- Что ты имеешь ввиду?

   Газонокосилка не смолкала, и в тон ей у Юры разболелась голова.

   Слава ответил с коротким смешком (Юра услышал, как он отошёл от двери, как ходит по комнате, с шумом и как будто вслепую двигая мебель):

   - Прямо сейчас я вижу здание насквозь. Вместо потолка надо мной словно кто-то целлофан натянул, пол прозрачный, на первом этаже две уборщицы курят в туалете - срань господня, это странно, Юр! Думаю, я свихнулся. Знаешь, что ещё я вижу? Почву. Умятую как следует почву под фундаментом. Сам фундамент похож на грудную клетку бронтозавра, а земля кишит червями, которые никогда не видели света. Я вижу муху, которая ползает по стеклу в кабине моего автомобиля... чёрт, я только сейчас понял, какое херовое у меня было зрение. А сейчас как очки надел. Вижу воробьиный глаз за сотню метров.

   Грохот, человек внутри обо что-то споткнулся. Спустя несколько секунд Слава продолжил, как ни в чём не бывало:

   - А глубоко под землёй пещеры. Целая сеть пещер, они идут уступами, иногда под наклоном, уходят так глубоко, что едва удаётся разглядеть. Там течёт подводный ручей. А в самой глубине... в самой глубине - я, из-за которого погибла лучшая женщина на свете.

   Концовка была настолько неожиданной, что Хорь, собиравшийся уже что-то сказать, притих.

   - Это я её убил, Юр, пусть даже не прикоснувшись к ней. Убить можно не только действием. Я убил её здесь, в этом номере, когда стал настаивать на своём. Когда допустил мысль, что она моя собственность. Когда впал в бешенство, видя как она ускользает... Теперь я буду вечно пребывать там, в глубине, среди москитов размером с ладонь и маленьких слепых зверьков. Буду вечно слушать эхо моего горя.

   Вернулся Виль Сергеевич. Его лицо лоснилось от пота. Ключа не было.

   - Пётр говорит, что если бы я пришёл к нему лет тридцать назад, то застал бы полный комплект. Шутник херов. Довольно долго копался в том, что осталось, но для двадцать первого ничего не нашёл.

   Он склонил голову к левому плечу, прислушиваясь, а потом, не таясь, стукнул кулаком в дверь.

   - Открывай, сынок, - сказал он. - Давай поговорим как мужчины.

   - Кончай нести чепуху, - закричал Юра. - Ты же не кукла чревовещателя и не средневековый колдун! Это даже не смешно.

   - Время уходить, - раздался Юрин голос, кажется, с противоположного конца номера. Удивительно, что они вообще его услышали. - Никто не может находиться в двух местах одновременно, а здесь быть больше невыносимо.

   Виль Сергеевич ударил по двери с неожиданной силой. Потом попробовал высадить её плечом. Костюм его затрещал, нити на локтях торчали, как мышиные усы. На шум сбегались люди, дверь соседнего номера открылась, и показалось встревоженное лицо Алёны.

   - Что он? - спросила она.

   - Плохо. Совсем плохо, - ответил Юра, отступив к перилам.

   Резная дверь трещала, но не поддавалась. С громким стуком падали на пол картины. Казалось, всё здание раскачивается в момент столкновения плеча мистера Бабочки со старым упрямым деревом, как судно, попавшее в шторм. Впрочем, было ясно кто здесь победитель: детектив не собирался сдаваться. Он превратился в один гигантский кулак. И вот наконец дверь затрещала и после хорошего удара провалилась вовнутрь, забрав с собой половину косяка.

   Виль Сергеевич не удержал равновесия и, завалившись вперёд, разбил зеркало в прихожей. Юра зашёл следом и, бросив взгляд вглубь комнаты, согнулся в приступе тошноты. Скудный завтрак и алкоголь, давно улёгшиеся в желудке, душной, тягучей струёй поползли по пищеводу вверх.

   2.

   Сказать, что номер был разворочен - ничего не сказать. Точно недавно ослепший человек очнулся здесь и бродил, пытаясь понять, где оказался. Стол перевёрнут, расколотая ваза лежит на полу, цветы разбросаны по всему номеру. Тумбочка возле кровати опрокинута, ящики и ящички валяются всюду, как выбитые зубы. По их содержимому не раз прошлись ногами. Там была косметика Марины, чьи-то очки для чтения, нижнее бельё и украшения. Шторы валялись на полу. Видно, Слава запутался в них и, рванувшись, буквально вырвал потолочный карниз из стены. Сам он лежал возле окна, из-за кресла торчали только его ноги. Струйки чёрной жидкости, похожей на ещё не застывший битум, растекались во все стороны. Несмотря на то, что окно было настежь открыто, в комнате стоял густой солоноватый запах, от которого хотелось бежать подальше. Но Юра не мог сдвинуться с места. Согнувшись, он зажимал себе рот, тараща глаза и касаясь кончиком высохшего языка ладони.

   Виль Сергеевич, побарахтавшись словно большой жук, встал на ноги. На лбу у него красовалась свежая ссадина, а бабочка шкалой какого-то замысловатого измерительного прибора повёрнута на девяносто градусов.

   - Опоздали, - выдохнул он. Расшвыривая ногами обломки, вещи, превратившиеся в мусор, бросился к телу.

   В дверях появилась Алёна, и Юра, отняв одну руку от лица, замахал ею на жену: мол, не подходи. На полусогнутых ногах он прошёл следом за здоровяком.

   - Это не то, что вы говорили, - сказал он. - Не внезапно остановившееся сердце и не сосуд в голове.

   Глаза Славы широко открыты, но в них уже не было жизни. Рот, должно быть, свело судорогой: его искажала чудовищная, злобная улыбка, в ней, как ни неприятно было это осознавать, что-то оставалось от той обаятельной улыбки, которой он щедро делился минувшей ночью. Запястье на левой руке в буквальном смысле разодрано в клочья. Белая футболка, уже наполовину просохшая после того как Марина плеснула на неё водой, снова намокла: на этот раз на животе и на этот раз от крови. Рядом валялся нож-пилка, которым обычно режут хлеб, между зубцами у него застряли лоскуты кожи и сгустки крови.

   Он был мёртв - окончательно, бесповоротно, без сомнения.

   Виль Сергеевич наклонился, зачем-то пощупал пульс на шее, после чего покачал головой:

   - Для особенно нетерпеливых есть отдельные пути. Для тех, кто понимает, кто способен увидеть в зеркале смертельный изъян в своём организме.