– Там у меня, говорит, есть соседка. Познакомлю я вас.

– Так и решили. Приехали туда: голод, разруха. Надо начинать все с начала. Впряглись в работу. Восстанавливаем технику, пашем, сеем. Председатель тут наш и вздохнул посвободнее.

– Что б я без вас делал, мужики? – говорил он.

– А тут праздник – годовщина Великой отечественной войны. Собрание, речь, ну, устроил он нам что-то вроде вечеринки. Отвлек людей маленько от тяжких мыслей. Гармонь заливисто играет. Тут я и познакомился с девушкой, о которой мне Михаил говорил. Уж поздно вечером проводил ее до дома. Встречаться после стали. Любили мы друг друга и вскоре поженились. Как мы жили, как любили друг друга! Сына она мне подарила. Радости не было конца! Сын! Ведь это ж надо! Сын! У меня сын! Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Видно, ей было угодно нанести страшный удар. Удар, который расколол пополам наше счастье. Прибыли тогда в наше село шоферы – мои земляки. Посидели, выпили мы тогда. И напомнили они мне тогда про Любу. Сказали: «Помнишь, она тебя провожала? Жить без тебя не может. Болеет сильно, болеет от тоски по тебе». Вспомнил я, наконец, ту девочку, которая провожала меня на фронт. Я-то только вспомнил, а она, оказывается, ни на минуту меня не забывала. Не забывала с того самого дня, когда на фронт меня провожала. Любила, значит, она меня, не детское у нее было воображение. И так мне ее стало жалко, что, выпив следующую порцию водки, меня уже не надо было уговаривать. И я поехал. А чтобы не раздумал, они мне постоянно подливали, поддерживая мое хмельное состояние. Так и увезли они меня. А немного отрезвев, предстал я перед Любой. Боже мой, в кого же превратила болезнь ту хорошенькую девушку, которая провожала меня на фронт. Сердце сжалось у меня, когда она посмотрела на меня лицом, отмеченным печатью тоски и сострадания. Не решился я ей тогда сказать всей правды. Этой правдой я ее мог тогда убить. Решил после. Окрепла немного Люба, но сказать я ей обо всем так и не смог. А прошло время и у нас родился сын. После рождения сына Люба стала таять, как свечка. Сын рос, а мать хворала. Чем дальше, тем сильней. Мне было очень жаль ее, я старался с ней быть добрым, ласковым, но тщетно. Исход ее был известен. Я чувствовал, что жить ей оставалось самую малость. И мне от этого становилось так тошно, что и не передать. Ведь я чувствовал, что в ее смерти виновен лишь я один. Люба скоро умерла и вместе с ее смертью я потерял всякую надежду на возвращение домой, боясь склочных разговоров в мой адрес. И уже, спустя годы, я так и не решился уехать, думая, что меня никто не поймет и по дурному расценят мой поступок там – дома. А сейчас вижу, что зря. Так и остался наедине со своими мыслями и мечтами на свое возвращение. А единственным утешением было воспитание моего сына – Андрюшки, который был так похож на моего далекого сына Сережку, жившего в далеком селе Скосырском Волгоградской области вместе со своей матерью.

При этих словах оба юноши поднялись, глядя друг на друга в недоумении.

– Скажи, Сережа, это твоя мама? – Степан Андреевич достал из книги фотографию.

Сергей взял фото. Ну, конечно же, это его мать! Но только очень молодая. У них дома есть такое фото в рамке на стене.

– Да, это моя мама. Так значит Вы… – Сергей закусил губу.

Степан Андреевич поднялся навстречу.

– Здравствуй, сынок! Я так долго ждал этого момента! – лицо Степана Андреевича было все в слезах. Он давно уже догадывался, что Сергей его сын, но держался изо всех сил. Сейчас же после объяснения, волна сентиментальности захлестнула его и он не мог сдержать слез, да и не старался.

Сергей понял седой высокий человек – его отец, которого он уже не чаял встретить. Что-то толкнуло его и они крепко обняли друг друга. Андрей смотрел со стороны и видел, как вздрагивают широкие спины мужчин. Долго они еще так стояли, крепко обнявшись, как бы боясь потерять друг друга.

– Ну, вот мы и вместе, сынок. Это твой брат – Андрей. Я никогда не говорил тебе об этом. Боялся, что не поймешь.

Андрей ничего не сказал. Подошел к ним. И они втроем уже крепко обнялись. Сергей смотрел на Степана Андреевича, и ему не верилось, что перед ним сидит его отец.

