- Сыщик, - сказала Наташа без надрыва, несмотря на то, что там, где она стояла, было невероятно жарко. - Вы так и не навестили его перед тем, как начался весь этот хаос.

   В голосе служительницы великой глотки Хорь расслышал некое недоумение, словно "весь этот хаос" произошёл сам собой и не имел к ней никакого отношения.

   - Теперь уже поздно. Там всё в огне, и, наверное, он задохнулся от дыма. Паршивая смерть, но лучше такая, чем когда тебя вычерпывают изнутри, всё, до последней эмоции, не оставляя ни радости, ни горя... а вот и объявили посадку на мой самолёт. Прощайте, Юра! Я отбываю туда, где не нужно задумываться о смысле жизни.

   Рухнуло ещё одно перекрытие. На секунду всё потонуло в вихре искр. Со стен падали трофеи. Кабанья голова пылала как огненный шар. Стол Петра Петровича напоминал символ-предупреждение, оставленное жестокими бандитами из мексиканского картеля.

   Юра не стал ждать, пока снова можно будет разглядеть противоположную стену. Он повернулся и побежал. Двери распахивались, огонь заставлял резину на подошвах ботинок шипеть и плавиться. Один шнурок вспыхнул как раз в тот момент, когда Хорь достиг окна и разбил стекло локтем. Защищаясь от осколков рукавом, он перевалился через подоконник и рухнул в объятья прошитой снежными стежками ночи, сломав несколько стеблей какого-то хрупкого, похожего на камыш, растения.

   2.

   - Эй! - вернув себя в вертикальное положение, Хорь услышал знакомый голос. - Эй, сюда!

   Со стороны парадного входа он увидел инвалидное кресло. Уродец сгорбился там, словно браконьер, который заблудился в лесу и развёл костёр, гадая, кто найдёт его раньше - волки или егеря? В выпуклых, как у совы, глазах плясало пламя. Голова на тонкой шее торчала из конуса одеял, в которые он завернулся, став при этом похожим на индейца.

   - Откати меня подальше, - попросил он, когда Юра, хромая (падая, он ушиб колено), переступил через поваленный забор. - Вон туда, к озеру. Здесь становится жарковато.

   - Как ты...

   - Меня вынес Брадобрей. Я сказал ему: "Хороший мальчик! А теперь иди и посмотри, не жарко ли остальным". Он ушёл уже минут пять назад. Думаю, надежды нет. Бедный, бедный доверчивый Брадобрей! Он единственный, кого мне было хоть немного жаль. Не считая, конечно, твоей протеже. Она оказалась вполне сговорчивой девчонкой.

   - Надежды нет, - сказал Юра. Прищурившись, он смотрел на "Зелёный ключ". Огонь полностью сожрал веранду и всё левое крыло. В правом танцы со звёздами были в самом разгаре. Что-то трещало и хлопало, окна кашляли пламенем. Учитель попытался уловить звуки, принадлежащие живым, и действительно их услышал: крики, в которых не осталось ничего человеческого. Больше они напоминали свист выходящего из замкнутого помещения горячего воздуха. Словно на плите бурлил чайник. Этот родной, почти домашний звук вызвал в нём бурю эмоций, среди которых не было ни намёка на сочувствие.

   Он обошёл коляску, взялся за резиновые ручки и покатил её туда, где вода с неподвижным спокойствием внимала последней песне погибающего дома отдыха для Усталых. Даже отражая безо всяких искажений языки пламени, она не становилась теплее ни на градус. Лодки беспокойно тёрлись друг о друга бортами, словно овцы, которых забыли выпустить из загона. Одна вяло горела, воспламенившаяся от рубероида, отлетевшего от крыши.

   - Вот и всё, - сказал Спенси каким-то старческим, надтреснутым голосом. - Великая глотка больше не получит пищи. Изначальному будет сложно продолжать существование в своём теперешнем виде. Ему придётся искать с нами связь. Как в давние времена, выстраивать отношения с каждым жителем Кунгельва. Долгая зима закончилась, завтра будет утро перемен. Этот памятник нашему невежеству, рассадник бессмысленного зла стоял нетронутым целый век. Но знаешь, чаще люди скорее предпочтут остаться невеждами, чем ломать, пусть с перебоями, но функционирующую систему.

   - Потому что чаще всего именно они служат винтиками и шестернями, ответственными за её работу. Они боятся, что в новой, реорганизованной системе для них просто не найдётся места.

   Перед внутренним взором Юры проплывали лица его учеников. Он не мог вспомнить ни одного имени, и сколько ни вглядывался в безразличные, потухшие глаза, не мог понять, чему он мог научить этих людей? Они уже родились такими. Родители не сделали ничего, чтобы их дети поднялись хоть на ступеньку выше в моральном и физическом плане - хоть на деле утверждали обратное, пихая ребёнка в различные секции и пытаясь отдать в школу на год раньше положенного. "Их самих не мешало бы запереть в какой-нибудь мрачной коробке и поджечь", - подумал он. В голову ему пришла до смешного простая мысль: они уже заперли себя по тёмным коробкам, каждый - в своей, отдельной. Ему захотелось улыбнуться, но Юра сдержался, решив, что Спенси может неверно расценить эту улыбку.

   Вот если бы рядом была Алёнка... она бы сумела бросить канат в пучину мрачных мыслей, в которую он проваливался всё глубже. Но он совершил много ошибок, слишком много, чтобы она оставалась рядом. Даже то, что все до единой ошибки были признаны, словно незаконнорожденные дети, не исправило ситуацию. Проблема в том, что мы всегда считаем, что у нас есть время.

   "Человеческие сны - место, где великая глотка чувствует себя как мартышка на фруктовом развале", - сказал недавно Спенси. Юра тогда не придал этому значения, уверенный в собственной правоте. Что ж, теперь настало время раскаяния. Он сам погубил жену, вот этими вот руками. И будь она где-нибудь в другом месте - вряд ли это место напоминает зону отдыха аэровокзала с молочными коктейлями и уютными кожаными диванчиками.

   - Рыбаки могут появиться в любую минуту, - Юра оглянулся на озеро. Ночь была непривычно ясной, на другой его стороне можно было заметить искорки светящихся окон. - Они наверняка видели пожар.

   - Умоляю тебя, - сказал Спенси. - Им ничего не грозит. Лес слишком влажный, чтобы загореться, а на старую дорогу они не ступят даже под страхом смерти...

   Прищурившись и вглядываясь вдаль, он вдруг замолчал.

   - Смотри, вон там! - сказал Юра, проследив за взглядом Спенси. - У чёрного хода. Кто-то спасся.

   Возле грузовика были люди. Несмотря на то, что вокруг было светло как днём, дым и колышущийся нагретый воздух мешал рассмотреть лица. Их трое. Катаются по земле, пытаясь сбить пламя, стягивают через головы и рвут на себе одежду. В какой-то момент Хорь заметил песочного цвета волосы, и сутулая фигура, похлопывающая по штанинам, сбивая последние искры, обрела неприятное лицо. Посмотрев на Спенси, Юра увидел, как из-под одеяла появилась рука с короткоствольным шестизарядным револьвером с деревянной рукояткой.