В тот момент, когда лосиный пастух погрузился в воду, какая-то сила потащила Витино тело вперёд, словно он привязал верёвку не к лодке, а к собственному горлу. Он увидел прямо перед собой чёрную воду, и в этот момент резкая боль в ноге, ворвавшись в сознание, смяла и развеяла дурман. Невидимая струна всё ещё тянула его следом за опускающейся в бездну фигурой, но что-то Витю держало, он не мог продолжить движение вперёд. Обернувшись, он увидел уродца, который, сидя на дне лодки и ухватившись рукой за ногу дяди Юры, вцепился зубами в штанину мальчика. Верёвка, натянувшись, вдруг ослабла: крюк выскочил, не выдержав рывка; вместе с ним порвалось что-то невидимое, гораздо более тонкое, то, что тащило Витю в бездну. Сердце, сделав долгий перерыв, зашевелилось, потом ещё и ещё. Его стук разогнал по венам кровь. Витя с каким-то отстранённым удивлением наблюдал, как дно вычерпанного колодца эмоций вновь становится влажным.

   Спенси разжал челюсти, забрался на скамью и, посмотрев ему в глаза, сказал:

   - Когда подрастёшь и начнёшь зарабатывать сам, придётся расщедриться дяде Спенси на вставную челюсть.

   Юра, навалившись грудью на борт и придерживая на переносице очки, смотрел в воду. Водолаза ещё было видно, шлем его сверкал в глубине, будто поймал в себя заблудившийся там свет. Тридцать метров? Сорок? Может, счёт идёт уже на сотню? Мужчина не мог разглядеть дно. Воистину, бесконечность, заполненная галлонами воды! Пятнышко света вспыхнуло последний раз и пропало. Он испытал вселенскую тоску, словно что-то навсегда ушло из его сердца. Хорь повернулся и сел, глядя на рыдающего мальчика.

   - Ты меня укусил! - ревел он, глядя, как джинсовая ткань в районе лодыжки намокает от крови. - Нельзя-я же так! А вдруг это артерия... может, я истеку кровью и умру прямо здесь.

   - И эта смерть будет лучше, чем та, которую ты себе едва не выбрал, - заметил уродец. Плоское лицо повернулось к Юре. Зрачки всё ещё были расширены, но гипнотическая пульсация вен прекратилась. - То, что он может плакать, хороший знак.

   - Насчёт знаков мы ещё поговорим, - сказал Юра, опускаясь перед пареньком на корточки и осторожно закатывая штанину. - Не всё так плохо, собака и то сильнее может покусать. Есть здесь чистая марля и йод? Или хотя бы спирт...

   - В ящике под скамьёй отец хранит аптечку... но если не всё так страшно, то оно, наверное, и само заживёт... почему вы смеётесь?

   Роясь в указанном ящике, Юра надувал щёки, стараясь, чтобы голова и плечи тряслись не так сильно.

   - Ты такой отважный малый, что не побоялся взять без разрешения лодку и выйти на озеро, чтобы поднять на борт мертвеца, но боишься, что будет щипать?

   Витя открыл рот, но ничего не сказал. Он полностью ушёл в себя, и даже не дёрнулся, когда Юра обрабатывал рану йодом и накладывал повязку. Потом тихо спросил:

   - Что это... такое было?

   - Громоотвод для твоего страха, - ответил Спенси. Юра поднял брови. Он думал, что уродец соврёт, но, похоже, ошибся. - Он вытягивал из тебя эту сильнейшую человеческую эмоцию, страх, как губка вытягивает воду... думаю, ты почувствовал. По лицу вижу.

   - Вот как, - лицо мальчишки приняло отсутствующее выражение. Юра перешагнул через скамью, устроился у руля. Им повезло, что в пылу этой передряги канистра с топливом не улетела за борт. Завёл мотор и направил лодку в сторону рыбацкого поселения. Не было видно ни крыш, ни пристани с лодками: туман во все стороны стелился по земле и водной глади и казался бесконечным; это был даже не туман, а очень мелкий дождь, который каким-то невообразимым образом завис над землёй. Но если взглянуть чуть выше, можно разглядеть шапку леса, над которой чёрными точками кружили птицы. Погода была нелётной, но птицы, должно быть, знали, что дождь будет идти долго, и не унывали по этому поводу.

   - Этот мертвец, этот монстр... он ведь не всё время был под водой, так? И вы знали, что может случиться, дядя Юра, поэтому поплыли со мной. Почему вы ничего не сказали?

   - Ты бы всё равно не поверил. Мальчишки твоего возраста никогда никому не верят на слово.

   Сказав это, Хорь вспомнил восьмой "Б" и его лекцию перед самым звонком. Они так слушали... они поверили, пусть даже это противоречит всем законам жизни и подростковой психологии.

   - Этого парня нужно было вывести из игры, - сказал Спенси. К нему вернулся его обычный голос диктора с многолетним стажем. Он облизывал зубы, на которых, как Юра с облегчением заметил, не осталось ни капельки Васькиной крови. - Как в детской игре в снежки... ну да ты, наверное, знаешь. Чем меньше человек остаётся во вражеской команде, тем лучше. А лосиный пастух был игроком хоть куда. Если продолжать аналогию со спортом, его могли бы печатать на стикерах к журналам "Panini".

   - И что теперь? Он не выберется оттуда? Никогда?

   - Из голубой дыры? Ты ведь сам не знаешь, насколько она глубока и что там, на дне. У нас есть некоторые соображения по этому поводу, но... - голова его качнулась, будто с телом её скрепляла пружина, - это всего лишь догадки.

   Витя не стал уточнять, кого он имел ввиду под "мы". Он смотрел на уродца во все глаза. Спенси продолжил:

   - Но если хочешь знать моё мнение, тебе лучше уехать. Так, на всякий случай. Быть может, у тебя есть родственники в другом городе... и чем дальше ты окажешься от Кунгельва, от этого озера, тем лучше.

   Витя кивнул. Ни возражения, ни даже упрямо поджатых губ. Юра подумал, что он, возможно, какой-то частью сознания там, в воде. Увидев, как безвольно дёрнулся мальчик следом за сверкающим шлемом водолаза - как за драгоценным камушком, - он моментально всё понял, и сейчас ему хотелось сделать что-нибудь шокирующее для паренька, поразить до икоты, тем самым вернув его к жизни. Станцевать с веслом вальс, поймать в полёте птичье перо, нагнуться и чихнуть, так, чтобы брызги разлетелись далеко окрест... да хоть завыть, выставив лицо к сгустку света за тучами, который по недоразумению зовётся здесь солнцем.

   - А ты? - сидя на корме, мальчик подтянул к себе колени. Он обращался к Спенси. - Ты ещё кто такой?

   На лице Вити, как запоздалая добрая весть, появилось любопытство, и у Юры отлегло от сердца.