"Пустяки, - она вдруг посмотрела прямо мне в глаза. - Я рада, что больше не одна".

   "Сколько лет ты здесь?"

   "Сколько?.. Не скажу точно. Иногда кажется, что прошло лишь несколько часов и что я всё ещё гуляю в излучине реки, по блестящему под луной лугу, собираю цветы. Поднимаю руку и нахожу один из тех цветков у себя в волосах: совершенно уверена, что это один и тот же цветок, он только сжался в кулак, словно старался сохранить влагу, но всё так же благоухал. Как будто само время заблудилось и теперь храпит под каким-нибудь пнём. А может, и вовсе утонуло. Знаешь, я иногда вижу здесь утопленников. В хороший яркий полдень или напротив, глубокой ночью, когда болотные огоньки собираются потанцевать над водой, на дне можно разглядеть тела. Не знаю, кто они и откуда, но меня не покидает ощущение, что все они мне знакомы".

   Я не нашёлся, что сказать.

   ***

   Мы надолго замолчали. Дождь начал накрапывать снова, потом вдруг прекратился. Тучи разошлись, обнажив зев луны.

   "Значит, ты теперь причастен к чуду отцовства?" - спросила она.

   Вспоминая, когда я успел рассказать ей об Акации, я пожал плечами.

   "Это странная история. Мне трудно будет сказать, с чего всё началось. Уж точно не с раковины в ванной комнате, которая вздумала произвести потомство... Словом, я теперь ращу малышку. Пытаюсь. Она недоношена и кроме того с врожденными уродствами".

   "Но ты её не бросаешь".

   Это был не вопрос. Утверждение. Я вновь пожал плечами.

   "Сначала я был готов на всё что угодно, лишь бы не иметь с ней дело, но теперь... ни за что на свете".

   Я хотел согреть своё сердце, отвечая на вопросы об Акации, но Мария, кажется, пропустила последние мои слова мимо ушей.

   "Мне иногда кажется, что все, что с нами происходит, можно предугадать заранее, - сказала она. - Именно так. Любая встряска, любое самое сильное землетрясение начинается с лёгкой дрожи. Если сумеешь её почувствовать, а ты почувствуешь, если откроешь свою душу достаточно, разве не шанс это изменить свою жизнь? Сделать её такой, какой хотел?"

   Подумав, я признался:

   "Если бы даже я знал всё заранее, всё равно бы оказался здесь. Такова жизнь. Сложная, и иногда тянет всё бросить - это как избавиться от тяжёлой, неудобной обуви, - но как далеко ты сможешь уйти босиком?"

   "Да, - сказала она. - Папа попробовал. Его заставили вернуться в этот мир. Моя мама... она не верила в то, что босиком можно пройти даже шагу. И что же теперь? Она превратила свою обувь в кандалы".

   Поймав мой непонимающий взгляд, она хмыкнула.

   "Смешное слово - босиком! Думаю, мы встретились не случайно. Ошибки бывают у людей, у вселенной ошибок не бывает - смешно звучит, правда? Кажется, это говорил отец, только не знаю когда. Возможно, перед смертью. Должны же у меня остаться хоть какие-то о нём воспоминания?".

   "Я иногда чувствую лёгкую дрожь", - сказал я.

   Женщина сказала без тени сомнения:

   "Дрожь была раньше, мой мальчик. Может, в молодости. В юности. Вспомни о днях, которые для тебя до сих пор имеют какое-то значение. Сейчас это землетрясение. С неба падают звёзды и куски скалы. Поэтому береги голову".

   На всякий случай я её ощупал. Честно говоря, я чувствовал себя так, будто её давно уже размозжило булыжником происходящих вокруг событий.

   "Однажды я пообещал себе, что никогда не буду отцом ребёнку. Однажды я пообещал, что никогда не испорчу никому жизнь, что всегда буду один. Однажды я обещал, что всю жизнь буду послушным. Да много чего происходило. Недавно я видел своих родителей. Это землетрясение, о котором ты говоришь?"

   "Нет сомнений, - сказала Мария. - Я всё ещё не могу поверить, что ты не часть этого кошмара. Но послушай, я провела здесь достаточно времени и узнала бы, будь ты из тех, других. Моих друзей, которые прячутся в звериных следах и под кустом белладонны. Я бы смогла бы сдуть тебя, как клочок тумана".

   "Мама, - задумчиво произнёс я. - Папа. Я думал, что они будут просить у меня прощения, но они ведут себя точно так же как при жизни. Такие же кошмарные люди - хуже найти просто невозможно".

   "Может, есть что-то, что ты хочешь им доказать?"

   Я ответил, не задумываясь:

   "То, что я другой. Я не их племени".

   Замолчал, думая в каком направлении развивать мысль. Мария чертила в грязи прутиком линии. Я продолжил, на этот раз тщательно подбирая слова:

   "У меня теперь есть Акация. Пускай они увидят, как я её люблю. Мать как-то без стеснения сказала, что выбросила бы меня в мусорный бак, если б нашла у меня хоть один, самый маленький физический изъян. "Я тогда курила, как паровоз, - так она говорила. - Всякое могло случиться". О куске заплесневевшего сыра и то можно сказать с большим уважением! Но Акация - моя Акация - прекрасна, несмотря ни на что".

   Я посмотрел на свою собеседницу.

   "Мне пора к ней возвращаться. Прошло уже много времени. Спасибо тебе за разговор, и... и за этот дождь тоже".

   "У меня есть одна просьба, - сказала Мария и впервые прикоснулась к моему запястью. Пальцы её были холодными и твёрдыми, будто она некоторое время держала их в потоках ледяного ручья. - Хочу её увидеть. Твою Акацию".