– Если бы мама могла это видеть! Как бы она была рада!

– Ты сказал «рада»?

– Да, еще бы! Она мне очень много рассказывала о Вас! Она говорила: «Если жив отец, то обязательно приедет к нам. Он ведь так любил нас». Она целый год на станцию пешком ходила, все наделась встретить Вас.

Степан Андреевич обхватил голову руками.

– Я подло поступил по отношению к вам. Очень подло.

– Не надо терзаться, отец. Мы все эти годы, не видя Вас, любили и надеялись, что настанет время и мы увидимся.

– Ты сказал отец?

– Да! Мечтой моей жизни было всегда разыскать своего отца. Мне Вас не хватало всегда. Напишите моей маме, она будет очень рада.

Степан Андреевич посмотрел на Андрея.

– Делай, как знаешь, папа. Ты мне никогда не рассказывал историю своей жизни. Для меня ты был хорошим отцом. И я бы хотел видеть тебя счастливым.

– Спасибо вам, мужики вы мои дорогие! Я, признаться, не ожидал ничего подобного. Значит, вы меня поняли.

Под утро ребята легли спать, а Степан Андреевич достал бумагу и сел писать письмо. Он писал Евдокии все, что рассказал своим сыновьям, а еще написал, как он ее любит и любил все эти годы.

В кабинет председателя влетела Наталья Седова.

– Ну, Матвеич, новости у меня для Евдокии. Степан ее объявился. Видишь, письмо шлет. Столько лет где-то кобелился и вот объявился. А письмецо одно всю сумку тянет. Семнадцать лет гулял, а тут…

– Ну-ка дай сюда! Тараторка! – оборвал ее председатель.

– А письмо, ух, толщенное какое. Никак фото еще там. Фотку шлет, леший! А на кой ей фотка? Фотку ведь в постель не положишь.

– Да замолчишь ты или нет?! Балаболка! Сколько тебя помню, то постель на уме и есть.

Наталья замолчала и хотела уже было выйти, но у порога задержалась. Достала из сумки еще один конверт.

– На, Матвеич, это на совхоз, казенный.

Егор Матвеевич развернул конверт. Достал оттуда вырезку из газеты. По лицу председателя поползла улыбка.

– Иш ты, Сережка-то наш герой оказывается.

– Постой-постой, а это кто же такой будет? Андрей Зацепин? Ничего не понимаю! Вот тут и снимок. Братья Зацепины. Почему братья? У Евдокии один сын – Сергей. А, впрочем, неважно.

– Слышь, Наталья, Сережка наш с товарищем из огня старика вытащил. Сами обгорели, в больнице долго лежали, а сейчас уже здоровы. Ну ты иди. Да смотри мне, про Степаново письмо не болтай никому.

– Да кому болтать-то? – тихонечко тараторила она и вдруг захихикала.

Председатель резко одернул ее за руку:

– Никому, ясно? – прошептал он.

– Ясно, как ни ясно, – испуганно бормотала ретивая бабенка.

Вот так-то. Евдокия сама будет решать, как ей поступить. Председатель вышел на улицу.

– Николай Соловьев, поехали, брат, на ферму. Евдокии письмо завезем. Хороший у тебя друг, Коля. Газету вот прислали с Астрахани. С товарищем с одним на пожаре старика спасли. Он тебе ничего не писал?

– Нет, он мне всего одно письмо писал в самом начале и все.

– Ну, ты на него не обижайся. В больнице, видишь, лежал три месяца. Вот и приехали.

Председатель завидел Евдокию, окликнул ее, помахав ей конвертом. Евдокия и Вера подошли вместе, будто их обеих звали.

– Скажи-ка мне, соседка, у тебя один сын или два?

– Ты что, Матвеич, спятил или хватил с утра? – ответила она вопросом на вопрос.

– Да я шучу, соседка, не обижайся, – протянул ей газету, – из Астрахани прислали. Про сына твоего пишут. Хороший парень твой сын, Евдокия.

Женщина передала заметку Вере:

– Читай, Верочка, у тебя лучше получится.

Вера прочитала заметку и они обе с гордостью посмотрели на председателя.

– Вот не понятно, почему братья? Видимо опечатка, но как похожи.

– Вот вам и отгадка, почему его письма приходили, написанный чужой рукой. Ну да ладно, на тебе, Евдокия, еще одно письмо.