Совершенно запутавшийся, Юра уронил голову на руки.
Глава 21. Багрянец на воде.
1.
...вспомни, как подарил тем детям надежду. Не утонуть в бытовухе, шанс стать не такими, как все, нечто большее, чем закостенелое знание. Помнишь? Рассказывал о себе, потому что истина должна идти от сердца к сердцу, от одного опыта к другому. Что ты тогда им наплёл? Ждёшь-де своего часа, чтобы взойти на сцену, каждый день начеку, как юный пастушок с палкой и духовым ружьём, который ждёт приближения волков, вместо того, чтобы бежать в село за подмогой.
Ложь, до последнего слова.
И что же мы видим теперь? На что нам посмотреть, чтобы усладить свой взор созерцанием сильного, волевого человека? В твоей голове дурман. Всё проворонил, всё! Даже не бежишь: решение улепётывать со всех ног ведь тоже решение, пусть противоречащее жизненным принципам, которые ты обязал себя соблюдать так же твёрдо, как Роланд из известного цикла - помнить лицо своего отца. Ты спишь, погрузив сознание в омут самого чёрного на свете сна. Ты слеп и глух, и рот твой закрыт, потому что тебе нечего сказать. Ты пускаешь всё на самотёк, создавая точку невозврата, ту, за которой все жизненные события будут выходить под грифом "могло бы быть всё по-другому, если бы..."
Да, приятель. Ты - не Роланд, увы и ах, но ты - не Роланд.
Хорь очнулся рывком, как бывает, когда вспоминаешь о чём-то важном. Он в кровати, одеяло валяется на полу, а подушка пахнет её шампунем, хотя, казалось бы, это невозможно. Если Алёна и мыла голову (в чём Юра сомневался), то пользовалась шампунем из тюбиков "Дилижанса". Сколько часов он провёл в беспамятстве, установить не представлялось возможным. Глубокая, концентрированная ночь стёрла все границы и, кажется, растворила даже стёкла очков, которые Хорь с некоторым удивлением обнаружил на носу, хотя они вполне могли оказаться где угодно. Пятна высохшей влаги на них похожи на очертания существ, вышедших из леса и молчаливо сидящих на опушке, глядя на человеческое жилище и вырывающийся из его окон дым.
Юра не сразу понял, причём здесь дым. Подсознание сообразило раньше. Да, всё вокруг заполнено дымом, перспектива нарушена, в горле так сухо и горько, будто с момента, когда он делал последний глоток воды, прошли годы.
Мужчина закашлялся, пытаясь не снимая очков вытереть слезящиеся глаза, сполз с кровати, рухнув на колени. На четвереньках подобрался к окну и распахнул его, вслепую нашарив задвижку. Ледяной, почти зимний воздух окутал его сизым паром, украв, как пятак из кармана, остатки сна. Облака расползлись; луна, накрепко прибитая к небесам, не оставляла двойного толкования о природе прозрачного света, разлитого вокруг. Крупная вязь свитера не помогла задержать холод, зато вернула способность здраво рассуждать. Посмотрев налево, Юра увидел серебристо-багровые блики на озере. Свет мешался в нём, как кофе с молоком. О происхождении первых он уже знал, а вот вторые... вторые, как ни парадоксально это звучит, проливали немного света на происхождение дыма.
"Зелёный ключ" горит.
Набрав в лёгкие побольше воздуха, Юра нырнул обратно, в комнату. Споткнулся обо что-то, что с грохотом отлетело в сторону кровати, и только теперь понял, что спал в обуви. Что ж, это облегчает задачу. После пятнадцати секунд метания по комнате, отбитых пальцев и содранных локтей, дверь всё же сжалилась над учителем и проступила в дымной завесе, словно большая раскрытая книга. Ничего не соображая, Юра вывалился в коридор, заставил себя задержаться возле окна, не тратя время на поиск задвижки и разбив его намотанным на кулак носовым платком. Глотнул очередную порцию свежего воздуха.
Теперь он слышал звуки. Стон перекрытий, похожий на звук лопающихся кукурузных зёрен, звон сворачивающейся паутины. Дом сгибался в кашле, и зарево становилось ярче от мгновения к мгновению. Юра различал очертания ступенек, пустую бутылку, стоящую на одной из них и похожую на каплю бесконечно стекающего вниз олова.
Остановившись на верхней ступеньке и навалившись на перила, Хорь смотрел, как двери номеров сами собой открываются и с треском захлопываются. Оттуда никто не выходил... но нет: вот из сто четвёртого выскочила маленькая фигура. Она колыхалась в мареве, заставляя думать, что человечек приплясывает на месте. Гостиная уже вовсю полыхала. Ребёнок! - подумал Юра, спустившись на одну ступеньку вниз. - Что здесь делает ребёнок? Было видно, как он... она запрокидывает голову, словно ожидая, что крыша сейчас разверзнется и поиздержавшиеся тучи, собрав экстренный совет, пошлют ещё немного дождя своим верным слугам. А потом Крапива, которую Юра Хорь узнал по голосу, завыла, словно старая волчица. Одежда на ней колыхалась, как от сильного ветра. Секунда - и она скрылась в номере, захлопнув дверь и, очевидно, не желая мириться с великолепием этой ночи.
Юра спустился вниз и сделал несколько шагов по коридору. Волосы у него встали дыбом и скручивались от жара. В столовой одна за другой лопались бутылки. Портреты давно умерших людей съёживались, а по стёклам бежали трещины.
Дальше сто второго номера пройти было невозможно, и Юра вновь опустился на четвереньки. В фойе кто-то был. Плавные, задумчивые движения за ширмой пламени, будто тень артиста за красным занавесом балагана. Ещё немного... отчего-то Хорю важно было увидеть всё своими глазами. С момента выхода из забытья (было бы неправильным называть это пробуждением) он не переставал думать об Алёне. Сильное чувство, связанное с ней, было почти осязаемо, и Юра не мог ему сопротивляться. Он почти боялся увидеть её там, прохаживающуюся вдоль ряда трофеев, ласкающую их обуглившиеся морды, и в какой-то момент действительно увидел... но это всё дым, проклятый дым, от которого слезятся глаза и почти невозможно дышать. Конечно, это не она. Это Наталья. Она стоит возле шкафа с книгами и, хватая их одну за другой, швыряет в огонь. На террасе что-то со свистом лопается, пахнет горелой резиной. Если фойе ещё можно пробежать из конца в конец, отделавшись несколькими ожогами средней тяжести, то попытка ступить на неструганные доски террасы влечёт за собой неминуемую смерть.
Огонь возник там, в фойе, а потом перекинулся на кухню и комнаты, - понял Юра. Он поднялся, держась за косяк. Наталья обернулась.
- Я скоро увижу его! - крикнула она с триумфом. - Они хотели меня остановить. Они думали, что я всё забуду, снова превращусь в клушу, бездумно поглощающую виски в баре, но...
Одна из балок сломалась и рухнула вниз, своротив глиняные кувшины и добив часы, которые и без того стояли, как одноногий оловянный солдатик на посту, кренясь на бок. Одежда горела, и Наташа, нагнувшись, попыталась сбить пламя, но успеха не добилась. Юра увидел возле камина остатки одной из канистр, которые они со Спенси принесли из города. Горловина торчала вертикально вверх, словно клюв голодного птенца.