Не похоже, чтобы дядя Юра по утрам чистил зубы на двух головах сразу. Скорее уж за пазухой у него припрятана рация.

   Учитель меж тем наклонился и разглядывал лодочный мотор.

   - Все дела, которые я имел с моторами, ограничивались заменой масла, - сказал он, а потом, нажав на ручку, опустил лопасти "Ямахи" в воду. После чего поднял глаза на мальчика. - Что дальше? Давай заведём эту штуковину.

   Но мальчик смотрел не на него, а чуть выше, поверх волос, в которых застряли капельки влаги. Там было ещё одно лицо, маленькое, уродливое, с выпученными глазами и россыпью алых пятен на подбородке. Цыплячий белый пушок на макушке, подозрительные складки там, где должны быть щёки. Сначала он подумал, что лицо растёт из горба на спине дяди Юры (странно, что он не заметил этот горб в их первую и вторую встречи), но потом понял, что тварь сидит в капюшоне. Это она говорила голосом как из коробки и, готовясь выдать очередную фразу, надувалась как лягушачий зоб.

   Витя отступил, запутался в леске и свалился бы за борт, если бы учитель не успел схватить его за запястье.

   - Кто это? - шёпотом спросил мальчик.

   - Друг, - сказал дядя Юра. Потом прибавил: - Ну, я надеюсь.

   Глаза его за стёклами очков не допускали возражений. Они были испуганы и очень серьёзны; Витя думать не думал, что взрослые могут бояться в том самом, исконном смысле, в котором маленькие мальчики и девочки боятся чудовищ в кладовой, а разбивший окно подросток - сурового господина полицейского.

   Мальчик стряхнул с себя оцепенение. Он закрепил верёвку и бросился к мотору. Подсоединил шланг от топливного бака, удостоверился, что лопасти не заденут натянутую верёвку. Дёрнул за ручной стартер; мотор заурчал, как довольный кот. Лодка двинулась, сначала неуклюже, будто боясь повредить гладкую поверхность озера, потом всё больше набирая ход. Звук разносился далеко окрест; с дерева на западном берегу взлетела стая грачей. Верёвка затрещала.

   Мальчик сел на корму, за руль. Вёсла грохотали на дне, словно требовали выпустить их на волю. Сейчас, в пасмурную погоду, голубое пятно вовсе не было голубым - оно казалось кругом черноты в самом центре озера, таким ровным, как если бы его прочертили по циркулю. Протухшим желтком, плавающим в белке. До него оставалось около двухсот метров.

   - Лосиный пастух поднимается, - скорбно сказало существо в капюшоне. - Он понял, что что-то идёт не по плану. Я чувствую его ярость!

   Витя наклонился к взбаламученной винтом воде, до рези в глазах вглядываясь в размытое чёрное пятно. А потом над водой показалась голова. Она блеснула тёмной медью, словно сокровище, которое уже отчаялось быть найденным. Рука в варежке уцепилась за трос в тридцати сантиметрах над водой, а вторая, неотвратимая как закат, преодолела расстояние до лодки и схватилась за борт. Было непонятно, как водолаз оказался так близко. Мальчишка сидел как кролик, тиская ручку руля. Из большого иллюминатора на него смотрело лицо мертвеца. Сморщенное, как тряпка, прошитое голубыми венами, в которых давно прекратилось всякое движение. С пузырящейся у рта водой и глазами, похожими на перебродившие бобы.

   Слишком много страшных лиц, - подумал он, закрывая глаза и отдаляясь от самого себя так, будто кто-то, натолкав в его тело пороха, как в пушку, выстрелил душой в небо. Но было некое страшное знание, которое последовало за ним даже туда. Будто между ним и мертвецом в водолазном костюме протянулась тонкая, пульсирующая красная нить, натянутая как гитарная струна. Ты от меня не скроешься, маленький любопытный спасатель давно утопших... мы теперь всегда вместе. Куда ты - туда и я. Убеги ты хоть на край света, я буду следовать за тобой, как верный пёс... куда ты, туда и я.

   Ужас сдавил уши мальчика на одно долгое мгновение, а потом хватка ослабла. По мере того как импульс отправлял его всё выше, он чувствовал как негативные эмоции тают и плавятся, стекая по гигантскому пищеводу, стенки которого пульсируют, стремясь протолкнуть лакомый кусочек пищи... я и есть этот кусок, - подумал Витя с ужасом... нет, со спокойствием, достойным самурая.

   - Нужно стравить трос, - прошептал кто-то рядом и в то же время чуть ли не на другом континенте, как это всегда бывает с радиоприёмниками; он мог бы принадлежать рассказчику в радиопостановке приключенческого романа.

   Но поздно. Лосиный пастух уже не висел на верёвке, обе его руки сжимали борт лодки, которая опасно накренилась на один бок. Если бы в лодке был один мальчишка, всё её содержимое уже было бы за бортом, а сам он уходил на дно в цепкой хватке чудовища, слушая, как лёгкие наполняет вода. Хотя, возможно, пастух бы ещё позабавился. Он мог позволить малышу, дрожащему от холода и страха, добраться до берега, мог оставить его мариноваться в собственном ужасе, чтобы отдать глотке как можно больше... уйти на время, чтобы потом обязательно вернуться. Выйти из воды, как чёртов пророк, как пьяница, который тянется за бутылкой, чтобы вытрясти из неё последние капли и разбить о каменный парапет.

   Юра не мог этого допустить. Он нагнулся, едва почувствовав, как Спенси выскользнул из капюшона, руки сомкнулись на древке весла. Это было хорошее весло, не дешёвое пластиковое, которым оборудуют утлые прогулочные судёнышки в парках, а полноценное, с ухватистой деревянной ручкой и лопастью, обитой полосками жести. Он воткнул его, как рычаг, между бортом и телом водолаза, а потом с хриплым рёвом насел сверху. Очки съехали на кончик носа. Смерть вторых очков я не переживу, - мелькнуло в голове, но всё обошлось. Лосиный пастух был силён, очень силён для трупа, которым он виделся мальчику, но Юрины усилия не прошли даром. Руки соскользнули с борта, и медная голова с бледным, подёргивающимся, как на экране старого телевизора, лицом скрылась под водой. Мотор кашлянул и заглох над самым голубым пятном.

   Уродец сидел на скамейке, держась единственной рукой за вмонтированную в борт ручку, на его лице застыло странное выражение. Будто все его центры удовольствия вдруг испытали интенсивное воздействие. Волоски на теле стояли дыбом, волосы на голове тоже, по ним, сверкая, сползали капли воды. Рот приоткрыт, язык похож на слизня, выглядывающего из ракушки. За ушами пульсировали узелки вен.

   Почувствовав взгляд Юрия, он повернул голову и рявкнул не своим голосом:

   - Что уставился! Смотри за мальчишкой!

   И сам метнулся вперёд, видя, что учитель не успевает даже повернуть голову.