- Тот, с кем ты, скорее всего, больше никогда не встретишься, - незамедлительно отозвался уродец. Он сидел на центральной скамье и был похож на корабельную мартышку, которую матросы ради потехи нарядили в детскую одежду. - Если ты хоть во что-то веришь, тогда молись об этом. Я бы на твоём месте молился.

   - Ты существо из параллельного мира?

   - Нет, - Спенси рассмеялся. - К гномам, гоблинам и хоббитам я не имею никакого отношения. Пусть даже ноги, если бы они у меня были, отличались бы повышенной волосатостью. Я такой же человек. Только вместо нормальной гоночной машины, как тебя, меня посадили в картонную коробку.

   - У меня нет гоночной машины, - сказал Витя и почти без паузы продолжил: - А кто тебя посадил? Когда я делал плохие вещи и не слушался родителей, меня закрывали в шкаф. Последний раз, когда мама наказала меня за то, что я играл с её заколками и потерял все до одной, папа сказал, что я уже упираюсь головой в крышку и поэтому испорчу себе осанку.

   - Отличная история, - одобрил Спенси. Его здоровая конечность схватила и потянула в сторону бесформенный пельмень, который представляло собой его левое ухо. - Что же до твоего вопроса - не думаю, что меня кто-то наказал. Нет, юный капитан, пока меня не за что наказывать. Я ещё только готовлю своё большое ограбление поезда.

   Берег медленно приближался. Юра ожидал, что Витя спросит про ограбление поезда (ему и самому хотелось знать, что уродец имел ввиду), но мальчик молчал. Он довольно долго смотрел в пространство, и лишь когда стал слышен свист ветра, завывающего в ветвях деревьев, поднял голову, посмотрел на Спенси, и в его голубых глазах мелькнула тень. Уродец вёл себя как ни в чём не бывало, насвистывал и копался в коллекции поплавков Витькиного родича. Встретившись с ним взглядом, мальчик быстро отвёл глаза.

   - Все вокруг ведут себя так, будто ничего не происходит. Все эти взрослые знают что-то, но не рассказывают ни друг другу, ни нам, детям. Я почувствовал это как только начал ходить. Представлял себе лесных чудовищ, которые охраняют нас от разбойников, бандитов и всяких негодяев, что приходят из больших городов... из таких, где на улице тебя могут зарезать за яблочный огрызок. Но за охрану нужно платить верностью. У меня был дед по маминой линии, дед Федосий, он умер три года назад. Помню, он часто повторял: "Семейные ценности, семейные ценности". И тогда я подумал - вот какой платы требуют чудовища. Хранить семейные ценности.

   - Выгляжу я, конечно, чудовищно, - отшутился Спенси, поняв, к чему клонит мальчик. - Но вряд ли мне понравилось бы спать под кустом.

   - А вы, дядя Юра?

   - Жертва обстоятельств. Я просто пытался следовать за женой и потакать всем её капризам, надеясь, что однажды она меня заметит. Но, как выяснилось, это я не желал её замечать. Почему ты, кстати, так часто мне о ней напоминал? Ты знал что-то?

   - Да нет, просто... - Витя рассеянно засмеялся. - Вы не похожи на бандита с большой дороги. И ваша жена, она казалась такой милой, и в то же время беспомощной. Я всего лишь решил, что стоит обратить на это ваше внимание. Не обижайтесь.

   - И не думаю, - сказал Юра. Его бросило в жар при мысли об Алёне. - Ты был во многом прав.

   Мальчик огляделся.

   - Эй, заглушите мотор. Дальше пойдём на вёслах.

   Блог на livejournal.com. 23 мая, 04:12. Прошлое нашло меня. Что ж, учитывая, что будущего у меня, кажется, нет...

   ...Во сне я впервые за долгое время увидел родителей. Не скажу, что это вызвало у меня радость. Знаете как бывает: пробуждаешься, начинаешь день, и он с самого начала полон суеты, удивительного, которое тебя нимало не трогает, или ужасного, что вполне справляется со своей функцией, а потом... потом просыпаешься снова. Фокус с двойным пробуждением, который любого заставит почувствовать себя полным идиотом.

   Так вот, проснувшись в первый раз, я увидел родителей. Они стояли на потолке и, запрокинув головы, сверлили меня взглядами. Крохи-Акации нигде не было видно. В окна лился ровный белый свет, и я обращал на него внимания не больше, чем на складки на собственной постели. Мать и отец смотрели на меня так, будто я самым бесцеремонным образом встрял в их разговор. ПРЕНИЯ, мама всегда называла этот разговор прениями. Прения напоминали смертельную игру между двумя японскими даймё, которые с удовольствием зарубили бы друг друга мечами, если бы не правила этикета и возможное порицание со стороны властителей других провинций. Но никто не запрещает строить смертельные ловушки, словесные и те, что с шипами.

   "Зачем ты туда забрался, сын! - спросила мама. - Хотел подслушать взрослые разговоры?".

   Они никогда не утруждали себя быть менее заметными. Иногда на кухне, которая традиционно являлась их гладиаторской ареной, кто-нибудь из двоих срывался на крик.

   "Они не для твоих маленьких ушек", - холодно продолжала она. Я ничего не ответил. Я заметил, что кроме них двоих на потолке появились очертания мебели - нашей старой мебели с кухни, каждый отдельно взятый предмет, которой некогда принадлежал другому человеку.

   "Спускайся сейчас же, маленький говнюк", - рявкнул отец.

   Я лежал, пытаясь вжаться в кровать, словно действительно мог взять и просто свалиться вверх.

   "Но я... не могу, - сказал я чуть не плача. - Я здесь застрял".

   "Что, по-твоему, скажут в школе, когда я расскажу им, что сын меня не слушается? Это их задача, воспитать тебя человеком, так пусть стараются!"

   Мама сохраняла внешнее спокойствие, но внутри она вся клокотала. Школа была моим вторым кошмаром. А моя родительница была кошмаром уже для них. Нас с ней обоих не любили - меня в первую очередь потому, что я её сын. Но мне от этого легче не становилось.

   Удивительно. Несмотря на то, что они умерли, несмотря на то, что я уже вырос, и никто в целом свете не имеет права мне приказывать, я действительно готов был подчиниться и спуститься (или подняться) к ним... если бы мог.