все ещё поддерживали его в этой неразберихе. Именно поэтому он не стал спорить, когда Гермиона потащила его в пустой класс. Её намерения были ясны.
— Отлично, — сказала она с улыбкой, расцветающей на ее лице, — Тогда почему бы тебе не рассказать мне, что тебя беспокоит.
Гарри не собирался объяснять изменений в своем взгляде на жизнь. Особенно когда она попросит его довериться Дамблдору, и это несмотря на все доказательства, того что делать этого не стоит. Но он также не хотел отмахнуться от неё, вызвав обиду. И тут ему в голову пришла отличная идея, которой Сириус мог бы гордиться. Идея, превращавшаяся в отличную шутку.
— Это мое тело, Гермиона. Оно ведет себя странно, и я не знаю, что мне делать, — сказал он, и только что обретенный ментальный контроль не позволил ему рассмеяться вслух.
— Что случилось, Гарри? — воскликнула Гермиона в своей обычной панике перед чем-то таким, о чем она не знала, — Проблема со здоровьем? Мы должны пойти и поговорить с мадам Помфри?
— Я не думаю, что смогу, — прошептал Гарри, смеясь про себя, — Это слишком неловко.
Гермиона сократила расстояние между ними.
— По крайней мере, ты можешь сказать мне, Гарри. Я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы помочь.
Он посмотрел в ее глаза и увидел там только решимость. Он едва подавил улыбку, произнося «финальный аккорд».
— Это моя штучка… Она время от времени набухает, и я не знаю, что происходит. Я боюсь, что со мной что-то не так.
На ее шее проступил румянец, а спустя время ее лицо стало совсем красным. Однако, к его удивлению, она продолжала смотреть на него, несмотря на явный дискомфорт. Желая узнать, что она чувствует, он послал ей маленький импульс легилименции. Это была маленькая, мимолетная связь, которую он смог удержать лишь на секунду, и она не дала ему ничего, кроме информации о ее настроении — она смущена, но полна решимости помочь. Гарри стало любопытно, как далеко он сможет зайти, прежде чем она убежит в смятении.
— Со мной что-то не так, верно? — спросил он.
— Нет! — воскликнула она, прежде чем поняла, что крикнула достаточно громко, чтобы эхо отразилось от стен немногочисленного класса, — Нет, — повторила она, — В этом нет ничего плохого, Гарри. Это естественно.
— Я не знаю, Гермиона, — ответил он, — Что, если со мной действительно что-то не так? Может быть, Дурсли были правы… Я — урод…
— Поверь мне, Гарри. С тобой все в порядке. Это совершенно естественно.
И с этими словами Гермиона начала краткое, клиническое объяснение основ биологии, в то время как Гарри сосредоточился на подавлении неприкрытого смеха, шокированный тем, что она действительно верила, что он может быть не в курсе того, как работает мастурбация, несмотря на проживание в крыле для мальчиков.
— Итак… — Гарри состроил на лице свое лучшее выражение замешательства, — Эта… Мастурбация… Она поможет мне избавиться от проблемы, верно? — сказал он, делая все возможное, чтобы его взгляд был сосредоточен на ней, усиливая неловкость.
